Читать книгу Между нами - Сборник - Страница 3

Живая грусть у ласточки в гнезде,

Танцует дождь в продрогшей борозде,

Везде, где есть основа и порядок.

Козельский плат до Оптины объят

Обыденной тревогой мер и клятв

И колкостью окрашенных оградок.

Не спрячет нас от боли береста,

Не скроет крест, где веры нет в Христа,

Не смоет Жиздра водами речными.

Подобны ей сомнение и страх,

Плоды ее взрастают в городах

И душат нас, и делают ручными.

Ты мой приют, пожизненная блажь

Рубцуется… Великий арбитраж

Выносит мне не приговор, но веру.

Я буду жить за пазухой церквей,

Пока гласит «Премудрость» иерей

И крестит дождь по твоему примеру.

Калуга, камни, коростель,

Купель дождя с водой лиловой,

Живая Жиздра, промысловый

Корабль времени, апрель.

Он недвижим в речной воде,

Пока предвестница потопа,

Река, не разлилась, и тополь

Небесный не прорвал предел.

Да будет мир среди вершин

Не государевых, а Божьих.

И ты, Калуга, у подножья —

Молитвослов моей души.

Тесно-тесно, друг за другом

Зелень пряча под подол,

Лес раскинулся еловый,

Лес, в котором Божье Слово,

Непредвиденный престол,

Упирается в Калугу…

Я тебя узнаю в спешке

По наклону головы.

Не встречай меня еловым

Словом, солнцем промысловым,

У таких, как я, увы,

Что ни день, одни насмешки.

Я приехала с повинной,

Если можешь, поддержи.

У меня в проволглой жизни

Без козельской укоризны

Жиздра не выносит лжи,

Тянет топь за горловину.

Мне бы ведрышко худое,

Мне бы чуточку любви.

Близко-близко до Калуги

Муки совести и руки

Материнские. Плыви,

Если не гневит былое…

Вода ледяная, льняная невольно

Меня обвивает, довольно, довольно.

До сумерек в колкости плавать небесной,

Укромная чаша козельского леса

Едва окормляет меня перегудом

Дождя и тумана,

выходит простуда.

Безропотно движутся воды и годы

Сквозь чащу лесную моей несвободы.

Мой возраст взрастает рекой межсезоний,

Ореховым Спасом, Успением, зноем.

Во мне, ненадежной, сплошные сюрпризы:

Рука Материнская – белая риза,

Слезой омывает и пестует внове

Меня, голубицу, рожденную в Слове.

Я не терплю любви самообман,

Торопких троп, не требующих бога,

Не подведи, осенняя дорога,

Зовущая сквозь морок и туман.

Желанный путь от Жиздры до Невы

Широк и бел, шершав и многотруден,

Мы встретились среди сливовых буден

В сезон сиротства на земле живых.

Журчание небесной полыньи,

Речная вязь, закатный полушалок,

О, как любим и как при этом жарок

Цвет осени моей епитимьи!

Бескровен Бог,

бессилен человек.

Ты дал мне нож, но не сказал:

«Убей!»

Там, за межой, не поднимая век,

Метет дорогу ветер-суховей.

В подол земли ложится сухостой,

Ему во тьме придется почивать.

Болит ребро,

мужчина холостой,

Твоя ли боль, прокрустова кровать?

Ты разделен на вечер

и вино,

Но пригубить, не значит пить до дна.

Вот яблоко, как правило, оно

Несет раздор…

И ночь воплощена

В полет птенца над вотчиной и над

Судьбой моей, застенчивый Адам.

Бескровен Бог, но зреет виноград,

Скуп человек, но тянется к плодам!

Подели меня на слоги,

На глаголы подели.

Стелет степь моя под ноги

Камни, кочки, ковыли.

На кустарнике вороньем

Дом-гнездо, а в нем поет

Птица-ветер, благовоние

Трав степных, как приворот.

Элиста!

Во славу будней

За твою любовь и прыть.

Я не стану безрассудней,

Не смогу перебродить.

Очерствеет хлеб, и солнце

Вразумит меня на сон.

Черногривый конь смеется,

Колокольный льется звон…

Но откуда?.. Все едино

На чужбине и в раю.

Спи, бескрайняя пустыня,

Баю-баюшки-баю.

Степной народ из рода в род

Несет свой крест, точнее, бремя.

Скуласт, разборчив, но не горд,

Он чувствует, как дышит время

В затылок выбритый. Ему

На кровеносную систему

Плевать, в рассветную суму

Жара не влезет, только демон,

И тот не выдержит… Едва

Я породнилась, будем живы

С тобой, Калмыкия, хвала

Недремлющим пустынным жилам!

Возьми мой судорожный путь,

Дождливый, обморочный, душный,

Где нет возможности всплакнуть

И вырасти из равнодушных.

Степной народ приветлив и

Из рода в род несет утраты.

В том виноваты ковыли,

Серебряные виноваты.

Ни свет в горсти, ни горлинка, ни горе

Нас не спасут, лишь Господи прости.

Ни шапка та, что так горит на воре,

Ни маков цвет – бушующее море —

Не смогут нас посмертно заплести

В степной пейзаж, сохранный до истерик

Всех жен твоих красивых и живых.

И будет жизнь, мгновенная потеря,

Такая, что ни ангел, ни тетеря

Не возродят окоченевший стих.

Зима, зима, я столько раз любила,

Что больше нет ни жизни, ни любви.

Согрей меня, живительная сила

Христовых крыл, пока не потопила

Меня судьба, все раны обнови.

Нежнее смерти женщина, Сережа,

Ты знаешь сам, и мне не нужно знать.

Отрывок дня морозный и погожий,

Целующий твои глаза и кожу

Пожизненно, так может только мать

Любить дитя. Проснись, проснись, мы оба

Готовы дать животворящий рай

Стихов и слез, но смерть твоя не пломба,

Ей не заткнуть прозябший мир у гроба,

Не обуздать картавый птичий грай…