Читать книгу Голоса эпохи. Избранная проза и поэзия современности. Том 1 - Сборник - Страница 6

– Дура-дура-дура! – прохрипел он самодовольным и сладковато-ядовитым голосом, потом отвернулся к окну и уставился в одну точку. За окном летели тяжёлые белые хлопья, они так и норовили облепить собой всё: деревья, стены, стёкла, двери, но, обессилев, падали на асфальт. Однако асфальт ещё помнил летнее тепло и безжалостно плавил снег, превращая снежные хлопья в неприглядную серую жижу, хлюпающую под ногами.

Я стояла у плиты в оцепенении и лишь только повернула голову, чтобы убедиться в реальности происходящего, как кофе тут же сбежал. Пока я возилась, оттирая бурое пятно на плите, бекон, уже изрядно подгоревший, выгнулся и зашипел. Гадство!

– В таком случае, ты тоже остаёшься без завтрака, старый грубиян! – только и смогла выдавить из себя я наконец, подойдя к окну и накрыв клетку плотной тканью. Я даже не взглянула на него. Подумать только! Столько лет притворяться… И когда я уже смирилась с мыслью, что скорее заговорит утюг, чем мой безмозглый попугай, он вдруг разродился на три слова. А вернее, на одно. Коварный негодяй! Нет, я не злая… Я просто в ярости! Сколько лет по вечерам и воскресным утром я, стоя на коленях перед клеткой, пыталась научить его хотя бы простым словам… Он возмущался и лишь хлопал своими безусловно красивыми, блестящими крыльями. И поверьте мне, этого слова я ему точно не внушала.

Честно говоря, я не хотела его брать. Но родители заявили, что одной в моей новой квартире будет неуютно и скучно, и всучили его мне как подарок на новоселье. Я даже не знаю, сколько ему лет… Лет двадцать назад мама купила его в одной парижской лавке. А молодой темнокожий продавец – нет, просто абсолютно чёрный, – бесконечно тараторивший «Merci beaucoup!», тут же выписал справку на вывоз экзотической птицы и вручил маме огромную клетку с самодовольным попугаем. Я не знаю, как называется у птиц то, что у человека является лицом, но его, скажем, голова безусловно выражала царственную надменность и полное безразличие к окружающим.

Когда бурная и, мягко говоря, не самая верная реакция утихла, на её место, нетерпеливо перебирая пальцами по краю стола, заявилось любопытство. Вот именно. Любопытство.

Я подошла к клетке и спросила:

– И почему молчал?

– Обиделся.

– Господи Боже мой! Да на кого?

Он, выдержав паузу, голосом Хазанова произнёс:

– Старая дура пообещала написать книгу, да таланта хватило на одну фразу. Нелицеприятную.

Больше он не проронил ни слова. Закрыл глаза и отвернулся.