Читать книгу Ключ - Седьмой - Страница 4

…Когда дверь, к которой невидимая сила прижимала Колю, все же раскрылась, оказалось, что автобус уже тронулся и теперь надо прыгать прямо в лужу у столба с расписанием. Но мочить ноги не пришлось: то, что в первые секунды Коля принял за лужу, оказалось темным кустом отцветших одуванчиков. Одуванчики росли прямо на дороге – точнее, меж двух полос прибитой шинами сухой травы.

Дорога шла через поле – такое широкое, что неровная темная линия на горизонте могла оказаться и лесом, и горной грядой, и вечерними облаками. От противоположной обочины начиналась аккуратная дорожка из светлого щебня; она вела в полудикий сад – одинокий остров зеленых крон на много километров плоского пространства вокруг. Сад охраняли высокие кованые ворота, распахнутые настежь. Судя по обилию плюща, они не смыкались очень давно, но даже запертые не помешали бы проходу: кованый узор на створах был выполнен в таком крупном масштабе, что меж его завитков легко пробрался бы даже очень тучный человек. В саду, примерно метрах в ста от входа, виднелся одноэтажный домик.

Дома были всегда неприветливы к Коле. В них жили обычные семьи – с завтраками, обедами и ужинами, детьми и уроками, – где кóлькам-бродягам не находилось места. А вот лес, речка или овраг встречали Колю как дорогого гостя или даже хозяина.

Но в этот раз всё было по-другому.

Небо уходило в лилово-синий закат, и над полем поднимался неприветливый влажный дух. А от еще теплых ворот и нежно белеющей дорожки тихо подошла и обняла за плечи мягкая волна, напомнив Коле соседку, приголубившую его однажды после очередной отцовской порки. Как и тогда, ему так не захотелось отпускать это тепло, что ноги сами зашагали к домику за воротами.

От остановки была видна только боковая стена, но уже через полсотни шагов из зарослей выступил и фасад, аккуратно обитый темными досками, с двустворчатой бледно-голубой дверью и уличным фонарем у порога.

С этим фонарем получилось забавно.

Коля был уверен, что в саду он один. Но подойдя к домику поближе, заметил, что в траве у стены стоит человек. Судя по силуэту, это была скорее женщина, но необычно вытянутая и с фосфоресцирующими глазами, как у кошки или рыси. Коле стало страшно. Точнее, ужас только коснулся раскаленно-холодной палочкой той самой глубокой точки в груди, где, наверное, и живет душа, – как два огонька сдвинулись в одну золотую звездочку, а длинное тело вытянулось в тонкий чугунный столб, на котором стоял переносной фонарь, вроде тех, что носят обходчики железнодорожных путей. Фонарь пару раз мигнул, как будто пробуя силы, а потом засветил ясно и ровно.

У Коли отлегло от сердца. Он подошел вплотную к двери домика и прислушался: внутри рокотали человеческие голоса, и звук их походил на шум ночного моря, которое Коле довелось повидать всего пару раз в жизни. И так захотелось ему обратно в людскую волну, что он просто толкнул дверь и шагнул внутрь.

Прихожая оказалась небольшой светлой комнатой, из которой открывался просторный обеденный зал, очень похожий на столовую в международном бизнес-центре, где Коля впервые получил зарплату в свободно конвертируемой валюте. Из зала к нему навстречу уже спешила девушка – обычная, среднего роста, с ничем не примечательным лицом и в таком же непримечательном сером костюме, который был ей явно великоват.

– Здравствуйте, – еще издалека выкрикнула она срывающимся от радости и волнения голосом, – Вы не голодны с дороги?

Едва она это спросила, Коля почувствовал, что и правда ужасно проголодался.

– Не отказался бы, – ответил он осторожно, внутренне приготовившись к неприятному сюрпризу. В том бизнес-центре, где он работал, в столовую пускали только экспатов и менеджеров из местных. С деланым равнодушием Коля кивнул на толстую папку в руках у девушки. – У вас, наверное, только для сотрудников?

– Что вы, что вы, мы так рады вас видеть! – испуганно воскликнула девушка, поспешно задвигая папку за спину. Не спуская глаз с Колиного лица, она полуобернулась в сторону зала и робким приглашающим жестом поманила за собой.

Внутри зал оказался еще лучше, чем виделось из прихожей: светлые стены и пол, стеклянная крыша, деревянные столики под льняными скатертями. Запах домашней выпечки, свежих шашлыков и легкого душистого вина. Посетителей немного, но все опрятные и веселые. Одна компания повернулась к Коле и принялась шумно приглашать за свой стол. Последнее свободное место оказалось напротив двух кудрявых девушек. Коля занял его в самом прекрасном расположении духа. Девушка-администратор тут же склонилась к нему с выжидательной улыбкой.

– Где меню? Или повара прячут, чтоб поменьше работать? – спросил Коля, бросив в сторону соседок тот особый взгляд с прищуром, которым он обычно отмечал шутки «за знакомство».

– В меню нет необходимости, наши повара приготовят любое блюдо по вашему желанию, – почтительно ответила девушка.

– Любое, говоришь? Ну тогда давай… окрошку, пельмени и компот из вишни! Я сегодня добрый, не буду ваших поваров мучать. – свеликодушничал Коля.

– Спасибо за заказ! Через минуту будет готово, – воскликнула девушка и добавила чуть тише. – А после обеда я буду рада проводить вас на назначенную встречу.

Коля хотел было возразить, что никаких встреч у него, случайного гостя, в этом месте не назначено и назначено быть не может, но в ту же секунду вспомнил, что, действительно, встреча давно назначена и он о ней знал всегда, но вот с кем и по какому вопросу…

Девушка выждала несколько мгновений, как будто давая Коле возможность изменить заказ, еще раз с улыбкой кивнула и деловым шагом направилась к хромированной стене в глубине зала. Слева там были сделаны распашные двери – видимо, на кухню; а справа прорезано приемное окно для грязной посуды. Девушка толкнула двери и быстро повернула за ряды металлических стеллажей, мелькнувших в открывшемся проеме. Створки еще качались, когда она показалась с полным подносом; ловко провернулась в замирающих дверях и устремилась в зал. Коля был уверен, что это чужой заказ, но девушка направлялась именно к нему: сверкающий графин с вишневым компотом (несколько ягод на дне, пару листков свежей мяты на поверхности), тарелка с разноцветной окрошкой и горшочек с полупрозрачными розовыми пельменями в облачке пара.

– Во дают..! – присвистнул Коля, принимая заказ. – Как это у вас повара наловчились?

– Все для вашего комфорта и удовольствия, – улыбнулась девушка, наливая в Колин бокал из графина. Она незаметно переложила салфетку со стола к нему на колени и тихо отступила назад.

Коля немедленно принялся за еду. Она была легкая, очень вкусная и быстро насыщала. Но не желудок, а память. И память не в голове, а в груди, там, где душа. И чем дальше Коля вспоминал, тем больше слоев тонкой печальной вуали ложилось на его недавнее веселье. Пытаясь вернуть легкомысленный настрой, он поднял глаза на соседок напротив. Они обе ответили такими же мягкими улыбками, что и прежде, но балагурить и развивать отношения Коле больше почему-то не хотелось.

Он осмотрелся и только теперь заметил, что все стены столовой завешаны книжными полками. На нижних стояли романы Федора Достоевского всех возможных изданий, на средних – сочинения неизвестного Коле Виктора Пелевина в твердых ламинированных обложках. Под самым потолком расположились некие В. Набоков и М. Агеев. Наверное, это были современные писатели, потому что в Колином детстве в школе их не изучали. На нескольких полках лежали шнурованные стопки листов без обложки, очень старые на вид. «Должно быть, подшивка журнала «Крокодил», – почему-то сверкнуло в Колиной голове, но проверять он не стал. Ему вообще всё меньше хотелось думать и вертеть головой.

Коля обернулся назад и встретился с внимательным и спокойным взглядом девушки-администратора. Она стояла совсем близко, но обычного женского запаха Коля не почувствовал. Девушка вообще ничем не пахла, даже едой, которую разносила. Когда Коля осознал этот факт, он встал без единого слова. Привычное перешучивание с сотрапезниками показалось ему вдруг неуместным: было ясно, что больше они никогда не встретятся. Коля даже не был уверен, сидели ли они вообще только что все вместе за одним столом.

Эта мысль была настолько странной, что Коле захотелось уйти как можно быстрее. Не оглядываясь, он прошел вслед за девушкой-администратором в другой конец столовой, где за углом их встретили раскрытые двери лифта. В кабине Коля принялся разглядывать свою спутницу и обнаружил необычный феномен: пока он смотрел на девушку, ее черты были понятны и узнаваемы, но стоило хотя бы на мгновение отвести взгляд или даже моргнуть, ее образ полностью стирался из памяти. Настолько полностью, что даже в том, что он только что видел именно девушку, уверенности не оставалось. Коля проверил несколько раз, и первоначальное открытие подтвердилось: с того момента, как они покинули столовую, девушка как совокупность черт, подлежащих описанию, существовала только то время, пока Колин взгляд оставался на ней. Но едва он переставал ее видеть, она исчезала не только из его поля зрения, но и из памяти.

Коля только начал обдумывать свое открытие, как лифт остановился, и они вышли в холл. Лифтовая шахта помещалась в трубе из толстого стекла; этажи здания были нанизаны на нее, как бетонные диски на гигантский пустой стакан. Трубу наполнял яркий дневной свет, чей источник был совершенно непонятен и даже невозможен: от уровня, где находились Коля и его провожатая, в обе стороны расходились покуда видел глаз такие же закольцованные этажи-коридоры без единого окна. Во внешней стене коридора на равном расстоянии друг от друга стояли серебристые двери с табличками. Из-за этих табличек Коля сперва решил, что оказался в отеле-небоскребе, но вскоре заметил, что, хотя номер на каждой двери начинается с цифры «7», ее продолжает совершенно немыслимый для отелей набор букв, чисел и даже символов. Девушка дошла до той, где стояло «7О75ЗинЦос», отворила ее – и сделала шаг в сторону, освобождая проход для Коли.

За дверью оказалась просторная квадратная комната. Стена напротив была одним большим окном, в котором сияло однотонное молочное пространство. «Небо?» – неуверенно подумал Коля. В центре комнаты стояла металлическая ванна на ножках, до краев наполненная чистейшей водой. Пол покрывал ковер с длинным ворсом. Обе стены были обиты гладкой тканью густого вишневого цвета: левая была пустая, а на правой висело множество картин, большинство размером не больше ладони. Изображение на каждой картине было поделено горизонтальной чертой на две половины, и поэтому казалось, что по стене расклеили колоду игральных карт.

Коля сделал пару шагов и обернулся. Девушка-администратор осталась за порогом. Игра света превратила ее силуэт в черный контур, какой вырезают из картона уличные художники. Взглянув на нее, Коля вдруг почувствовал, как мало осталось у него памяти о человеческих предметах и словах. Он встал напротив картинок-карт и принялся поспешно рассматривать их, пытаясь ухватить в оставшиеся мгновения как можно больше деталей. Почему-то он был уверен, что сейчас это самое важное.

Но оказалось, что на каждой картинке нарисована какая-то чепуха, так что и запоминать особо нечего. Например, в верхней половине – обычный комар (акварелью, на манер энциклопедий XIX века), а в нижней – рыбак на берегу реки ранним утром; на разделительной черте значилось: «culex pipiens – мальчишка-комаришка». Или мышь в профиль (тоже акварелью), черный квадрат с воткнутым в него ножом, а между ними лента со словами «mus musculus – мышка-матюковка». На некоторых картинках в верхней половине были изображены и вовсе неодушевленные предметы: велосипед с красной рамой, пачка сигарет, ржавая бочка, ларек с надписью «Спортлото», а в нижней, соответственно, – сбегающая с лесного холма проселочная дорога, половина мужского лица с выцветшими рыжеватыми усами, морковная грядка и ночная улица в ниточке фонарей. А разделительные надписи были такие: «велосипед», «курево», «колтун», «ручник».

Только три картины были чуть больше – примерно с лист А4. Они висели в ряд по центру стены на уровне Колиных глаз, поэтому он рассмотрел их лучше остальных.

На левой картине в верхней части была изображена сцена удушения юной девушки собственным отцом (о их близком родстве свидетельствовало замечательное сходство черт). Трагедия разворачивалась на кухне панельной «хрущевки»: по левой стене – холодильник ЗИЛ и столик из ДСП; по правой – буфет, плита с большой зеленой кастрюлей под полотенцем и серая раковина. Отец душил дочь в простенке между холодильником и столиком. Бледные руки девушки вцепились в кирпичные отцовские запястья, глаза на багровеющем лице закатились. В нижней части картины была нарисована тихая улица с трамвайными путями и одинокий покупатель, склонившийся к окошку табачного киоска. Перед киоском стояла белая «Волга» с включенным двигателем, на заднем сиденье виднелась голова ребенка. Надпись посередине гласила: «Детоубийца».

Коле стало немного тревожно, и он перевел взгляд на картину в центре.

Там в верхней части лицом к зрителю стояла, растерянно схватившись за блестящий бордовый бок машины, уже другая молодая женщина, чуть старше и в синем платье. За ее спиной открывалась панорама московских Воробьевых гор; на одной из аллей примерно в километре от молодой женщины толпа нарядных гостей окружила мужчину в распущенной рубахе, который грозил в ее сторону окровавленным кулаком. Сюжет был бы рядовым эпизодом пьяного пикника, если бы из правого виска героини не торчал остренький обломок красной кости («Ловко он ее. Почти без крови», – машинально отметил Коля). Художник смог передать тот взгляд жертвы, когда зрителю понятно, что реальных сил у нее осталось лишь на то, чтобы рухнуть в машину и умереть, но сама героиня находится в адреналиновой иллюзии, что сможет добраться до ближайшей больницы и выжить. Нижняя часть картины изображала стол под вытертой до белизны клеенкой. В центре – «шайба» мясных консервов и головка лука, по краям – мужские руки в несмываемых пятнах машинного масла: левая лежит на столе, а правая, кокетливо оттопырив мизинец, обнимает железную кружку с дымящейся черной жидкостью. Надпись посередине гласила: «Убийца».

Коле опять стало нехорошо. Ему показалось, что приступы неясной тревоги возникают как реакция на изображения в нижней части картин, хотя по логике самое неприятное было нарисовано в верхних половинах. Чтобы проверить эту догадку, Коля перевел взгляд на последнюю, правую, картину.

В ее верхней части были изображены кусочек кладбища за оградой, провисшая калитка и кособокая сторожка, плавающие в мокром осеннем дне. Кроме нескольких обглоданных кустов и десятка надгробных плит, вся земля была сплошной черной грязью. Из-за двери в сторожку выглядывала щетинистая рожа совершенно безумного вида. Несколько мальчишек, прикрываясь калиткой, как щитом, швыряли в эту рожу комья земли. В нижней части картины была нарисована комната, заваленная хламом с городских помоек: старыми карбюраторами, ржавым ломом, кусками пластиковых рам. Ее единственное очень пыльное окно выходило на мертвый двор-«колодец» с вытоптанной землей. О том, что в этой комнате живут люди, можно было догадаться лишь по разложенному дивану с рваной зеленой обивкой. Посреди картины стояло: «Дурак».

От неясного, но чрезвычайно тревожного предчувствия у Коли заныли все суставы в теле. Чтобы избавиться от этой несильной, но тотальной боли, он подошел к ванне и, не снимая ботинка, поставил в нее одну ногу. Та часть ноги, которая оказалась под водой, немедленно в ней растворилась, но вода осталась такой же прозрачной, а Коля совершенно не утратил устойчивости. Он повернул голову, чтобы по реакции девушки-администратора понять, насколько нормальны подобные метаморфозы, но поймал лишь движение закрываемой снаружи двери.

В отличие от остального тела, растворившаяся часть больше не ныла, поэтому Коля поставил в ванну и вторую ногу, а затем начал медленно погружаться всем телом. Когда над водой осталось одно лицо, он просто закрыл глаза и отпустил себя. В тот миг, когда волны сомкнулись, всё и кончилось – память, слова, мысли, – и на дне ванны, в чистейшей прозрачной воде закружился белесый ỳжик бедной Колиной души.