Читать книгу Перунов век. Мировое древо - Сэм Юнф - Страница 6

Ледяные борозды острыми зубами впивались в берег реки. Северная Двина ещё была охвачена льдом, но весеннее солнце уже подтапливало серую мерзлоту. Его лучи освещали мрачные лица собравшихся и заливали ярким светом деревянный помост, специально установленный здесь для обрядовой ладьи. Солнце разгоняло и тучи, и печаль. Рассветные лучи разукрашивали лиловым резные борта, словно подтверждая, что не умер Антон Григорьевич Велеславский, а лишь отправился в новый путь. Но люди устроены так, что тяжело им отпускать привычный уклад и ждать перемен. Копится горечь в их сердцах и обрушивается на землю слезами.

Со всех концов города с самого утра шли люди к набережной. Никто не бежал, не толкался. Покорно уступали они воле стражей порядка, что живым кордоном окружили помост, не допуская давки и не подпуская горожан к дворянам, собравшимся на прощальный обряд.

Город любил своего князя. Тринадцать лет назад, перехватив власть над Холмогорской губернией у Чернышёвых и присоединив огромные северные земли к своим родовым владениям, он стал честным правителем, которого искренне любили в народе. Антон Григорьевич наладил дела с Перунградом, добился снижения налогов с населения, что возросли после объявления изменниками Чернышёвых. Он помогал выплачивать непосильные для народа кредиты, внедрял социальные программы. За это время сотни детей крепостных смогли получить образование по своим способностям и талантам, а потом были трудоустроены на местных предприятиях. Князь наладил постоянное сообщение с Буяном, отстроив паромную переправу. Построил школу и больницу на острове для вольных людей, живших там. Он сократил число крепостных, которые призывались в армию из подвластных ему земель. Один Велес знал, сколько сил, здоровья и денег стоило это князю. Не успел Велеславский разве что привести в пригодность дороги. Но Антон Григорьевич был бодр, выглядел моложе своих лет, и никто из жителей двух объединённых губерний не мог и подумать, что им предстоит уже этой весной провожать своего благодетеля на покой.

Холмогорские вокзалы ещё со вчерашней ночи были переполнены, как и гостиницы города. На похороны из отдалённых селений ехали целыми семьями: дворяне дальних провинций, вольные и крепостные, сопровождавшие своих господ.

Для величайшей церемонии в истории Холмогор не хватало только самого императора. Но тот великодушно прислал племянника, что следовало принимать, как знак его доброй воли и милости по отношению к этому краю и его жителям.

Константина Андреевича последний раз Людмила видела на завтраке, когда тот попросил не сообщать Елизавете про смерть Алексея до конца церемонии. Княжна Чернышёва не хотела скрывать произошедшего от подруги, но понимала, что Громов прав. Это могло стать слишком невыносимым ударом для Лизы, которая должна была сегодня отпустить деда в новую жизнь.

Сколько же нужно сил, чтобы выдержать потерю. На прощальных пирах не принято печалиться, важно в этот день славить умершего и поминать его добрым словом. Но Людмиле всегда казалось, что от этих добрых и светлых слов становилось только хуже тем, кто покойного любил. Проститься с двумя близкими людьми в один день – непосильная ноша. Княжна Чернышёва решила, что обязательно всё расскажет Лизе, но уже после обряда. А до церемонии, выполнив просьбу Константина Андреевича, молчали и Людмила, и Георгий.

Велеславский с самого утра был на себя не похож. Он словно боялся предстоящей церемонии или ответственности, что упала на его не очень окрепшие плечи. За завтраком перед ней сидел не возмужавший воин, которого увидела в нём Людмила при недавней встрече, а всё тот же хорошо знакомый ей мальчишка. Сегодня её другу придётся поверить в окончательную смерть деда и стать главой этой небольшой, но такой могущественной и непростой семьи. Если у Антона Григорьевича были враги и завистники, то у этого мальчика их будет ещё больше.

Во время завтрака Георгию доставили какие-то письма. Он бегло прочёл их, извинился и ушёл в кабинет. «Дедовский» – так он называл его по привычке. Если до этих писем он пытался держаться и храбрился, то сейчас разом сник, но никому не сказал ни слова. Людмила с расспросами не полезла, решив, что, когда друг захочет, то сам всё расскажет. Княжна же старалась не отходить от Лизы, которая всё ещё не желала общаться с братом.

На церемонии прощания они встали рядом, но так и не сказали друг другу ни слова. Свою утрату они встречали гордо и поодиночке, не понимая, что нужны друг другу как никогда. Куда уж здесь до лёгкого сердца и улыбки на лицах, с которой должно провожать усопшего.

Людмиле тоже было нелегко. Она хорошо знала Антона Григорьевича, знала и то, что он никогда не оставлял её семью. Приезжал на остров, даже в то нелёгкое время, когда от отца отвернулись все. Князь Велеславский признал внука в смышлёном мальчишке с Буяна, и каждый раз, сделав подарок Лизе, не забывал и про дочь лучшего друга. Антон Григорьевич был частью её жизни: очень тёплой, сильной и значимой.

Не осознав по какой причине, Людмила поискала глазами Громова. На мгновение ей показалось, что где-то в толпе мелькнули его тёмные медные волосы, будто вспыхнувшие на солнце огнём. Но толпа сомкнулась, подалась вперёд, и рыжая вспышка пропала, растворившись в человеческом море.

Не хватало на этой многолюдной церемонии всего одного человека – лучшего друга покойного и отца Людмилы. Княжна Чернышёва знала, что дальняя дорога, да и сами похороны были отцу не по силам. Знала и то, что сегодня он обязательно проведёт прощальный обряд в поместье на их семейном капище. Но людям этого не объяснишь, они злы и поспешны в суждениях.

Когда они с Лизой подходили к помосту, Людмила услышала обрывки разговора двух местных пожилых дворян. Один был высоким и худым, с острым носом, при военной форме, но по годам, должно быть, уже находился в отставке. Второй – небольшого роста, круглый, гладкий. Всё в нём – от сверкающей на солнце лысины, до пуговиц на расстёгнутом пальто и ботинок на ногах – блестело. Девушка не знала их, или не могла вспомнить: не так часто чета Чернышёвых принимала гостей, а выезжала с визитом и того реже. Но от разговоров о её семье среди дворян это не спасало. Вот и сейчас, услышав свою фамилию в разговоре двух мужчин, Людмила замедлила шаг.

– Вы тоже не видите Чернышёва? – длинный был повёрнут к ней лицом.

Княжна отметила, что его острый нос, словно клюв хищной птицы, нависал над собеседником. А черты лица и форма придавали ему ещё большее сходство со стервятником.

– А вы считаете, что убийце положено приходить на похороны? – голос у обладателя грузного тела был высокий и визгливый, и никак не вязался с его комплекцией.

Княжна остановилась в нескольких шагах от беседовавших дворян. Ноги Людмилы отяжелели и отказывались подчиняться, словно по венам текла не кровь, а свинец. После слов Константина Андреевича она ожидала, что услышит подобные домыслы на похоронах Антона Григорьевича, но думать, что ты готов и быть готовым по-настоящему – совершенно разные вещи.

– Но дочка-то его здесь, – военный кивком указал на Людмилу. Со стороны выглядело так, словно он клюнул носом собеседника прямиком в лысую макушку.

– Что вы? Где? – гладкий попытался повернуться в одну сторону, затем в другую, но собственное тело мешало сделать полный оборот.

– Стойте, – военный стервятник поспешно схватил его за рукав, – она рядом, может выйти неприлично. Не смотрите.

Но гладкий всё же изловчился и обернулся к Людмиле.

– Ещё и с внучкой покойного. Никакого стыда, – лысый говорил тихо, но визгливый голос оставался звонким и высоким.

Людмила не знала, хотел ли он, чтобы его услышали, но приятного было мало. Княжне представилось, что она угодила пальцами в вонючую жижу, и теперь при попытке избавиться от неё, та навязчиво цеплялась к платью.

– Вы строги. Дети не отвечают за поступки отцов. Девочка, может, и не виновата, – стервятник смотрел прямо на неё и не мог не знать, что Людмила его слышит.

– Пусть болтают, – Лиза дёрнула княжну Чернышёву за руку.

– Я знаю, что это глупости. И мой отец…

– Они завидуют, вот и всё.

Подруга оставила Людмилу чуть позади и пошла прямо на парочку. Высокий мужчина успел отойти в сторону, а вот лысому повезло меньше. Тот стоял спиной и явно не ожидал, что по его сверкающим ботинкам пройдутся ножки Елизаветы Борисовны Велеславской в сапожках на каблуке. Грузный высоко подпрыгнул и издал звук, похожий на крысиный писк.

– Я такая рассеянная… Вам не больно? – Лиза очаровательно захлопала ресничками.

– Елизавета Борисовна, разрешите, мы выразим вам свои соболезнования, – первым пришёл в себя стервятник.

– Что вы! Такой день, мы всё понимаем, – подхватил гладкий.

По его лицу трудно было угадать, пытается ли он скрыть боль или эта маска печали связана с осквернением его прекрасных ботинок.

– Это вы нас простите, – стервятник распевался соловьём.

– Ваш дед – чудесный человек! – на маску отчаяния натянули сладкую улыбку.

– Вы были знакомы с ним? Странно, я совсем не помню вас в нашем доме.

– Мы с вашим…, – попытался выкрутиться стервятник, но Лиза не дала ему договорить.

– Не утруждайтесь. Мне нужно идти. Прощайте, господа.

Оставив в недоумении неприятных гостей, юная княжна Велеславская взяла Людмилу под руку и последовала на другую сторону помоста.

– Я тебе благодарна.

– Не люблю, когда наговаривают на моих друзей.

Среди общего гомона княжна Чернышёва ещё не раз слышала имя своего отца, но старалась больше не прислушиваться. Откуда всем этим людям было знать, насколько близкими стали друг для друга их семьи?

Не знали в толпе и другого. Утром в дом Велеславских приехала женщина из дома Чернышёвых. Раз уж блудная дочь пока не собиралась покидать своих друзей в эти непростые дни, служанка привезла сменные вещи для Людмилы и передала ей от отца небольшой свёрток для похоронного обряда.

Мирине было около сорока лет, она служила в доме Чернышёвых с рождения брата Людмилы. Работала в доме и саду. Всегда весёлая, что бы ни произошло, никогда не позволяла грустить себе и другим. Её любили цветы и животные. Если она занималась садом, то всё росло и расцветало, радовало сказочными сочетаниями аромата и цвета.

Когда у семьи Людмилы всё отняли, и они отправились в ссылку на Буян, им разрешили вызвать в вольное поселение слуг, словно в насмешку поставив условие, что те должны поехать по доброй воле. Но шутка стражам порядка не удалась: желающих оказалось так много, что тем пришлось ограничить число слуг до двух. Так с семьёй отправились в ссылку один из выжлятников отца и Мирина.

Даже там, на острове, она находила повод для радости и всегда старалась рассмешить маленькую княжну. Матери Людмилы было не до игр и ласки, а Мирина с удовольствием возилась с девочкой. После возвращения с Буяна отец предлагал служанке вольную, но женщина отказалась.

Всю дорогу Мирина шла следом за княжной Чернышёвой и тихонько плакала. Вечно молодая и цветущая, как и её садовые питомцы, женщина словно высохла. Постарела и сникла, как цветок, который вырвали, растоптали сапогом и выбросили умирать на солнце. Она испросила разрешения сопровождать Людмилу сегодня, и княжна не смогла ей этого запретить.

Когда на помост внесли тело князя, облачённого в генеральский мундир, она улыбнулась, словно рада была этой встрече. И тут же встала в очередь к ладье, вместе с теми, кто желал попрощаться. Рядом с покойным укладывали свои дары жители губернии. На деревянном настиле располагалось всё, что может пригодиться в путешествии за грань Яви. Здесь были и оружие, и одежда, и украшения, и книги, и еда.

Мирина подошла к помосту, раскрыла свёрток и выложила небольшой мешочек, видимо, заполненный украшениями или монетами. Следом за ним к дарам присоединился и кинжал в расписных ножнах. Его Людмила узнала сразу: так отец решил пожелать другу славной охоты в Нави. Мирина должна была отойти, как принято было делать после подношения, но вместо этого женщина взошла на возвышение, поцеловала покойного князя в губы, а затем уселась у его ног.

Лиза непонимающе посмотрела на Людмилу, та в ответ только пожала плечами. Шёпот сотен людей вознёсся над площадью мощным гулом. Один из распорядителей подскочил к Георгию и что-то спросил. Велеславский ответил, и тот вернулся к ладье.

По старой традиции, когда провожали князя в иной мир, с ним могла уйти его жена и верные слуги. Но вот уже несколько сотен лет это стало настоящим пережитком прошлого. Дань традиции в таком виде сохранилась только в императорской семье, но даже в ней далеко не все властительницы следовали этому правилу. Всё чаще они выбирали жизнь: им нужно было стать поддержкой для сына, которому переходила в руки большая и сложная империя. А муж мог и подождать её в другом мире. Вольные подавно не придерживалась таких правил, а крепостные имели право умереть со своим господином или остаться в семье. Но все всегда выбирали жизнь. Мирина же, вопреки всем правилам, осталась на помосте.

– Ты что-нибудь знаешь об этом? – Лиза смотрела на Людмилу так, словно это княжна завела служанку на помост.

– Столько же, сколько и ты.

– Мирина же ваша! Запрети ей!

Людмила посмотрела на возвышение, где стояла ладья. Мирина неотрывно следила за княжной Чернышёвой и, кажется, прекрасно понимала, что если Людмила прикажет вывести служанку оттуда, то со стражами порядка ей не справиться. Поймав взгляд княжны, Мирина виновато улыбнулась и покачала головой, в её глазах росинками блеснули слёзы, она что-то беззвучно прошептала. Людмиле показалось, что та назвала имя покойного князя, но разобрать было сложно из-за расстояния, разделявшего их.

– Я не могу. И даже если бы могла, то не стала бы. Она сделала свой выбор.

Шёпот волной пробежал по набережной, качая людское море из стороны в сторону и вынося из своих пучин слухи, версии и сплетни.

– Что происходит? – Георгий, оставшись один, не упустил шанса и подошёл к девушкам.

– Могу задать тебе тот же вопрос? – Лиза говорила таким тоном, словно была уверена, что брату есть что скрывать.

Но для Велеславского происходящее также было откровением.

– Кто это?

Правду говорят, иногда с покойным тайны умирают, а иногда всплывают на поверхность. Но хотя бы на вопрос друга Людмила знала ответ.

– Мирина. Наша крепостная.

– И что она творит? – Велеславский перешёл на шёпот.

– Собирается уйти вместе с нашим дедом. Очевидно же, братец!

– Будет скандал, – Георгий закусил губу.

Он явно о чём-то думал, и это давалось ему тяжело.

– Хочешь сказать, что ты не был в курсе похождений деда?

– Давайте не будем осквернять этот день ссорами, – Людмила встала между Лизой и Георгием, – потом мы всё обязательно узнаем.

– Да, лучшим решением будет оставить всё, как есть, – за спиной княжны раздался незнакомый голос.

За разговором никто из друзей не заметил, как к ним подошли. Людмила повернулась. Перед ней стоял молодой человек: чёрные волосы, военный мундир, загорелое лицо.

Или живёт в южной части империи, или служит там. Весна на юге наступает быстрее, чем в этих краях.

– Чем меньше вы привлекаете к себе внимания, тем лучше, – продолжил свою мысль молодой человек.

– Не помню, чтобы мы были знакомы, – Велеславский вышел вперёд, убрав сестру и подругу за свою спину.

– Прошу прощения. Роман Евгеньевич Маров. Мы вместе учились. Правда, я на два курса младше, и, конечно, вы меня не замечали. Мы соседи, моему отцу принадлежит Олонецкая губерния. Я позволил себе подойти, чтобы выказать свои соболезнования. Вам и вашей сестре.

– Мы благодарны, – Велеславский пожал Марову руку.

– Не буду больше вас смущать. Ещё раз прошу прощения, что побеспокоил.

Едва молодой человек скрылся в толпе, к Георгию тут же подошёл другой мужчина. Людмила его тоже не знала, но по возрасту, скорее всего, друг Антона Григорьевича.

– Мои соболезнования, молодой человек. Я старинный друг вашего деда. Великий был человек. Князь-управленец, благотворитель, а какой талантливый игрок! Я надеюсь, у вас его талант. Можем как-нибудь проверить вашу удачу. Не хотел бы отвлекать вас на похоронах, но карточные долги – это священно.

– Карточные долги? – Велеславский побледнел.

С каждым мгновением, проведённым на посту главы семьи, его старались ударить посильнее и вдобавок придавить чем-то сверху.

– Да, молодой человек. У меня тут всё выписано, могу выдать вам расписки.

– Передайте моему управляющему, – всё-таки военная служба закаляет, и друг научился давать отпор.

Но наглый проходимец не сдавался:

– Я хотел бы быть уверен, что долги не уйдут в Навь вместе с вашим покойным дедом. Я должен быть уверен в этом.

– Если всё верно, я расплачусь с вами.

– Рад, счастлив! Но мне бы получить какие-то гарантии.

Друга пора было спасать. Всё могло закончиться очередным скандалом или демонстрацией способностей, но Велеславский справился сам.

– Моего слова будет достаточно?

– Вполне, – наглец расплылся в улыбке.

– Даю своё слово. А сейчас попрошу оставить мою семью и меня.

– Да, князь, конечно. Я напомню о себе через неделю. Мои соболезнования, дорогая Елизавета Борисовна, – продолжая расшаркиваться, незнакомец поспешил скрыться в толпе.

– Чёрт, – Георгий ударил себя по бедру.

– Долги, брат? – Лиза не помогала, а только подливала масло в огонь.

– Мы разберёмся со всем этим после похорон. Я разберусь.… Сейчас просто хочу достойно проводить деда, а эти люди…. Раскидать бы всю эту толпу.

– Успокойся, тебе сейчас важно сохранить лицо, – Людмила взяла друга за руку. – Мы с Лизой здесь, и всегда готовы поддержать. Помни об этом.

Но неприятные сюрпризы на сегодня ещё не закончились. Маров, родная сестра и наглый незнакомец оказались не самыми дерзкими людьми в жизни друга.

– Несомненно, это тяжёлая утрата для всей нашей империи. Никто не мог так умело заправлять нашим буйным северным краем, как это делал Антон Григорьевич Велеславский, – к помосту вышел мужчина, очень похожий на Марова, только сильно старше. Людмила решила, что Роман приходился выступающему либо братом, либо сыном.

Маров-младший стоял неподалёку, и княжна смогла оценить всю полноту сходства мужчин, пока старший продолжал свою речь.

– Достойных сынов рождает эта земля, но боги призвали его. И мы должны не посрамить князя, а стать достойными защитниками и хозяевами этого края. Мы знаем, что молодой князь неопытен и молод, но мы всегда будем рядом, чтобы его поддержать. Я лично готов помочь ему в управлении или заменить его на важном посту, пока молодой человек несёт военную службу на границах нашей могучей страны и не даёт басурманам нарушить её покой. Сегодня здесь, среди нас, присутствует князь императорской крови. Константин Андреевич, прошу.

Людмила так опешила от заявлений выступавшего, что не заметила, как Громов сначала появился рядом с Маровым-младшим, а затем и вовсе вышел вперёд. Старший двойник Марова не унимался:

– Наш император чтит память о великом воине, мудреце и талантливом правителе вместе со всем северным краем и прислал нам вместо себя великого князя. Это будет правильно, если мы все обратимся к нему с просьбой поднести факел и зажечь огонь, что облегчит дорогу Антона Григорьевича в новую жизнь. В лице Константина Андреевича, императорская семья провожает князя Велеславского, окончившего свою земную службу.

Одобрительный гул поднялся над набережной. Людмила и Лиза, не сговариваясь, схватили Велеславского за руки, чтобы тот не натворил глупостей. Если пострадает Маров или Громов, друга будет ждать верная смерть. Георгий весь дрожал. Людмила чувствовала, как он трясётся от злости и бессилия.

Распорядитель зажёг обрядовый огонь и медленно понёс его к Громову. Он поравнялся с Константином Андреевичем, поклонился и протянул зажжённый факел, но Громов его не взял.

– Это огромная честь для меня. И я благодарен жителям города и господину Марову, лично, – Константин Андреевич улыбнулся и почтительно кивнул озадаченному мужчине, – но считаю, что не могу воспользоваться этой привилегией. Здесь присутствует внук покойного, и это право всегда принадлежало члену семьи. И право это неотъемлемо. У вашего князя жив и здравствует внук и законный наследник, который станет продолжателем этого рода и хозяином северных губерний. И именно его право – зажечь ритуальный огонь. Вы оказываете мне слишком высокую честь, и это колоссальная ответственность, с которой я должным образом не справлюсь, я ведь даже не был лично знаком с Антоном Григорьевичем.

Новый одобрительный возглас разнёсся над толпой, и Маров-старший вынужден был повернуться к Георгию. Мужчина продолжил, словно ничего и не произошло.

– Конечно, это правильно. Георгий Борисович, просим.

Девушки мигом отпустили Велеславского. Распорядитель подошёл с факелом к другу, тот принял его и направился к помосту. Пламя бушевало. Хорошо, что поднялся ветер и огонь, танцующий вокруг древка, скрыл как у Георгия дрожат руки. Дойдя до помоста Велеславский остановился.

Жрец совершал последние приготовления: шептал слова наставлений и славил богов, что должны сопроводить душу в Навь. Закончив первую часть обряда, он достал ритуальный нож, подошёл к Мирине и одним ударом в сердце оборвал её жизнь. Затем вытер лезвие от крови и спрыгнул с помоста, безучастно продолжив шептать обрядовые вирши.

Велеславский, дождавшись разрешения жреца, опустил факел, поджигая нижние ветки. Они застрекотали, вспыхнули и перекинулись на доски, пропитанные горючей жидкостью. Пламя охватило их в одно мгновение. Затем занялась и ладья, поглощая в неистовом пламенном танце и тело князя, и тело женщины по имени Мирина. Дым поднимался высоко и уносил их обоих за границу Яви. Теперь они воссоединятся и смогут жить так, как им захочется, без сплетен и злых языков.

Лиза дёрнула Людмилу за руку.

– Пройдёмся? Я хочу уйти, пока они вновь не бросились славить деда или унижать брата.

Людмила согласилась, но скрыться только вдвоём им не удалось. Горничная Лизы и один из дружинников Велеславских увязались за ними. Хотя те и шли на почтительном расстоянии, лишь сопровождая девушек и не вступая в разговор, это не избавляло от чувства скованности.

По городу начинались гуляния. На главных улицах и площадях в скором времени накроют столы. Пить, есть и веселиться – нельзя топить князя в слезах.

Лиза хотела тишины, и девушки свернули к городскому парку. Под деревьями лежал снег, солнце растопило только парковые дорожки. Пока они пробирались подальше от шума и веселья, промочили себе все ноги. Зато здесь почти не было людей. Только редкие прохожие, да вернувшиеся птицы, что устроили перекличку над головами. Людмила вспомнила чёрных пернатых тварей из сна с Алексеем и вздрогнула.

– Я должна тебе кое-что сказать, – княжна Чернышёва остановилась.

– Говори. Хуже, чем вся эта церемония, ты уже не сделаешь. У деда – крепостная любовница! Зато это наверняка перекроет новости, что мой брат – молод и глуп.

– Ты ещё забываешь, что мой отец – убийца.

– Это вообще уже не сенсация. А вот Мирина завтра будет во всех новостях.

– Сильно же нужно любить, чтобы уйти с человеком так.

Людмила поёжилась. Её отец и мать тоже любили друг друга, но княжна была уверена, что Софья Фёдоровна не пойдёт за отцом. Она будет сражаться до последнего. Такой уж характер был у княгини Чернышёвой. Вот устроить страшную жизнь врагам мужа или после его смерти отправиться в храм и увести за собой дочь, чтобы прервать род – это по-царски.

– Наверное, очень сильно.

– Нужна смелость, чтобы так поступить, – если сейчас Лиза скажет, что отправилась бы вслед за Алексеем, Людмила не сможет ей рассказать.

Но, на счастье княжны, Лиза всегда оставалась собой.

– А мне кажется, это безответственно. Ведь у тебя остаются дети, обязательства, тот же народ. Крепостные, о которых нужно заботиться. А если вы уйдёте вдвоём, то кто позаботится о тех, кого вы оставляете?

– Лиза, я заходила в сон Алексея.

– Что? Почему не сказала?

– Говорю сейчас.

– Когда это было?

– Вечером. Он правда заложил бомбу в машину и пытался убить Георгия.

– Врёшь! Это сны, ты сама мне говорила, что видишь образы, а не конкретные факты. Сны лишь отражение, а не реальность. Сама говорила!

– Лиза, я чувствую людей, а не только вижу образы. Их сновидения имеют эмоции и настроение, таят в себе сомнения и страхи…

– Я понимаю, ты хотела помочь, но прошу, не трогай Лёшу. Ему и так сейчас будет непросто из-за меня и запрещённого храма Чернобога.

– Лизонька, Алексей умер.

Подруга отшатнулась от Людмилы, словно та ударила её током.

– Как? Ты же видела его сны?

– На нас во сне что-то напало. Может, у него не выдержало сердце. А может, он решил что-то выпить, чтобы не выдать тебя, если бы его смотрели телепаты. Я не знаю, что произошло.

– И ты мне не сказала?!

– Ты бы не поехала на похороны. И я не хотела сделать тебе больно.

– И решила сделать это сейчас.

– Прости меня, Лиза.

Княжна Велеславская перешла на крик, на её раскрасневшемся лице изумрудами горели глаза.

– Почему вы всё рушите вокруг себя?! И ты, и мой брат, и этот … Столичная милость на нашу голову!

– Лиза, я не хотела сделать больно.

– Иди к лешему!

Лиза отвернулась от Людмилы и пошла вперёд.

– А что ты хотела, чтобы погиб твой брат и ты осталась одна? Сбежала с Алексеем и оставила здесь всех? Сама говоришь про ответственность. Оставила бы этот город на какого-нибудь Марова? – эмоции взяли верх, и княжна Чернышёва высказала подруге всё, над чем размышляла с самого утра.

Как ни странно, но после слов, больше похожих на оплеуху, Лиза остановилась.

– Конечно, нет. Как ты могла…

Гневную тираду княжны Велеславской бесцеремонно прервали.

– Елизавета Борисовна, да сам Велес меня направил в парк этим днём. Это вы! – Женщина лет шестидесяти бросилась к подруге. Встала на колени, схватила Лизу за руку и принялась её целовать.

Дружинник хотел было оттащить сумасшедшую, но княжна Велеславская жестом остановила его.

– Что вы такое говорите? Кто вы? – Лиза присела, чтобы стать вровень с женщиной.

– Милая, хорошая наша! Да не спутаются ваши нити, пусть судьба будет ровная и ясная. Ваш дед был очень хороший человек. Он мне сына к жизни вернул после войны, выходил и устроил. Я так благодарна и ему, и вам, и молодому князю. Пусть вас хранит Велес, хозяин этих мест, да не прогневается на вас Перун! Вы светлая, хорошая! В вас жизнь зарождается, я это чувствую. Уж поверьте матери девятерых детей!