Читать книгу Щепоть зеркального блеска на стакан ночи. Дилогия. Книга вторая - Сен Сейно Весто - Страница 6

Hесколько фактов из биографии Улисса. На тринадцатый или четырнадцатый день он был отнят от матери и передан Гонгоре. То ли у нее там вдруг обнаружились какие-то осложнения со здоровьем, то ли у него, только было рекомендовано брать сейчас, хотя и высказывались сильные сомнения, что такой щенок на искусственном молоке сможет выжить. Если все-таки выживет, Гонгоре отсоветовали лишний раз его злить («злая кровь»), разрешать себя кусать, чтобы в будущем не пришлось подавать еду на швабре, снабдили попутной довольно интересной информацией о воззрениях киноидов на чужаков, на свою стаю и своего вожака, попросили быть предельно внимательным и твердым в намерениях, чтобы у собаки не зародилось никаких сомнений насчет того, кто в доме хозяин, и в один прекрасный день не возникло бы желания самоизбрать себя вожаком, ко всему прочему под конец рассказали пару поучительных историй из жизни одного из ближайших сородственников щенка, полной захватывающих приключений, благополучно пребывавшего уже к тому времени по причине своей неуживчивости на исторической родине, после чего пожали руку, равнодушно пошлепали Лисенка по попке и оставили Гонгору наедине с теплым комком, беспрестанно дрыхшим и лишь время от времени принимавшимся вдруг сопеть и хрюкать, требуя еды. Гонгора учел рекомендации специальной литературы, стремясь подобрать питательный состав как можно ближе к материнскому молоку, выучил наизусть рецепты, мог бы закрытыми глазами прочесть комплекс любой детской молочной похлебки и был уже недалек от того, чтобы стать специалистом органической и неорганической химии: свистение и капризное хрюканье слышались и днем и ночью, пузырек с теплым молоком должен был быть в постоянной боевой готовности. Уход осложнялся тем, что один состав оказалось нельзя использовать дважды. Чтобы все вокруг не было в молоке, нужно было успеть подвязать под вечно недовольную мордочку салфетку размером с полотенце, и это не было простым делом, Улисс не выносил никаких салфеток; вытянув содержимое пузырька, он переставал лягаться и тут же выключался. Гонгора почувствовал себя уверенным в силах и познаниях, когда тот на постоянно разъезжавшихся по полу лапках однажды без посторонней помощи прошествовал к крохотному личному блюдцу с мелко нашинкованным с кровью мясом. Возившиеся в тот момент в ванной комнате сантехники, зычно перекликавшиеся, с дребезгом разбиравшие что-то и звеневшие инструментом, начали стучать, он пару раз замирал, оторвавшись от блюдца, посторонний шум ему не нравился. Гонгора усмехнулся, поняв, к чему все идет. С большим неудовольствием насупив свои темные бровки и тонюсенько рявкнув в блюдце, он вернулся к прерванному занятию, сейчас это было важнее, но было ясно, что так будет не всегда.

Когда Улиссу исполнилось что-то около месяца, Гонгора уложил его в сумку и отправился к одному знакомому ветеринару. Тот обычно давал свои консультации заочно либо навещал сам, но в тот день Гонгора решил, что нечего пожилому человеку идти в такую даль. Ветеринара дома не оказалось, прочие же домочадцы у него никогда не вызывали особой радости. Его встретили: скрывавшийся при хозяине в тиши и безвестности полупес-полуволк – зашедшаяся жиром низкорослая помесь на сухих кривых лапах, глядя с обычным своим кислым выражением на узкой морде, помигивая желтыми круглыми глазами с навсегда, казалось, застывшими в них скукой и сытостью. Это был далеко не персонаж Джека Лондона. Некоторый проблеск интереса у этого создания вызывали разве только попадавшие в поле зрения дворовые кошки, было особым праздником ломать им челюстями хребты. Помесь лениво жмурилась под ласковыми шлепками ладони хозяйской дочки по плоскому черепу меж вислых ушей. Дочка ветеринара рядом так же мало разбиралась в тонкостях живых организмов, насколько преуспела уже в искусстве женских ужимок, оставаясь для Гонгоры олицетворением невинного желания экспозиции – всегда, любыми средствами, не имея ничего ни за душой, ни где-то еще. Был произведен обмен любезностями, сожалениями и приглашениями, Гонгора не собирался засиживаться: подышали, в конце концов, воздухом, подумал он, обуваясь и берясь за ручку двери. И пока он поворачивался, полукровка засунула морду в его спортивную сумку, подвигалась, попятилась, словно желая вытащить, но передумала, выбралась из сумки и отправилась на кухню. У Гонгоры все оборвалось внутри, когда в сумке взвизгнуло и затихло, словно раздавили кошку. Дома он достал Улисса из сумки тот дышал часто и прерывисто и не двигался, Гонгора был светлым от бешенства на себя, поминая дураков и баб, от которых все несчастья. Ставший за прошедшее время почти что одной с ним крови маленький пушистый неуклюжий зверь молчал все время, дома осматривать себя не дал, а начал во все горло визжать, детального осмотра там и не требовалось, под шерстью пушистых боков и так были видны несколько красных точек. Дышать Улисс не мог, боль приносил каждый следующий вздох. Гонгора до утра слушал, как щенок орет, с надрывом и без пауз, он понимал, что, если задет позвоночник, Улисса хватит ненадолго. Не представлявший, что в таких случаях делают, сгоряча имевший неопределенный и странный разговор с медиками, Гонгора мог помочь только тряпкой, смоченной в ледяной воде и льдом, – затих Улисс только под утро. После периода строгой диеты и сеансов принудительной гимнастики Лис стал передвигаться – ползком, задние лапки совсем не слушались. Гонгора добавил к мясному рациону больше свежей крови и начал учить Лиса ходить заново. Через месяц тот начал бегать, но его долго еще выводили из себя попытки прикоснуться к бокам и загривку.

Чтобы у Лиса не оставалось никаких сил дебоширить дома, его следовало регулярно загонять на полигоне до полного изнеможения, и это не было простой задачей. Такой распорядок на протяжении длительного времени был под силу только хорошему спортсмену. Будучи по природе человеком терпеливым и настырным, Гонгора периодически увеличивал норму обязательных к прохождению кругов со всевозможными вышками, трамплинами и бревнами. Они бегали в лесу вместе, на тренировках Гонгора оставался безжалостным, каждая новая выходка типа обсуждения команд наказывалась добавочным кругом. К большой высоте Улисс привыкал на парапетах крыши многоэтажки, а также на парашютной вышке за лесом, не достроенной и бездействующей. Время от времени там ему устраивались завтраки и пешие прогулки по периметру крайних бордюров. Улисс оказался настолько же упрям, капризен и покладист, насколько и сообразителен, довольно скоро разобравшись, что к чему и чего от него хотят. Оказавшись на большой высоте, он уже не знал страха, заранее облизываясь. Падать с бумов, барьеров и лестниц он также не боялся. Сверзившись с трамплина, он спокойно шел на вторую попытку, в отличие от многих других его собратьев у него на этот счет не возникало комплексов. Правда, выводы эти делались больше по рассказам со стороны, говорить наверняка было трудно. Улисс и Гонгора занимались ночами только одни.