Читать книгу По одному слову. Сборник эссе - Сергей Александрович Закройщиков - Страница 4

Шум сверху доносился весь день. Стук перфоратора, визг пилы, шелест медленно волокущихся над головой мешков. И голоса. Громкие, звенящие в тонкой бетонной стене и подбадриваемые инструментальной вакханалией. К вечеру особенно разошлись. По блевотным пастельным обоям коридора поползли тёмные пятна. Они стекали в лужи, по которым я монотонно ходил, пробираясь от сколиоза к кофеину, от кофеина к никотину и обратно, в логово скрюченной, изуродованной отсутствием движения твари божьей. К вечеру из коробки с автоматами раздался одинокий щелчок – выбило пробки. Жвачка бывает разная, конкретно эта будет черной, со вкусом залитого жиром уголька погребального костра.

Дешёвое арендное жильё бывает двух типов. Первый – в таких я случался лишь в гостях – обставляется для родной дочери, умного сына или любимой бабушки, а потом дочь выходит замуж, сын уезжает работать в Берлин, и бабуля тоже находит другое место. Второй тип – это моя клиентура, квартира, купленная в качестве инвестиций и с первого своего дня сдаваемая внаём. Она может ничем не отличаться от тех, других, но через пару месяцев ты начинаешь задаваться вопросами.

Что за человек ставил этот унитаз, если я, двухметровая детина, не могу достать пяткой до пола? Зачем крепить на стену решётку вентиляции, если под ней нет отверстия? Как сталось так, что фен в ванной есть, а розетки для него нет?

Вопросы множатся, пробки вылетают, тощие стены передают каждое слово соседей, а ты пытаешься почитать книгу, сидя со свечой на шатающемся стуле. Здесь есть холодильник и плафон с двумя лампами. Таких цоколей я никогда не видел и молюсь, чтобы ни одна из них не сгорела. Хотя горелым уже пахнет, я чувствую вонь.

Уверен, не я один сижу в подобных застенках – большой город стягивает тысячи ищущих или убегающих от себя и обстоятельств пленников. Либо встать на стул и включить автоматы обратно, либо остаться в темноте наедине с самим собой. Каждому из нас есть в чем признаться.

Леди, начнём с вас. С тобой, с тобой, да со всеми вами, уважаемые, я просто хотел потрахаться. Мне неприятно признаваться, но ведь вы на то и нужны – доступные, красивые и не сложные в общем—то девки, одной лишь собственной гордыней возведенные в статус кому—то зачем—то нужных и важных. Ты спала со всеми подряд, и я тоже хотел ухватить кусочек пирога, а ты была слишком хороша собой и отлично знала, как избавиться от хвоста в переулке. Не просто хороша, а исключительно, мать твою, хороша. А вот твой бы профиль на монеты – я бы стал Скруджем МакФетишем с бесконечными галереями одинаковых блестяшек, моя нумизматика началась бы с тебя и никогда бы не продвинулась дальше. Вот ты была красива, наивна и, посмотрим правде в глаза, сильно глупела, когда в дело вступал алкоголь. Слишком сильно. Так и не понять, что ты такое, одно ясно точно – увидев этот лишенный рассудка улыбающийся взгляд, развидеть его уже не можешь. А вот ты была очаровательна во хмелю, твою бы душу да мне под стеклянный купол. Мне бы понравилось за нас обоих. Сколько фальшивого пафоса, притворной дружелюбности и умеренно—осуждающих нотаций. Руки трясутся. Вместе с парафином мы капля за каплей стекаем вниз, к ничтожному. Там тонкий лёд, он хрустит под ногами. Запах гари всё больше, руки трясутся уже не романтично. Неужели придётся лезть на стул?

Тебя я боялся. Вас вот всех я боялся. Ты слишком сильный и можешь мои выкрутасы довольно быстро угомонить, отправив меня в направлении обратной часовой: от полуночи к побудке в девять. Агрессивный и глупый, к тому же вор, ты навсегда для меня останешься образцом человека, которого нужно оставить на попечение самому себе. Быть собой, быть таким, какой ты есть – самое тяжкое, и мы с тобой превосходные образчики, но разве ты поймёшь… Мы оба этот шарик наверх не закатим, зато ты поднимешь его повыше.

А вот ты слишком умный. Поймаешь меня на нелогичном, выхватишь неподтвержденное, тысячу и одно маленькое сверлецо вы с хитрой Полозковой будете совать в моё хрупкое эго. А ты имеешь надо мной власть и, по странному стечению обстоятельств, настолько боишься показаться неумехой, что сваливаешь все свои проблемы на меня, а я, стоя один на льдине, физически не могу ощутить теплого чувства. Я и сейчас боюсь, впрочем. Куда не поверни голову, всюду перед глазами яркий огонёк свечи, отпечатавшийся в глазах. Я вижу темное поверх черного. Я стою на стуле.

Я хочу признаться тебе, огарок, в том, что я перепробовал сотню дел и нигде не нашел покоя. Эдисон накалял хлопок в лампе, а я и того не сумел. Я начинал, разочаровывался и бросал отношения и развлечения без счёта. Рядом ходят замурованные в осторожности любители бега по утрам, вечно улыбающиеся семейные семейники, сторонники протестных движений и вся та дребедень, что однажды нашла для себя отдушину в мельтешении муравейника. Я нашел отдушину в ненависти к улыбающемуся, довольному жизнью манекену. Конечно, люблю я вас именно за эти же качества и нет аргумента, однозначно определяющего, что хуже – любить синтетику или воспроизводить её. Стул качнулся. Огонёк вздрогнул. Мне, кажется, холодно. Жмёт в груди и пальцы не мои. Время спокойно стоит и ждёт, пока я закончу. Пришла пора оставить балласт за бортом, ведь осталось меньше половины. Как же пахнет гарью.

Пока свеча горит, горит и моё недовольство. Зацепился за одно, подумал и о другом, теперь в этом колесе застрял уже прочно, свеча догорит, а я останусь. Тем временем планета вот—вот обернется и взойдет солнце. Я увижу людей, которые мне дороги. Без меня не двинется большая идея, мальчишка лет тридцати не обрадуется, если я не навещу его. На малой родине меня ждут каждый день. Я бы помнил, я бы всё непременно помнил. Мать помнит. Дима помнит. Лена, Оля, ещё пара Оль помельче, Коля, папа, Вика, Егоры разных масштабов и увлечений, несметное количество бабулек, каждая школьная учительница, полсотни коллег, сотня знакомцев и ещё тысчонка—другая будет вспоминать обо мне, особенно если я не дотяну до конца вечера.

Все те дамы, счастье—то какое, что не случилось. Мудаки, славьтесь, как святые, как же мне хорошо от того, что я не разбился о ваши дубовые лбы. Перепробовал столько всего, что теперь уже никогда не остановлюсь, ведь знаю, что могу всё, что только захочу. Одна проблема – свеча, не иссякнув, упала на пол и горит на боку. Руки не слушаются. Пол под спиной больше не мокрый. Надо мной забавно потрескивают искорки. Холодно.