Читать книгу Сердце Ангела - Сергей Гавриленко - Страница 2

Капли прохладной воды тонкими струйками стекали по стеклу вагонного окна. Женечка внимательно наблюдала за ними, сопровождая их путь своим маленьким пальчиком. Этот дождь принес с собой надежду, ту самую надежду, которая была так необходима всем нам после того, что мы пережили, что видели и что теперь навсегда останется в нашей памяти. Москва, Киев, Харьков… везде, где мы останавливались и давали концерты по пути в Одессу, царили страх перед будущим, страх, порожденный политической неразберихой. Этот дождь смывал человеческие грехи, давая возможность вздохнуть полной грудью и получить благословение.

Гудки паровоза слышались все чаще. Мы подъезжали к Одессе. В дверь купе кто-то постучал. Женя спрыгнула со своей полки и со словами:

– Лежи мамочка, это дедушка Матвей чай принес, – кинулась открывать дверь.

На пороге купе показался плотного телосложения мужичок с двумя стаканами чая.

– Дамы, доброго вам утра. Ваш чай! – с широкой улыбкой произнес он и, ставя стаканы на столик, добавил:

– Скоро Одесса!

Было смешно наблюдать, как большой и крепкий мужик с огромными ручищами пытался поставить стаканы с чаем на наш столик, обхватив каждый из них двумя пальцами.

Дедушка Матвей, как его называла Женечка, откланялся и вышел, тихонько закрыв за собой дверь. Я откинула легкое одеяло с ног. Вставать не хотелось. Эта дорога из Москвы в Одессу окончательно вымотала меня, да и всех нас. Сейчас было не лучшее время для путешествий по России. Эти постоянные длительные остановки на каждом контрольном пункте, проверки документов, пересадки с поезда на телеги, потом опять на поезд – все это сильно подавляло морально, да и физически было не самым легким испытанием. Из всей нашей труппы разве что маленькая Женя, которой шел шестой год, была полна энергии, и, казалось, никогда не уставала. Ей было интересно все, а особенно новые люди, с которыми нам приходилось общаться.

Пока я размышляла, поглядывая в окно вагона, Женя уже бросила кусочек колотого сахара в свой стакан и, стуча ложечкой, с интересом наблюдала, как тот растворялся в кипятке. Сахар явно не хотел исчезать, и сопротивлялся, как мог. Женю явно это смешило.

Построек в украинском стиле становилось все больше. Они мелькали за окнами нашего поезда, и стало ясно, что это пригород, и совсем скоро наше злополучное путешествие подойдет к концу. Мы начали одеваться. Как ни настаивал Петр Чардынин, наш режиссер, чтобы я одела для публики что-то более парадное, я осталась верна своему черному дорожному платью. В конце концов, я еду работать!

Поезд подходил к вокзалу. Все буквально прилипли к окнам. Нас интересовал один-единственный вопрос: лучше ли здесь обстановка, чем в покинутой нами Москве? Все мы, актеры фирмы Харитонова, направились в Одессу с надеждой, что здесь мы сможем продолжить работу над фильмами, и кучка людей, перевернувших Россию с ног на голову, больше не будет нам мешать. Вокзал – это показательное место, которое отображает жизнь города и его состояние. По вокзалу можно судить, насколько спокойная и стабильная обстановка. Конечно, стабильность сейчас искать в России было бы смешно, но хотя бы чуть-чуть. Многого нам и не надо.

Кроме толпы людей, спешивших к подходящему поезду, и немногочисленных немецких патрулей мы ничего не увидели. Одесса, омытая летним дождем, встречала нас с присущим только ей одной одесским радушием и гостеприимством.

Здание железнодорожного вокзала представляло собой двухэтажное строение в виде буквы «П», обращенное короткой частью с главным входом на Привокзальную площадь. Поезда входили между длинными флигелями, где были расположены платформы, и упирались в короткий флигель. Такой вокзал, тупикового типа, получился потому, что в Одессе железнодорожные линии действительно оканчиваются, дальше – море. Конец пути!

В дверь купе опять постучались. Не успела я ответить, как в него вошла Софья, моя младшая сестра. Ее глаза горели от восторга.

– Верочка, приехали! Сейчас будем выходить!

Я еще раз взглянула в окно. Поезд заметно замедлил скорость. На перроне собирались люди. Много людей. Я знала, что так будет, и, сбежав от поклонников из Москвы, я опять угодила в руки к другим. В купе вошел дядя Матвей. С явно важным видом он взял наши вещи и направился к выходу из вагона, увлекая нас за собой. За таким мужчиной можно было идти куда угодно.

Мы вышли на платформу. Крики одетых с иголочки мужчин, вздохи нарядных дам, цветы, цветы, цветы…

– Королева экрана! Королева экрана! – кричали из толпы. Я на мгновение вспомнила Сашу Вертинского, с чьей легкой руки, по крайней мере, он так считал, ко мне приклеился этот титул. Ох, Саша, Саша…

Мы медленно пробирались к выходу вокзала. Я улыбалась всем, кому была необходима моя улыбка. Я давно поняла, что людей, которым нравится мое творчество, мой экранный образ, надо уважать и по возможности давать им то, чего они хотят. И опять цветы и автографы. Наверное, со стороны я смотрелась зловеще – уморенная дорогой бледная женщина в черном дорожном платье, прижимающая к груди охапки алых роз. Надо будет запомнить этот образ и подсказать его Чардынину, он оценит!

Наконец вся наша труппа выбралась из человеческого моря и направилась к выходу вокзала, предназначенному для пассажиров первого класса. На площади нас уже поджидали вымытые черные авто, украшенные цветами. Да уж, судя по всему, в Одессе меня ждет напасть под названием «поклонников еще больше, чем в Москве». Это будет настоящей катастрофой!

Кортеж состоял из нескольких автомобилей разных марок, но в основном немецких. Да это и понятно, привыкшие к комфорту немцы таскали за собой все, что только могли унести или увезти. Возле первого авто – красавца M.A.F. Torpedo F-5/ 14 PS, имеющего четыре цилиндра и разгоняющегося до 70 километров в час – меня поджидал сам господин Харитонов. Если, благодаря мужу Владимиру, я научилась разбираться в автомобилях, то предугадать поведение Дмитрия Ивановича я пока так и не смогла. Он любил своих актеров и часто радовал высокими гонорарами, эта любовь и уважение были взаимными, но раздобыть в оккупированной Одессе несколько автомобилей для своей труппы было, по крайней мере, неожиданностью даже для него.

Харитонов принял от меня цветы, в изобилии подаренные мне одесситами, и, положив их на кресло авто, обнял меня.

– Моя милая Верочка, как я Вас ждал, – с нежностью и нескрываемыми нотками радости произнес Дмитрий Иванович.

Вся наша труппа и сопровождающие родственники начали рассаживаться по машинам. Мама, Женечка и Софья удобно устроились во втором авто, а весь наш багаж был передан в крытую повозку извозчику, стоявшему чуть поодаль от парадного кортежа.

Улицы Одессы встречали нас утренним солнцем, сверкая еще мокрыми мостовыми и наполняясь любопытными прохожими. Город пестрел от разношерстного населения. Кого здесь только не было. Порой казалось, что Одесса стала приютом для всех, кто не хотел мириться с тем, что происходило в стране, но реально повлиять на что-либо был уже или еще не в силах.

Мы свернули на Дерибасовскую улицу и уже через пару минут подъехали к гостинице. «Большая Московская» – это роскошное пятиэтажное здание, выполненное в модном стиле «модерн». Оно выделялось своим бельэтажом с огромными окнами, предназначенными для витрин магазинов, и изысканнейшей лепниной на стенах 2,3 и 4 этажей. Лепнину сделали скульпторы Т. Фишель и С. Мильман, да так удачно, что дали повод к рождению истории про «дом с лицами» якобы вмурованных в стену людей. Кроме того, в гостинице функционировала одна из первых в городе подъемных машин, а в номерах были ванны, электрическое освещение и паровое отопление. «Большая Московская» была первоклассной в смысле интерьеров и сервиса гостиницей, но относительно недорогой – от рубля в сутки за номер, поэтому быстро стала одним из самых популярных отелей в городе.

Я, моя мама Екатерина Сергеевна, сестра Софья и дочь Женя разместились в трехкомнатном шикарном номере, любезно предоставленном нам Харитоновым. Мама и Женечка заняли одну из вместительных комнат-спален, я же с Софьей – вторую, чуть поменьше. Гостиную мы оставили для приема коллег и гостей, которых, судя по всему, будет предостаточно. В эту комнату внесли цветы, расставив их по всем имеющимся вазам на столе, камине и на полу. На какое-то время она превратилась в подобие зимнего сада, благоухающего летними розами. Женечка весело бегала, пританцовывая, между букетами, мама и Софья разбирали вещи. А я села на диванчик в стиле «ампир» и, осматривая наши новые апартаменты, смогла лишь произнести:

– Ну, вот мы и дома…

Шли последние дни июня 1918-го.