Читать книгу Сердце Ангела - Сергей Гавриленко - Страница 5

Евгений Францевич ворочался в плетеном кресле, стоящем на сценическом помосте. В одной руке он держал чашку с уже остывшим кофе, в другой – несколько листов бумаги и внимательно что-то читал. Я, пройдя утомительную процедуру переодевания и нанесения грима, выскочила из своей гримерной, и, умело лавируя между рабочими, создававшими новые декорации будущей сцены для фильма, подошла к Бауэру. Евгений Францевич, видимо, услышал шорох юбки моего платья и сначала перевел взгляд на ноги, а потом медленно, как бы оценивающе, перешел на само платье и, в конце концов, на мое лицо.

– А, Верочка! – с восклицанием произнес Бауэр и тут же поправил, – Вера Васильевна!

– Вы хотели меня видеть, Евгений Францевич?

– Ах, да, да. Хочу посоветоваться с Вами о ваших действиях в этой сцене, – спешно ответил Бауэр и добавил, – давайте пройдемся, я хочу Вам сейчас все рассказать. С этими словами на тот момент уже известный режиссер российского кинематографа Евгений Францевич Бауэр, взял меня за руку, и мы вышли в центр павильона.

– Вот здесь поставим камеру. Общий план. К этим кушеткам вы с «мамой» – госпожой Хромовой – подойдете из глубины кадра и сядете на них. Мама – на эту, а Вы – на эту… – Евгений Францевич ожил и начал бегать по уже выстроенной сцене, показывая руками и всем телом, что я должна делать во время съемок. Он продолжал:

– Присели, потом мама берет Вашу правую руку в свои руки. При этом Вы печальны. Ведь только что, во время танца с князем Бартинским, он произнес заветные для Вас слова: «Ты будешь моей… ты моя… моя», и Вы не знаете, что делать… Вы его тоже любите, а вышли замуж за другого, нелюбимого! Все это вырывается из Вашей груди, и Вы решаетесь поговорить с мамой. Поговорить откровенно!

Пока Бауэр носился по сцене, я, как маленькая девочка-гимназистка, молча стояла и наблюдала: то смотря на него, то на обстановку декорации комнаты, где будет происходить это действие. Евгений Францевич очень любил шикарно обставленные интерьеры. Для этого кадра он подготовил комнату с дорогой мебелью и высокими комнатными растениями. Окна были оформлены вычурными декоративными решетками, а на заднем плане виднелись круглый деревянный столик с настольной лампой и статуя греческой богини. Одним словом, все это создавало впечатление нагромождения дорогих вещей, собранных в одном месте без всякого эстетического вкуса. Именно этим часто страдали все наши великосветские салоны и имения. Тут Бауэр не отошел от правды.

– Я все поняла, Евгений Францевич, – тихо произнесла я и села на кушетку, на то место, которое мне указал режиссер. Бауэр метнулся к месту расположения камеры, сложил пальцы обеих рук в прямоугольник и внимательно начал всматриваться сквозь него, как бы создавая композицию кадра.

– Отлично, Вера Васильевна! Просто превосходно! И, играя, не забывайте о глазах. Играйте ими. Они – Ваш козырь, и в них вся суть! – восклицал маэстро.

Я увидела отражение своих глаз в стоящем рядом бокале, наполненном до краев красным вином. Короткое воспоминание о работе с Евгением Бауэром куда-то улетучилось.

– Вера Васильевна, Верочка, Вы о чем-то задумались? Петр Иванович хочет сказать тост! – все так же восторженно произнес Дмитрий Иванович.

Я отвела взгляд от бокала, и, взяв его в правую руку, приподняла от стола.

– Друзья, я хотел бы выпить за нашу дорогую Веру Васильевну! Не надо лукавить! Успех наших фильмов – это, прежде всего, ее заслуга! Такой нежной, чувствительной женщины я лично не встречал никогда, пока не встретил Веру Холодную! За нее! За ее здоровье и долгие годы насыщенной творческой деятельности! – Петр Иванович и Дмитрий Иванович, как и подобает настоящим джентльменам, выпили стоя, вогнав меня в краску. Я присоединилась к тосту, немного надпив из бокала. Где-то вдалеке слышался прибой моря. Он успокаивал и манил к себе, а еще что-то шептал, что-то хотел рассказать, рассказать именно мне.

Евгений Францевич Бауэр был моим первым и настоящим учителем в кино. Он первый поверил в меня. Сначала его привлекла моя внешность, а впоследствии он что-то еще нашел во мне… нашел то, что даже для меня оставалось и остается загадкой. Фильм по Тургеневу «Песнь торжествующей любви» стал моим первым откровением на экране. Евгений Францевич дал мне сразу главную роль, а господин Ханжонков, владелец киноателье, посмотрев только рабочие материалы фильма, заключил со мной контракт на три года. Что они тогда нашли во мне?

И вот новая картина «Жизнь за жизнь» или «За каждую слезу по капле крови». Евгений Францевич был доволен тем, как я двигалась перед камерой, иногда упрекая меня за чрезмерно наигранные жесты.

– Вера Васильевна, глаза, помните о глазах! Вашего взгляда, говорящего о Ваших чувствах, будет для зрителей более чем достаточно! – настаивал он.

Я подчинялась. Мне очень хотелось играть, а не просто быть красивой женщиной на экране. Красивых женщин в кино тогда хватало и без меня: Софья Гославская, Ольга Гзовская, Вера Каралли, и этот список можно было продолжать и продолжать.

Фильм принес грандиозный успех для всех нас, а из меня сделали «королеву экрана». Зритель поверил трагедии простой девушки, которую неродная мать выдала замуж за богатого коммерсанта. Она и ее сводная сестра полюбили другого – красавца князя Бартинского, за которого вышла замуж сестра героини. Этот запутанный любовный узелок развязывается убийством князя, которое выдается за самоубийство на финансовой почве. Ух! Бауэр закрутил несколько сюжетных линий и показал высокий класс драматургии. Никто не знал, что плакала и переживала не только моя героиня, но и я, когда оставалась совсем одна, сидя в гримерке в конце рабочего дня.

Я почувствовала, как слеза стекает по щеке, и поспешила ее убрать белой накрахмаленной салфеткой. Свежий ветерок продолжал дуть со стороны моря, развеивая последние воспоминания. Я повернула голову к Чардынину и Харитонову. Те, увлекшись своим разговором, не заметили, как я погружалась в свои воспоминания. Ну и Слава Богу! Им не надо знать, что я чувствую и о чем думаю. Это не мужское дело!

На веранду вошла служанка и гордо объявила о приходе управляющего строительством, господина Менделя. Дмитрий Иванович попросил его позвать к столу. Через секунду к нам присоединился среднего роста пожилой мужчина с ярко сверкающей на солнце лысиной.

– Таки да, таки я пришел! – с улыбкой и явной иронией произнес он, поклонившись всем присутствующим. Подойдя ко мне, он взял мою руку, поцеловал ее и, глядя мне в глаза несколько мгновений, не отпускал ее.

– Вера Васильевна, в жизни Вы еще божественнее, чем на экране! На экране Вы черно-белая, а так, я смотрю, очень даже разноцветная, – продолжал иронизировать господин Мендель.

– Присоединяйтесь к нам, Исаак Илларионович, – предложил Харитонов, еле сдерживая смех.

– С превеликим, так сказать, удовольствием! – воскликнул управляющий и, положив себе толстый портфель на колени, сел за стол.

– Петр Иванович, Вера Васильевна, позвольте представить вам нашего дорогого управляющего строительством студии, господина Менделя Исаака Илларионовича. Дорогого в буквальном смысле. Он самый лучший администратор, которого я смог найти сейчас в Одессе, – произнес Харитонов.

– Это потому, мой любезный Дмитрий Иванович, что остальные уже сбежали. Я просто замешкался! – со смехом констатировал Исаак Илларионович.

Дмитрий Иванович налил Менделю бокал вина и предложил всем выпить за здоровье нашего нового знакомого.

– Вы скушайте чего-нибудь, а потом о делах поговорим, – обращаясь к Исааку Илларионовичу, Харитонов обвел стол руками, указывая на разнообразие блюд.

– А Вы даже и не сомневайтесь! Только так и не иначе, – накладывая себе салат, ответил гость.

– Вы, наверное, веселый человек? – осторожно спросила я господина Менделя.

– Дорогая Вера Васильевна, если бы я плакал, то Черное море давно бы вышло из своих берегов и затопило бы всю Одессу, а вода бы в нем была такой соленной, что в ней бы и селедка жить не смогла. Сейчас без юмора выжить просто невозможно! – с иронической усмешкой ответил Исаак Илларионович.

После обеда, уже провожая меня и Чардынина к авто, Дмитрий Иванович дал мне папочку с черновиком идеи нового фильма, попросив сегодня же все прочитать и завтра высказать свои пожелания и замечания. Сам же он остался с управляющим решать насущные дела строительства студии.