Читать книгу Колыбель качается над бездной - Сергей Георгиевич Михайлов - Страница 24

Часть первая. Лес
21.

Оглавление

Она была не по годам рассудительна и порой ставила в тупик маститых учёных своими нетривиальными высказываниями и интеллектуальными изысками. В ней удивительным образом сочетались несколько ипостасей. В тесной дружной компании она была весела и беззаботна, любила выпить хорошего вина, не брезговала и более крепкими напитками. В дальних походах, на горной тропе и в таёжном бездорожье, она была молчалива и сосредоточенна, слепо доверяла моим опыту и знаниям и лишь изредка давала советы, всегда толковые и неожиданно меткие. В кругу семьи, оставаясь наедине со мной, она умела быть послушной женой и искусной любовницей. На работе, среди коллег и химических формул, она становилась настоящим исследователем – тогда в неё вселялся дух истинного учёного.

Ей не раз предлагали заняться преподавательской работой, даже возглавить кафедру в каком-то институте, но она на все предложения отвечала категорическим отказом. «Педагогика – не моё амплуа, – любила повторять она. – Пусть этих оболтусов учат другие, те, кому это интересно и кому это дано. А меня увольте».

Она обладала уникальной способностью мгновенно переключаться, перевоплощаться в другие свои ипостаси. Она могла быть настолько разной, что порой ставила меня в тупик: когда же она бывает сама собой? когда она – настоящая? Но самое удивительное было в том, что сама собой она оставалась всегда, никогда не играла роль, ни перед кем не позировала, не рядилась ни в какие обличья.

Её отличала какая-то особая женская мудрость, идущая от самых основ женской природы, от интуиции, от сердца, в отличие от мудрости мужской, основанной на логике и холодном рассудке. Мы никогда не ссорились, и в этом, я уверен, во многом была её заслуга. В семье у нас царили лад и понимание.

Помню, когда мы с ней ещё только встречались, она решила познакомить меня со своими родителями. Лена была последним ребёнком в семье, сын-первенец был на пять лет старше её. Отцу тогда было уже за пятьдесят, а мать готовилась вот-вот перешагнуть полувековой рубеж. Это была семья старого уклада, строгих правил и незыблемых традиций советской интеллигенции. В своё время отец Лены занимался научной деятельностью и достиг на этом поприще заметных успехов, внеся в историю мировой науки и свою скромную лепту. Правда, это было ещё до развала Союза. С приходом девяностых он остался не у дел, так и не сумев вписаться в новую российскую реальность. Его консервативный ум категорически отказывался принимать весь тот бардак, в котором погрязла страна после перестройки и из которого он не видел никакого выхода. Он жил прежними ценностями, не замечая или не желая замечать, что жизнь всё-таки продолжается и ничто уже не сможет повернуть её течение вспять.

В семье он был деспотом, его слово для всех было законом, непререкаемой нормой. Мать, тихая, незаметная женщина, всю жизнь оставалась в тени супруга и никогда не пыталась перечить ему. Сын, здоровый ленивый детина, с горем пополам получивший диплом какого-то третьеразрядного ВУЗа, провёл бурные молодые годы в кабаках и пьяном угаре и теперь сидел на шее у отца. Своей семьи он не завёл, работы, которая смогла бы обеспечить ему достойное и, главное, независимое существование, так и не нашёл – да и не особенно искал. Дома, в кругу семьи, послушно внимал частым нотациям отца, в порыве раскаяния опускал очи долу, пускал слюни и со всем соглашался, истошно бил себя в грудь и клялся исправиться. И тут же клянчил деньги, в которых отец ему никогда не отказывал.

Лена была единственным членом семьи, с мнением которого отец считался. Думаю, не столько потому, что в эти трудные годы Лена была основным кормильцем в семье, сколько потому, что дочь пошла по стопам отца и избрала науку в качестве жизненной стези. Он искренне гордился ею, она же, нисколько не злоупотребляя его благосклонностью, порой смело отстаивала свою точку зрения – и он почти всегда отступал перед её молодостью и напором.

В тот день, когда я впервые переступил порог их дома, отец, суровый и мрачный, сразу же, в упор, спросил, чем я занимаюсь. Я популярно объяснил. Он долго молчал, потом повернулся и грузно зашагал к своему кабинету. И лишь на пороге бросил через плечо, что не желает знаться с «прислужниками капиталистов». За весь вечер он так из кабинета и не вышел.

Лена расстроилась. Да и я чувствовал себя не в своей тарелке, каким-то непрошеным гостем, вломившимся в чужую жизнь, неким осквернителем священного семейного очага. Первым моим порывом было бежать из этой негостеприимной квартиры, однако Лена не отпустила. Поборов неловкость, она вместе с мамой (брат где-то отсутствовал) собрала на стол, включила красивую музыку, и мы втроём уселись трапезничать. Тихо звучала музыка, в такт ей так же тихо лилась беседа. В итоге вечер прошёл не так уж и плохо. При прощании, когда мы остались с ней наедине, она шепнула мне: «Не волнуйся, любимый, я всё улажу» – и крепко поцеловала.

И уладила. В следующий мой визит отец снизошёл до беседы со мной и даже подал руку на прощание. Уж какие тайные струнки его души она затронула, я могу только догадываться, но факт оставался фактом: я был принят в семью.

Колыбель качается над бездной

Подняться наверх