Читать книгу Колыбель качается над бездной - Сергей Георгиевич Михайлов - Страница 37

Эти скалы почему-то вызывали у меня ассоциацию с Большим Каньоном Североамериканских Соединённых Штатов, в котором (и которых), честно говоря, мне до сих пор побывать не привелось. И ещё здесь было большое озеро. Впрочем, привычные понятия и словесные ярлыки теряли в этом месте привычный смысл. От самых моих ног до красно-коричневых скал на противоположном берегу на сотни метров простёрлась многотонная масса застывшей воды. Ни единый порыв ветра, ни случайный плеск взыгравшей в глубине рыбины не морщили её идеально ровной глади. Вряд ли это гигантское вместилище сотен миллиардов молекул «аш-два-о» можно было назвать озером. Далёкие лысые скалы торчали вверх, упираясь в пустое небо, а их зеркальные клоны-двойники тонули в стеклянной воде, являя собой прекрасную иллюстрацию понятия «симметрия», осью которой служила граница раздела двух сред – воздушной и водяной. Какой мир был реальным – верхний или нижний, а какой отражением, понять было невозможно.

А на нашем берегу раскинулся целый научный городок. Десятка два однотипных корпусов стройными рядами спускались к озеру, разделённые стрелами прямых безликих улочек с узорчатыми кафельными тротуарами. Единственным видом транспорта здесь был велосипед – по крайней мере, ни одного автомобиля я до сих пор не увидел. Население городка – сплошь молодёжь, не старше тридцати пяти – передвигалась по прилегающей местности либо на двух колёсах, либо на своих двоих.

И все трудились. Пахали, как «папы Карло». Без фанатизма, без остервенения, однако с удовольствием, с одержимостью увлечённых любимым делом людей. Их никто не принуждал, не тянул силком – они всё делали добровольно, так сказать, по велению сердца, с осознанием важности своей научной миссии.

Глядя на этот городок, мне вспоминалась муравьиная коммуна из старой детской книжки про Баранкина, который никак не хотел стать человеком. Там бедных муравьишек гнал на работу инстинкт. А что – или кто – гонит в научные лаборатории этих молодых парней и девчонок?

За то время, пока я здесь находился, мне ни разу не встретилось ни одного хмурого, мрачного или просто недовольного лица. Всё здесь дышало энтузиазмом, энергией молодости, интеллектом, люди вокруг светились каким-то внутренним светом – словно схватили чрезмерную дозу радиации и теперь отчаянно «фонили» в атмосферу избытком гамма-лучей. Тематика их бесед была исключительно научной и носила, как правило, узко специальный характер, понять который могли только близкие коллеги, работающие в одной области знания. Поэтому обитатели городка редко общались друг с другом вне стен своих лабораторий и научных центров, а на улицах, приведись им столкнуться нос к носу, лишь вежливо кивали друг другу, желали всяческих взаимных благ и молча расходились восвояси.

Лена ничем не отличалась от них – нынешняя Лена, а не та, которую я знал в прошлой жизни. Она вся была в своей работе. Поговорить с ней о чём-либо постороннем, не имеющем отношения к её чёртовой химии (о жизни, например, о нашей с ней семье, о будущем, которое ждёт нас где-то впереди, о нас двоих, в конце концов) я не мог: она тут же уходила от беседы, ссылалась на массу дел, ждущих её в лаборатории, дежурно чмокала меня в щёку, мило улыбалась напоследок и упархивала, словно птичка. И так каждый… я хотел сказать – день… так каждый раз. Это вошло в систему, в своеобразный ритуал, и чем дальше, тем было сложнее его нарушить, сломать его, разбить вдребезги.

Здесь была вполне приличная столовая, работавшая непрерывно (круглые сутки? 24 часа? от зари и до зари?). Большой светлый зал запросто мог разом вместить всех обитателей городка, однако обычно он бывал заполнен только на треть, а то и того меньше. Сюда можно было зайти, когда захочешь, и слегка (или плотно, как душа пожелает) перекусить. Кормили очень даже неплохо, и хотя буржуазными изысками местная кухня явно не отличалась, добротный горячий обед, приготовленный «по-домашнему», всегда был к услугам проголодавшегося посетителя. Просто, сытно и вкусно – таков был неписаный девиз здешних кулинаров. И, главное, бесплатно.

На первых порах, когда мы с Леной ещё не разлучались, всюду ходили вместе, разинув от удивления рты и пялясь по сторонам, словно инопланетяне, а вирус трудоголизма ещё не завладел моей женой полностью, без остатка, мы всегда обедали (ужинали, завтракали – на выбор) вдвоём. Здесь у каждого был свой столик. Переступив порог столовой в первый раз, мы тут же оказались под опекой молодого человека, который проводил нас на наше место. На столике стояли таблички с нашими именами.

– Это ваши постоянные места, коллеги, – вежливо пояснил наш сопровождающий. – Всегда занимайте именно их. Здесь так положено.

Из всего сказанного меня зацепило именно это «всегда». Тогда я ещё не знал, что из этого места люди не возвращаются. Что-то вроде конца света в понимании Харуки Мураками. Всё, тупик, дальше ходу нет. И обратно тоже. Последнее пристанище на этой бренной, грешной… да полно! на Земле ли мы вообще! Что-то не слыхал я раньше, чтобы на нашей зелёной планетке обнаружилось такое аномальное место, где время как понятие напрочь отсутствует, где царит вечное лето и вечный день, где пустынное небо, лишённое солнца и звёзд, всегда голубое, а человеческое сообщество живёт по принципу: «каждому по потребности, от каждого – по желанию»!

И всё-таки кормили здесь хорошо. Я бы сказал «на убой», но опасался, как бы мои слова не оказались пророческими. Когда принципы бытия здешнего мира остаются за гранью понимания, строить прогнозы относительно нашего дальнейшего существования было бы большой смелостью. Может быть, нас и впрямь откармливают для того, чтобы потом скормить какому-нибудь чудищу, которое живёт за теми вон красно-коричневыми скалами? Однако не будем о грустном.

Итак, с кормёжкой у нас проблем не было. В первое время (опять время!) мы с Леной, как я уже говорил, предавались чревоугодию на пару. Садились за столик с табличками, на которых были начертаны наши имена (я даже не пытался задавать себе вопрос, откуда они их знают), и, пока услужливые официанты занимались нехитрой сервировкой, жадно глазели по сторонам. Как правило, полупустой зал был наполнен приглушёнными голосами обедающих. Никто не обращал на нас внимания. Вообще, любопытством тамошние обитатели за пределами своих научных келий явно не страдали, полностью изливая его на предметы своих исследований. Дежурная улыбка при встрече, в лучшем случае – стандартный вопрос об успехах, – и всё. Ритуальное действо закончено.

Потом наши совместные трапезы стали всё реже и реже. Порой я заходил за ней в лабораторию, чтобы пригласить на обед. Иногда мне это удавалось, но чаще я отправлялся в столовую один: работа для неё была превыше всего. «Как ты не понимаешь! Это же так важно!» Я ни черта не смыслил в химии, но всё чаще и чаще задавал себе вопрос: а что она там, собственно, делает? Что за научные опыты ставит? И кому всё это надо?

Кстати, тот же вопрос можно было применить к любому из обитателей этого места. Что движет всеми этими людьми (я, кажется, повторяюсь)? Кто регламентирует научный процесс в масштабах всего городка? Или хотя бы в рамках отдельного направления или области знания? Увы, это осталось для меня тайной за семью печатями и по сей день.

И вот однажды во время обеда (в тот раз я был один, без Лены) я поймал на себе любопытный взгляд – первый с момента нашего появления здесь. Это был молодой парень лет двадцати пяти, он сидел за соседним столиком и с интересом разглядывал мою персону. Я с трудом оторвался от полтавской котлеты с жареной картошкой (очень уж вкусно было приготовлено!) и поднял глаза. Наши взгляды пересеклись. Он мягко улыбнулся и кивнул в знак приветствия. Я ответил ему тем же. На том наш первый контакт и закончился.

Во второй раз я увидел его здесь же, в столовой. На этот раз Лена уже сопровождала меня – видно, физиологический голод временно взял верх над затянувшимся приступом трудоголизма, и она сдалась на мои уговоры. Как и прежде, он сидел за соседним столиком. Увидев меня, перенёк кивнул мне, как старому знакомому. Когда наша трапеза подошла к завершающей стадии (компот и булочка с маком), он встал, придвинул свой стул к нашему столику, спинкой вперёд, и, извинившись, оседлал его верхом.

– Вы новенькие, да? Давайте знакомиться. Меня зовут Дмитрий. Можно просто Дима.

– Здравствуйте, Дмитрий. Я – Лена.

– Виктор, – представился я в свою очередь.

Промокнув губки салфеткой, Лена выпорхнула из-за столика и умчалась в свою лабораторию, а мы с Дмитрием ещё какое-то время молча оставались в столовой. Помню, как он сверлил меня взглядом, грустно улыбался и барабанил пальцами по пластиковой столешнице. А я тем временем дожёвывал свою булку, которая под его пристальным взглядом никак не лезла в горло.

Потом он встал и по-английски, не простившись, ушёл.

Может быть, здесь так принято?