Читать книгу Колыбель качается над бездной - Сергей Георгиевич Михайлов - Страница 32

Он вновь остался один. На рассвете проводник, один из обитателей общины стариков, простился с ним и отбыл в обратный путь, в земли мифического племени грейт-эйнджеров. Ровно в полдень с запада, со стороны океана, донёсся глухой рокот канонады. Это могло означать только одно: военные действия начались. С этого момента любой встречный становился потенциальным врагом – убийцей, скальпером или обычным любителем поживиться за чужой счёт. Ибо закон в ближайшие две недели был на стороне тех, кто убивал, срезал скальпы и грабил всех без разбору. Столь радикально-тривиальным способом решалась на территории Единого земного государства демографическая проблема.

Когда-то, много веков назад, человечество лелеяло мечту о космической экспансии, о колонизации пригодных для жизни инопланетных миров, о расселении земных homo sapiens на территории обозримого Космоса и даже за его пределами. Однако наука не поспевала за полётом безудержной фантазии землян, а мечты о покорении безбрежных просторов Вселенной так и оставались мечтами. «Железная катастрофа» лишила фантазёров и мечтателей последней надежды. Отныне человечество обречено было вариться в собственном соку, в отдельно взятом замкнутом планетарном пространстве. А избыток человеческого материала, который в условиях тотального бессмертия рос в геометрической прогрессии, «локализовался» силами самого же человеческого материала – то есть путём взаимоуничтожения. Вообще, слово «локализация» с некоторых времён стало весьма популярным и вытеснило из обихода такие слова, как «уничтожение» и «ликвидация».

Однако исторические экскурсы, казусы демографической политики и этимология расхожих терминов сейчас мало волновали его. Все мысли его были только об одном: о жене и близнецах. Смогут ли они защитить себя? Выстоять в этой братоубийственной резне? Если они погибнут… о, нет! Лучше не думать об этом, не думать, не думать…

Шёл уже третий день пути. Запасы пищи, оставленные ему заботливыми грейт-эйнджерами, подходили к концу. Давно уже остались позади горные кряжи и остроконечные снежные вершины, путь его отныне пролегал по равнинной местности. Он обессилел, не столько от физической усталости, сколько от мыслей, одолевавших его. Каждая улетавшая минута казалась ему той самой, последней, после которой ничего уже поправить будет нельзя, а жизнь его уподобится беспросветному мраку. Но он всё-таки шёл, надеясь на чудо – хотя и не верил в него.

Он старательно обходил деревни, сёла и города, опасаясь засады скальперов: банды этих отморозков обычно околачивались на ближних подступах к населённым пунктам, отлавливая одиноких путников и скальпируя их. Ведь за скальп взрослого мужчины государство отваливало аж по сто баков! Весьма немалая сумма за плёвую работёнку, не так ли?

К исходу дня он вышел к безымянному полустанку. Порыв знойного сухого ветра донёс до него тошнотворный сладковатый запах разлагающейся плоти. Полустанок был совершенно безлюден, если не считать десятков трупов, в беспорядке разбросанных вдоль железнодорожного полотна. Тучи мух роями кружились над вздувшимися от жары телами, стаи стервятников и полчища крыс жадно пожирали мёртвую плоть. А на путях стоял разграбленный пассажирский поезд.

Он замер, не в силах ступить больше ни шагу. Жуткое зрелище массовой смерти парализовало его. Он брезгливо зажал нос и, с трудом пересилив себя, двинулся вдоль состава, держась на значительном расстоянии от него. Беглого взгляда на неподвижные тела умерщвлённых пассажиров было достаточно, чтобы понять, что здесь поработала банда профессиональных убийц: все мертвецы были оскальпированы. Особым шиком у скальперов считалось снять плоть с головы живой ещё жертвы, так, чтобы не порезать лишних сосудов и успеть увидеть биение артерий и пульсацию нежно-белой мозговой ткани, пока жизнь ещё не покинула несчастного. По слухам, они даже устраивали своеобразные соревнования в мастерстве виртуозного владения ножом.

Казалось, состав не кончится никогда. Он едва сдерживал тошноту и старался не смотреть на трупы, но взгляд помимо его воли вновь и вновь возвращался к плодам человеческой алчности и жестокости. Вид чужой смерти всегда завораживает, даже если эта смерть и вселяет ужас – такова уж природа человека. Но его сейчас интересовало другое: он искал багажный вагон. Некое смутное подозрение, ещё не оформившееся в конкретную мысль, всё более и более овладевало им.

Нужный вагон оказался почти в самом конце состава. Он сразу узнал его: багажный вагон отличался отсутствие окон и разбросанной возле него поклажей. Чемоданы, рюкзаки, дорожные сумки, полиэтиленовые пакеты, когда-то бережно перевязанные верёвками или стянутые ремнями, набитые купальными принадлежностями, курортными сувенирами, подарками для родных и близких, томиками стихов или детективов карманного формата, которые обычно берут в дорогу, чтобы скоротать время в пути или на пляже – теперь всё это свидетельство курортной беспечности было выброшено из вагона, выпотрошено грубыми руками мародёров, безжалостно втоптано в гравий железнодорожной насыпи. Зато здесь, у багажного вагона, не было человеческих трупов – только трупы чемоданов.

Подозрение наконец оформилось в конкретную мысль, а вскоре эта мысль получила реальное подтверждение: в массе разбросанной поклажи он узнал свой чемодан. Тот самый чемодан, который он предусмотрительно сдал в багажное отделение в злополучное утро объявления войны. Ошибки быть не могло, он узнал его по тому специфическому набору вещей, которые обычно укладывал сам, отправляясь в дорогу, не доверяя столь интимное дело жене. Как и его соседи, чемодан был грубо вспорот ножом, однако вещи в большинстве своём остались нетронуты: позариться грабителям здесь было не на что.

Это был тот самый поезд. Его поезд. Поезд, билет на который у него украли. Поезд, подвергшийся нападению и разграблению мародёров. Попади он на него тогда, в последний день злополучной командировки, то сейчас, вероятнее всего, он был бы уже мёртв. Такая вот гримаса судьбы.

Среди своих вещей он нашёл то, что искал: нижнее бельё, брюки, сорочку и летнюю куртку-ветровку. Скинув ночную рубашку, в которой он прошагал добрую сотню миль, он облачился в привычную одежду и сразу же почувствовал себя намного уверенней. Вот только с обувью вышла заминка: лишней пары в чемодане не оказалось, а та, что выделили ему грейт-эйнджеры, откровенно дышала на ладан. Снять же с трупа у него рука не поднялась. Это не было предрассудком, это было обычное, вполне естественное физическое отвращение к мёртвой плоти.

Он торопился покинуть это жуткое место. Забрав с собой ещё кое-что из своих пожитков, которые могли бы пригодиться в дороге, он собрался было уже тронуться в путь, как почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Взгляд жёг ему затылок, сквозь черепную коробку буравил тыльную часть мозга. Он резко обернулся.

За чахлым кустарником скрывался человек. Живой человек. Поняв, что обнаружен, незнакомец осторожно приподнялся над кустом и настороженно улыбнулся. Это было маленькое плешивое существо мужского пола, тонкогубое, с крохотной крысиной физиономией, с острым носом и большими оттопыренными ушами. Вид его был комичен и вместе с тем жалок и беспомощен.

– Ты кто? – в упор спросил он существо.

– Я, знаете ли… – залепетал человек и осёкся. – А вы не убьёте меня? – вдруг выпалил он скороговоркой. – За мой скальп вам ничего не дадут, ручаюсь!

– Мне не нужен твой скальп. И мне не нужна твоя жизнь. Откуда ты здесь взялся? Ты что, с этого поезда?

– Да, да, я с этого поезда! – обрадовался человек и быстро-быстро закивал. – Все, все погибли, я один остался жив. Чудом уцелел. Они налетели, как ураган, и начали всех резать. О, это был ужас, ужас!

– Кто это был?

– Не знаю. Это получилось так внезапно. Наверное, они заранее сели на этот поезд и лишь ждали удобного момента. Их было человек восемь, может быть больше. Я успел спрятаться, и они меня не заметили.

– Почему ты остался здесь? Почему не ушёл, когда всё кончилось?

– А куда мне идти? В одиночку я всё равно погибну, если не от рук бандитов, то от голода. А здесь как-никак и еда кое-какая имеется, – человечек кивнул на развороченный багаж, – да и спокойней здесь как-то: они сюда уже наверняка не вернутся. Пережду, пока всё не кончится.

– Ну как знаешь.

Он пожал плечами и повернулся, чтобы уйти, но маленький человечек вдруг выскочил из своего убежища и бухнулся перед ним на колени:

– Стойте! Стойте! Возьмите меня с собой! Возьмите, умоляю! Я больше не могу здесь оставаться, это свыше моих сил. Ещё сутки, и я свихнусь, это точно. Возьмите, прошу вас!

Его раздумья заняли не больше минуты.

– Нет, мне не нужен попутчик. Прощай.

Он повернулся и зашагал прочь. Склонность к благотворительности никогда не значилась в списке черт его характера. Пускай этот тип добирается сам. А ему нужно спасать семью.

Однако маленький человечек и не думал сдаваться. Выудил из кустов внушительный мешок с поклажей, размахнулся, описал им в воздухе дугу и тяжело взвалил его на плечи. Потом, пыхтя и отдуваясь, засеменил вслед за незнакомцем. Он двигался за ним на почтительном расстоянии, не рискуя приблизиться, дабы тот не подумал, что он ослушался и увязался за ним вопреки его воле. Если что, он идёт сам по себе, а то, что этот отрезок пути оказался у них общим, произошло совершенно «случайно».

Скоро на землю опустилась ночь. Мутные небеса лучились космическим светом, пробивавшимся сквозь толщу вековой облачности, и в этом призрачном свете скользили по безлюдной равнине две человеческие тени: одна, высокая, широко шагающая – впереди, вторая, мелкая, согбенная под тяжестью ноши – позади. Но вот первая тень остановилась. Остановилась и вторая, чуть поодаль от первой.

Усталость брала своё. Без отдыха и восстановительного сна дальнейший путь был невозможен. Он разжёг костёр, достал остатки пищи, готовясь поужинать. Потом устремил взгляд в темноту – туда, где смутно маячил силуэт его невольного спутника.

– Ладно, оставайся, – разрешил он.

Маленький человек с мешком на спине словно только того и ждал. Не прошло и минуты, как он уже сидел у огня, расточая слова благодарности и вечной преданности.

Ужин пришлось поделить на двоих.