Читать книгу На восточном порубежье - Сергей Жук - Страница 5

Невская першпектива глянулась Афанасию своей шириной и прямолинейностью.

– Да! То, конечно, першпектива! – сам для себя сделал вывод казак. – Наша улица узкая да кривая, как змейка. А тут во как!

Действительно, Невский, став главными городскими воротами города с Новгородского направления, стрелой устремился в самое сердце Санкт-Петербурга, в Адмиралтейство. Ныне закончили мостить першпективу булыжником от центра до реки Фонтанки, возвели через нее как нельзя кстати мост – большая все еще редкость для города.

Невский застроился дворцами с особой поспешностью: все же подальше от воды русскому человеку сподобнее. Во всей своей первозданной красе поднялись Казанский и Исаакиевский соборы. Подобного чуда великого Афанасию не только не приходилось видеть, но даже о существовании его на Руси он не подозревал.

Несколько искусственных каналов, словно прочерченные по линейке, пересекали Невскую першпективу. Летом по водной глади снуют всевозможного вида малые суда, а сейчас скованные льдом каналы сами по себе – удобная переправа для пешеходов.

– Видимо, прорыты для обороны от ворога, – рассудил Афанасий, – но и для сброса талых вод пригожи будут.

Печатая шаг, по мостовой прошел отряд гвардейцев. Дюжие хлопцы, затянутые в добротные суконные мундиры, топали весело, с огоньком, бравируя выправкой перед девками и праздными зеваками. На плече у каждого гвардейца висели новенькие ружья неведомой Афанасию системы. Он последовал за отрядом гвардейцев, свернувших к дворцу на Мойке. Здесь они остановились и в ожидании дальнейших приказов закурили трубки по последней гвардейской моде.

– Извиняйте, господа гвардейцы, за любопытство, – приблизившись к ним, заговорил Афанасий. – Вразумите, что за самопалы такие невиданные.

– Во темень! – засмеялись гвардейцы. – Ты что, с Урала приехал?

– Ох, братцы, еще далее, из Якутской да Анадырской землицы, – вздохнув, ответствовал отставной казачий голова.

Услышав незнакомые названия, гвардейцы поутихли, а один из них пояснил:

– Это, дядька, фузеи с кремневым замком, а штык, глянь, трехгранный! Смекаешь?

– Как, сынок, не смекать, если у меня три раны имеются от трехгранных наконечников, коими якуты попотчевали.

Афанасий Шестаков со знанием дела разглядывал оружие гвардейцев, закончив осмотр.

– А у нас, в острогах, по сей день фитильные самопалы в ходу, о таких фузеях даже не ведаем. Чьи же это хоромы будут, не самого ли императора? – полюбопытствовал Шестаков.

– Нет, Петр Алексеевич ныне в Зимнем дворце – недалече отсюда – обитает, болезный; а это дворец князя Меньшикова, его сотоварища. Вон, глянь, карета светлейшего из ворот выезжает.

Из ворот под охраной конных уланов выкатилась рессорная карета и, громыхая по мостовой железными ободами, покатилась в сторону Адмиралтейства.

– Опять понесла нелегкая чертяку, – выругался кто-то из прохожих, добавив сердцах: – Небось к своему антихристу-императору? Тьфу! Будь оба неладны!

Удивленный Афанасий закрутил головой в поисках злобного ворога государя и даже был готов со всей поспешностью схватить его, но тот уже успел скрыться в толпе, мелькнув то ли мужичьим зипуном, то ли монашеским рубищем.

Скоро Шестаков достиг Зимнего дворца, красующегося на берегу Невы. За сегодняшний день Афанасию довелось увидеть много дивных хором, но дворец ему глянулся особо, ведь то была хата самого императора Петра Алексеевича!

Фасад дворца был украшен причудливыми лепными фигурами, боковые симметричные строения увенчаны двухъярусными высокими крышами, примыкающими к более высокому центральному зданию с четырьмя коринфскими колоннами. Дворцовая набережная с деревянным настилом от воды была ограждена каменными перилами и украшена затейливыми скульптурными группами. В нескольких местах сквозь ограду были устроены лестничные спуски к воде. С другой стороны к дворцу примыкал небольшой сад с фонтаном, устроенном на пересечении диагональных дорожек. Там Афанасий разглядел крошечную гавань, соединенную каналом с руслом реки. Сей канал, как выяснилось, именовался Зимней канавкой и был оборудован подъемным деревянным мостом.

Но вот подойти к дворцу ближе, тем более к входу, не было никакой возможности. Караульные – гвардейцы Преображенского полка – пропускали только членов императорской семьи и наиболее приближенных вельмож.

– Эко собралось родственников у императора! Даже племянница Анна Иоанновна, герцогиня Курляндская, пожаловала. Этак и места в царских хоромах на всех не хватит!

Афанасий, затесавшись в толпу зевак, с интересом прислушивался к их замечаниям и наблюдал за происходящим.

– Тяжко страдает император! Сказывали, что ночью его крик на набережной был слышан.

– По грехам и страдания! Сколь люду загубил, сколь глумился над верою нашей!

– Гвардейцев вокруг Зимнего собралось поболее, чем в Петропавловской крепости солдат!

– То Меншиков окружил дворец стражей. Боится светлейший власти лишиться.

Внимание Афанасия Шестакова привлекла оживленная, явно чем-то озабоченная группа людей. Оказалось, из дворцовой прислуги. Спустившись на лед ближнего пруда, мужики принялись его колоть, спешно выбрасывая куски на берег. К ним присоединились большим числом гвардейцы, и скоро пруд около гавани, Дворцовая канавка и даже часть Невы вдоль набережной были очищены ото льда. В гавани спустили на воду небольшой шестивесельный бот.

– Что происходит? – полюбопытствовал Афанасий у одного из гвардейцев.

– Петру Алексеевичу полегчало! – радостно сообщил солдат. – Может пожелать по воде прогуляться, вот и велели лед взломать. А тебе чего надобно? Гляжу, давно уже здесь толкаешься.

– Мне бы, браток, в Кабинет Его Императорского Величества челобитную подать. Может, подсобишь, а я уж отблагодарю!

– Во дворец сейчас лишь по личному приказу князя Меньшикова пускают, – засмеялся служивый. – Да и не к чему тебе сюда: съехала канцелярия.

– А мне теперь куда податься, и далеко ли она, комиссия, съехала? – растерялся Афанасий.

– Шут ее знает! Ты бы лучше ступал отсель. Тревожно ныне здесь. Вон, видишь, офицер наш идет, а мы тут лясы точим. Враз взашей надает.

И действительно, по аллее сада вышагивал молодой офицер. Сразу было видно, что взашей давать он никому не собирается, так как весь светился радостью жизни и здоровьем. То был поручик лейб-гвардии Семеновского полка Алексей Яковлевич Шубин. Наскучив сидеть в караулке, поручик вышел размяться. Заметив, что его гвардейцы разговаривают с посторонним, решил сделать замечание более от безделья, нежели по уставу службы.

– Почему у дворца посторонние? – строго спросил он.

– Тут казак спрашивает, где ныне искать императорскую канцелярию. Челобитную ему треба подать, – доложил гвардеец.

Шубин развернулся лицом к Афанасию и долгое время с любопытством рассматривал явно издалека приехавшего ходатая.

Было видно, что оба довольны первым впечатлением, произведенном друг на друга. А невидимые, неизведанные, судьбоносные ниточки уже связали этих людей.

Алексей Шубин, высокий, светло-русый, голубоглазый, воплощал собой здоровье и оптимизм. При взгляде на таких красавцев, добросердечных и жизнерадостных, у окружающих поднимается настроение, а у женщин к тому же возникает душевное томление. И пусть не все эти мужчины – самые обаятельные и привлекательные – блещут умом, зато своей открытостью, уменьем блистать в обществе доставляют окружающим только радость.

Шубина – бодрящегося, но все-таки усталого немолодого казака, просоленного морскими водами, закаленного северными ветрами и морозами – Афанасий воспринял как человека, явившегося из другого мира. Ну никак он не вписывался в рамки дворцового этикета. От него, несмотря на новый столичный наряд, словно исходил дух свежий и дикий, тот дух, что терпок и одновременно сладок. В его поведении и намека не было на суетливость, которая уже отравила столичных жителей.

– На Васильевском острове ищи канцелярию. Бумаги велено было свезти в новой здание, где ныне коллегии обосновались и Сенат заседает, – доброжелательно пояснил поручик и полюбопытствовал: – А ты сам кто будешь?

– Из Сибирской губернии, Афанасий Шестаков буду. Казачий голова Якутского острога, что на реке Лена стоит. Слыхали?

– Нет, браток, не слыхал, – задумчиво произнес Алексей Шубин.

Неожиданно ему стало грустно, и защемило в груди. Он даже удивился столь необычным для него ощущениям.

– Припоздал ты, казак, с прошением. Ныне время тревожное, Петр Алексеевич хворает шибко, не до тебя ему. Да и все как с ума посходили. Ступай с Богом!

Более им встретиться в жизни не доведется, но их судьбы соединились крепко и последуют одна за другой, обреченные на великие испытания.

Мимолетное дуновение грусти у Алексея Шубина развеялось тут же, как вспомнилась милое сердцу чело царевны Елизаветы Петровны. После последней ассамблеи, устроенной Петром на рождество, где он и Елизавета так ловко отплясывали всяческие менуэты, кадрили, а потом и русскую, их отношения получили бурное продолжение. Вот уже более месяца он пылает любовью к прелестной и легкомысленной царевне. Страсть слилась воедино с ответной, не менее обильной и радостной, так что все происходящие вокруг события для молодых людей казались пустой суетой по сравнению со все разрастающимся их взаимным чувством. Елизавета даже сочинила стихи и подарила их Шубину. Теперь листок с рифмованными строками, написанными ее рукой, он хранит всегда возле сердца.

И то правда, не было причин горевать поручику лейб-гвардии. Елизавета – прелестное создание; и хотя ее высокое положение и вносит определенные нюансы в их отношения, зато повышает в свете к ним интерес, да и статус поручика в офицерской среде сразу подрос.