Читать книгу Ссадина - Сергей Каменчук - Страница 3

Утро не заладилось. У холодильника я обнаружил лужицу из разбитых яиц. Лапша закончилась еще вчера. Хлебница порадовала четвертиной позавчерашнего хлеба – немного майонеза и кетчупа, вот тебе и бутерброды. На приличный завтрак не тянет, но все же лучше, чем ничего.

На углу меня поджидал Прилипала. Слишком довольный, как на такую рань. Он увидел меня и улыбнулся, поправляя очки.

– Ты что тут делаешь? – спросил я.

– Шел в школу, решил подождать тебя, – говорит.

– Ты вроде бы живешь в другой стороне?

Он кивнул в подтверждение и мы пошли. Полдороги никто не проронил ни слова, а потом он начал:

– Изначально я хотел стать мультипликатором, знаешь, на любительском уровне. Только все полетело к чертям. Много уходит времени на создание хотя бы пятиминутного мультфильма. Я не могу так работать. Когда проходит слишком много времени между началом работы и ее окончанием, идея начинает казаться мне глупой. Затем я узнал о прозрачных пленках и понял: ни черта у меня не получится, понимаешь? Я потрачу кучу времени, пока не освою хотя бы азы. Не глупо ли прожигать время зря на освоение дела, которому тебя могут научить другие?

– Глупо, – соглашаюсь я.

– Поэтому я и решил пока что заняться комиксами – с ними проще, можно рисовать кучу деталей, хоть миллиард, а в следующем кадре их уже и нет.

– И ты их рисуешь?

– У меня пока что только наброски.

На территории школьного двора он сразу умолк, сжался весь, словно ожидал удара в спину. Мы дошли до класса без приключений, никто и не смотрел на нас. Я хотел спросить, с чего он так напрягся, но передумал. Может, у него комплексы какие, а я тут лезу к нему в душу с расспросами. У каждого свои причуды, которые и делают нас непохожими на других.

Прилипала сел ко мне, как ни в чем не бывало, достал блокнот, отгородился учебником и начал рисовать.

– Неприлично демонстрировать неоконченные произведения, – говорит, заметив мой взгляд.

Я пытался слушать учителя, честно, но как можно слушать человека, который вот-вот уснет за своим столом? Только зевота напала. Девчонка, та рыжая, все поправляла свою зеленую юбку, и покачивала ножкой в черно-белом кеде. Сперлась на спинку стула и делает вид, будто ей интересен урок. Я иду между рядами парт, сажусь на учительский стол перед ее носом и говорю: “Господь сделал ошибку: создал ангела и отправил на Землю с надеждой, что красота спасет мир – чепуха. Парни еще не начали драться и убивать из-за тебя?” Она улыбается и лезет целоваться. Я сметаю со стола бумаги и…

– Ты чего там воображаешь? – спрашивает Прилипала.

– Ты о чем?

Он улыбается, сдержанно, но с насмешкой. Указывает мне на ширинку.

– Каждое утро, – говорю, – такая проблема.

На перемене Прилипала ведет меня в библиотеку на первом этаже познакомить с Толстяком. Учится в седьмом классе. Прозвали его так из-за лишнего веса – объясняет по дороге. Будто я мог подумать что-то другое.

В читальном зале сидит мальчишка, что-то строчит в блокноте, запускает руку в копну черных волос, когда отрывается от писанины.

– Привет, – говорит, когда мы подходим. Достает из кармана открытую пачку чипсов, протягивает мне. – Угощайся.

– Ты тоже рисуешь комиксы? – спрашиваю я, взяв несколько штук.

Прилипала отвечает за него:

– Нет, он у нас писатель, а его муза – еда.

– Не еда, а отсутствие голода, – говорит Толстяк.

– То есть, ты и сейчас пишешь? Ну, рассказ какой-то, я имею в виду? – спрашиваю я.

– Нет, просто на уроке появилось несколько мыслей, которые нужно перенести на бумагу, потому что я их забуду, пока попаду домой. В классе шум, и полно придурков, так что…

– Постоянно он тут торчит, – прервал его Прилипала.

Толстяк доел чипсы, спрятал блокнот в портфель, и мы разошлись по классам. Прилипала говорит, они частенько собираются в теплице на заднем дворе школы. Втроем.

– Втроем? – переспрашиваю.

– Да. Криса в школе не видать, может, появится там после уроков.

Учительница слишком уж наигранно имитирует предобморочное состояние, обмахиваясь тетрадью. Говорит, кто-то специально накурился, желая сорвать урок, а у нее ведь аллергия на “этот дурман”.

Мы пишем сочинение на вольную тему, мотивированные обещанием хорошей оценки за упорядоченное изложение мыслей, оригинальную тему или отсутствие ошибок. Я поглядываю на Прилипалу: он что-то строчит, поправляя съезжающие на кончик носа очки. На мой вопрос, о чем он пишет, я слышу шепот в ответ: “Немотивированная агрессия детей по отношению к животным”. На следующем уроке языка учительница зачитывает его сочинение. Оказывается, она всегда читает его сочинения, выделяющиеся оригинальностью на фоне банальной ерунды, которую пишут другие ученики: “Золотая осень”, “За что я люблю лето”, “Если бы я был учителем” и кучки выдуманных воспоминаний – “Случай, который изменил мою жизнь”.

Я узнаю о разорванных петардами кошачьих задницах, повешенных котятах, забитых до смерти собаках, и это далеко не предел, пишет он. Даже девочки таким занимаются. Скоро живодерство станет для детей таким же развлечением, как игра в салочки. Прилипала пишет, что агрессия порождает агрессию, унижение ведет к унижению, боль создает еще больше боли. Дети слабее родителей, поэтому их жертвами становятся те, кто слабее их.

Я не знаю о чем писать. В голове крутится любовь, подвиги, разнообразные катастрофы, где я проявляю свой героизм, спасаю от смерти девушку. Концовка у них всех одна. Это не годится. У меня есть еще двадцать минут. Я пытаюсь испепелить взглядом листик из тетради, на котором только и написано сегодняшнее число. Вскоре все-таки появляется слово “тема”, после него: “Если есть друзья”. Ничего другого я придумать не могу. Начинаю описывать важную роль друзей в жизни каждого человека. Пишу, что нет ничего лучше, когда к тебе домой заваливается парочка друзей, и ты волей-неволей забываешь о своем отвратительном настроении и начинаешь улыбаться. Они также могут мотивировать тебя, когда ты берешься за какое-то дело, и помогать тоже могут, тебе даже не всегда приходится их об этом просить. И вообще, мир кажется не таким пустым, когда у тебя есть друзья. Заканчиваю сочинение словами, которые где-то слышал: “Мало просто иметь друзей, важно еще уметь самому быть другом”. За всю эту писанину в полторы страницы я не ожидал получить десятку.

Вместо двадцати минут дали целых полчаса. По звонку все сдали листочки и поспешили убраться из класса. Прилипала продолжал неустанно строчить. Учительница дважды его торопила, но, в конце концов, подошла и сама забрала листок.

– А до точки дописать? – воскликнул Прилипала.

– Твою бы энергию в правильное русло, – сказала она.

Уроков у нас больше не было. Мы спустились на первый этаж, вышли на улицу, как раз когда прозвенел звонок, так что никого не было. Прилипала посмотрел по сторонам и начал:

– Между прочим, меня однажды напечатали в газете, – говорит. – Но их интересуют факты насилия больше, чем сама проблема его существования среди детей. Понимаешь?

Я ни черта не понимаю, просто киваю. Мы идем к белому трехметровому строению с плоской крышей, расположенному в углу заднего двора. К нему примыкает сама теплица: разваливающаяся кирпичная стена по пояс, на ней ряд окон с битыми, а то и полностью отсутствующими, стеклами, железные балки берут начало от окон и вместе с ржавой, изорванной железной сеткой вырастают в двускатную крышу. Мы проникаем внутрь сквозь дыру в сетке над первым окном. Прилипала открывает дверь в пристройке, которая раньше, возможно, служила складом для инвентаря и удобрений. Под ногами битая плитка, отштукатуренные в прошлом столетии стены пестрят примитивными граффити и безграмотной похабщиной. За дверью слева слышатся шорохи и “тс-с-с-с”.

– Это мы, – говорит Прилипала.

Толстяк открывает дверь, за которой небольшая каморка. На стене висит фонарик, освещая маленький столик, шахматную доску и черноволосого паренька – Криса. Он пожимает мне руку и возвращается к игре, делает ход, чем доводит Толстяка до исступления.

– Ты переставил фигуры!

– Что-о-о-о? Ничего подобного, – отмахивается Крис.

– Поклянись, что ты этого не делал, – настаивает Толстяк.

– Да иди ты к черту, – бросает Крис.

Он направляется к выходу с отсутствующим видом.

– Эй, ты куда? – останавливает его Прилипала.

Крис ничего не отвечает, просто уходить прочь.

– Что с ним такое? – спрашиваю я у Прилипалы.

– Какие-то проблемы дома, из-за них он сам не свой.

Толстяк смотрит на доску, пытается вспомнить, как на самом деле были расположены фигуры. “Да он точно что-то переставил”, – бубнит про себя и идет догонять Криса.

Прилипала присаживается на стульчик – доска между двумя кирпичами на полу, – и указывает мне на такой же с другой стороны столика.

– И здесь вы собираетесь каждый день? – спрашиваю я.

– Очень часто. Это наш инкубатор, здесь мы отвлекаемся от идей.

– Странное местечко вы выбрали, – говорю. – А что с Крисом? Почему он ушел?

– Говорю же, у него какие-то проблемы дома. – Прилипала тасует карты.

Я не решился спросить, что у него там за проблемы. Я вообще чувствовал себя не в своей тарелке. Этого Прилипалу я знаю только второй день, Толстяка – еще меньше, а ведут они себя, словно мы еще в детсаде на соседних горшках сидели.

Прилипала сдает мне две карты: “десятка” и “семерка”. Я спрашиваю, что с ними делать. Можно взять еще, говорит. Мне идет “дама” и я говорю “хватит”. Он сдает три карты себе.

– Что там у тебя? – спрашивает.

Я показываю ему, он забирает их, вновь тасует колоду. Теперь у меня в руках “девятка” и “шестерка”, я прошу одну карту. Вскрываюсь, когда он выдает мне еще одну “шестерку”. Следует еще три раздачи, я всегда беру только одну и показываю ему. После пятой раздачи он забирает у меня карты и запихивает колоду в упаковку.

– Я выиграл, или что? – спрашиваю его.

– То есть как это? – он вскидывает брови.

– Я думал, ты мне гадаешь, – говорю.

– Что за вздор? Все знают эту игру, – говорит. – Впрочем, неважно, можно сказать, ты угадал.

– И?

– Четыре с пяти. Дуракам везет.

Он выглядит немного обиженным. Вновь достает колоду и нервно тасует. Я только рассмеялся.

Скрип железной сетки и хруст стеклянных осколков под ногами заменяли сигнализацию – кто-то проник внутрь. Прилипала вышел посмотреть. Мне стало неуютно, возникла мысль, что они сейчас уйдут, поэтому я осторожно приоткрыл дверь и выглянул. Прилипала пятился, перед ним – испуганный Толстяк, которого пинали какие-то парни. Всем им лет по двадцать пять, в изношенной одежде, коротко стриженные, с серыми опухшими лицами.

Толстяка заставили развернуться. Он стоит с виноватым видом, опустил взгляд в пол. Один из этих подонков трясет его за плечо и вновь спрашивает, что мы тут делаем. Когда ответа не последовало, бьет Толстяка в солнечное сплетение. Я слышу свист выбитого из легких воздуха. Толстяк падает на колени, сжимается, пытается дышать. Прилипале дают подзатыльник, отчего очки падают на пол, и, прежде чем он успевает их подхватить, оказываются под подошвой одного из парней. Я отступаю, оказываюсь в какой-то комнате. На окнах решетки, стекол нет, могу закричать, но не хочется отхватить больше, чем предписано. Теперь спрашивают меня, какого черта мы тут делаем. Говорю: “Ничего”. Продолжаю пятиться. Внезапно моя нога попадает в какую-то дыру, острия обломанных досок поднимают штанину и царапают кожу прямо до колена. Смех, плевок и непотушенный окурок по очереди летят мне в грудь. Мне хочется перемотать время вперед, оказаться уже дома и спокойно зализывать раны. “Они не станут меня бить”, – вторит разум. Это же я. Что со мной может произойти?

У меня вновь спрашивают, что мы здесь забыли и “хера ты молчишь?”. В следующий момент мне лепят пощечину. Я теряюсь на мгновение, во мне закипает ярость, которую не смею выплеснуть на этих остолопов – страх оказывается сильнее. Мне хочется обматерить подонков, да только все, что приходит в голову, по отношению к ним прозвучит эвфемизмами.

Нас выгнали, а на прощание каждому дали по пинку под зад.

Мы побрели домой. Обсуждать происшедшее не хотелось. На душе было тошно и обидно. Они лишились своего пристанища, инкубатора, как именовал его Прилипала. А я… я не знаю, последней капли самоуважения и уверенности в себе, может быть.