Читать книгу Суровая Родина. Нехороший путеводитель по Кемерово - Сергей Колков - Страница 2

8 мая 1927 г. одновременно с Дворцом труда в Щегловске (с 1932 года – Кемерово) состоялась торжественная закладка здания окружной больницы, ставшей одним из первых каменных зданий левобережной части города. Строительство было завершено в 1928 году. В правом крыле больницы размещались родильное и гинекологическое отделение, в левом – хирургическое (сейчас это корпус № 3, смотрящий фасадом на Притомскую набережную). 19 апреля 1935 года Совет Народных Комиссаров РСФСР, рассматривая вопрос «О хозяйственном и культурном строительстве г. Кемерово», определил необходимость создания дополнительных корпусов Кемеровской больницы, что позволило бы к 1940 году открыть пять новых отделений и довести количество коек до 502. Решение было выполнено, и к первому корпусу пристроили ещё два, соединённых переходами. В годы Великой Отечественной войны здесь размещался эвакогоспиталь № 2495. В настоящее время все корпуса входят в комплекс зданий Областной клинической больницы скорой медицинской помощи.

…много раз приходил ты к рожденью,

но рождений ты прошлых не знаешь…

Бхагавад Гита

Я захотел появиться на свет ночью, в конце июня 1969 года. Почему именно в Кемерово? Для меня самого это до сих пор загадка. Может быть, решил поменять итальянский на русский или устал от шума столиц?

Рождение ребёнка, как бы старательно к нему ни готовиться, всегда связано со многими неожиданностями. Тем более если это происходит в ночное время в Кемерово.

Мои родители жили в частном доме со своими родителями в районе нынешнего Знаменского собора. Это, в принципе, считалось неплохим местом жительства. По улице Тимирязева (ныне улица Соборная) уже были проложены трамвайные рельсы и ходили трамваи по двум маршрутам: № 1 до Новой колонии – Кемеровского механического завода и № 6 до Ново-кемеровского химкомбината. По маршруту № 1 можно было доехать и до центра города. В радиусе 300 метров располагалось почтовое отделение с телефоном-автоматом. На него-то и рассчитывали, чтобы позвонить в скорую помощь для транспортировки в ближайший роддом № 1, который располагался в самом центре города – у Горсада. Но расстояние до него от дома составляло около пяти километров.

Мой отец тогда находился в длительной командировке-стажировке в Минске, где в этот период создавались первые отечественные ЭВМ. Их планировали установить в кемеровском угольном тресте и нужны были специалисты в этой сфере.

Когда я решил, что хватит жить на всём готовом, дома с моей матерью были её родители. Дед, многократно раненный участник Великой Отечественной войны, побежал к ближайшей почте, чтобы вызвать на дом скорую помощь. Но оказалось, что телефон-автомат сломан.

Решили они идти с матерью по направлению к следующему автомату, который размещался на базарной площади (теперь – Соборная площадь). Но и этот телефон-автомат также не работал. Пошли дальше к Искитимскому мосту, где и надеялись вызвать скорую помощь. С каждым очередным переходом всё больше укреплялось моё желание увидеть Кемерово.

Телефон-автомат у Искитимского моста почему-то оказался исправен и моему деду ответили из скорой помощи: «Ожидайте!». Ожидание сильно затянулось. Но не обманули, через час машина пришла, и все мы поехали в роддом.

Дело происходило в ночь с субботы на воскресенье. Врачу скорой пришлось долго звонить в дверь, чтобы передать беременную специалистам. Но сразу стало понятно, что люди здесь, как и правила их работы, очень серьёзные. Акушерка принимала неспешно и обыденно. Всю одежду и нижнее бельё у матери забрали и выдали больничное. Мыться в роддоме ни до, ни после родов было не принято.

После осмотра и первичной медицинской подготовки сказали, что ещё немного нужно подождать, и определили место в палате на четыре человека. Три места уже были заняты. И это ещё повезло! Были палаты, где размещали и больше десяти женщин. В родильной палате акушер-гинеколог и акушерка могли принимать роды одновременно у нескольких рожениц.

Каждой беременной хотелось внимания со стороны медперсонала, но он был очень суров и практически не реагировал на стоны и громкие просьбы подойти. С кровати вставать не разрешалось. Моя мать решила, что ей будет легче переносить ожидание родов в хождении по коридору. Это строго пресекли и предупредили, что накажут за нарушение режима. В те времена возражения не принимались, а если будущая мама упорствовала, такое поведение могли списать на невроз или расстройство психики. В воздухе витало «Господи, за что этот ад?», где не только не поддерживают, но и высказывают недовольство и что-то требуют.

О советской роженице как о невежественном и безвольном объекте манипуляций пишет и научно-популярное издание 1952 года «Гигиена женщины»: «По прибытии в родильный дом женщину подготовляют к родам: её моют, сбривают волосы на лобке, ставят клизму, одевают в чистое белье. В своём белье пребывание в родильном доме воспрещается».

Прошло пять часов. По ощущениям уже требовалась срочная медицинская помощь, и мать решила найти врача. Ей вновь равнодушно ответили, но сделали осмотр и, как оказалось, уже очень своевременно. Я захотел родиться в положенный срок. Повели в родильную палату. Дети появлялись в то время безо всякой анестезии – на энтузиазме роженицы и новорождённого. Я увидел Кемерово в 12 часов дня. Матери сказали, что родился мальчик, и передали меня другим специалистам.

У родивших могли быть большие разрывы. Сшивали также без обезболивающих, но это было терпеть уже легче, чем боли до родов. После этого повезли в палату для родивших. Разные виды анестезии были известны в советской медицине, но по негласному правилу считалось, что «получила удовольствие – теперь надо пострадать», а ещё говорили: «испокон веков бабы так рожали – и ничего».

В палате родившие постоянно слышали детский плач, и мамаши друг за другом пытались найти работника, приставленного к детям, чтобы навести справку о своём ребёнке, но это было строго запрещено. Новорождённых привозили на кормление группами на столиках с колёсами, которые страшно содрогались при движении по неровному полу. Все родившие сильно переживали, чтобы их детей не перепутали. Переживала и моя мать.

Впервые знакомство с малышом происходило на первом кормлении на следующий день. И это, с одной стороны, было правильно, так как после перенесённого тяжелого стресса организм, безусловно, должен был отдохнуть. И мамашам в данной ситуации не нужно было с первых часов заботиться о своих малышах.

К кормлению нужно было подготовиться. Результаты подготовки проверял врач-педиатр, который сильно ругал мамаш, если прядь волос выбилась из-под косынки или торчали голые колени. Кормили нас строго по расписанию. Если кто-то описался или обкакался, то лежал в холодной пелёнке и начинал истошно орать. Мы подключались к его крику и орали уже всем коллективом, но выдержка у медперсонала была советская – закалённая как сталь, и до очередного пеленания-кормления по графику никто к нам не спешил.

В перерывах между кормлениями к роженицам приходила медсестра и выполняла процедуры. Матери сказали, что ей назначены уколы. Она ответила, что ей ещё ничего не назначали, но это не имело никакого значения. Укол поставили. Позже оказалось, что по ошибке (кто-то не получил своего лекарства). Никто не оправдывался и не извинялся. Но, хотя человеческая поддержка и тактичность не были в почёте, в целом люди в роддоме работали честно и совестливо. Просто времена и порядки были такими. И привкус горечи от них, к сожалению, остался навсегда и отзывается многие годы.

Было и хорошее. Родственники и знакомые писали трогательные записки и передачи. Наши мамочки общались, мечтали, подбирали нам имена. Актуальными именами мальчиков были «Андрей», «Максим», «Дмитрий». Что касается меня, то выбор моего имени был однозначен. Имя «Сергей» я получил в честь двух лучших друзей отца – замечательных людей: Сергея Макеевича Ощепкова и Сергея Александровича Вирского.

Прошла неделя. Всё, что произошло за эту неделю, перекрывал финал – моя счастливая встреча с родственниками и близкими. Пришла медсестра и благо, что по здоровью мамы и моему всё было хорошо, сказала долгожданное: «На выписку!». Нарядили, упаковали и вручили родным. Меня принял мой дед, Иван Григорьевич Болотов. Когда дед забирал меня из роддома, заглянул внутрь свёртка, перевязанного красной лентой, и сделал вывод: «Точно наш». Действительно, внешнее сходство с дедом с каждым годом проявляется всё отчётливей.

Работников роддома благодарили, дарили цветы и коробки конфет. Они приглашали посетить роддом вновь.

А дома ждал праздничный стол. Дед с гордостью потчевал собственным самогоном, а бабушка всяческими яствами. Стол ломился от доступных для того времени угощений. В частном секторе в то время с соседями жили очень дружно, как одна семья. И радость каждой семьи была общей. И это было настоящее счастье.

Так началась моя жизнь дома, где важнейшая задача состояла в том, чтобы набирать вес и расти на радость всей семье.

Отец в 1972 году получил квартиру в новом двенадцатиэтажном доме на проспекте Ленина. Одна комната стала детской. Моя жизнь налаживалась.