Читать книгу Суровая Родина. Нехороший путеводитель по Кемерово - Сергей Колков - Страница 21

На пятачке перед входом стоял автобус пазик – продавали музыку на открытках. Шлягеры зарубежной эстрады местные умельцы «пилили»* на целлулоиде, потом скобой крепили к открытке «С новым годом!» и пускали зарубежные хиты в народ.

Слушать такую открытку можно было достаточно долго. Одна песенка – 1 рубль. Из автобуса звучали шлягеры Аббы, Бони М, Чингиз Хан, Африка Симона и прочая вкуснота. Крутили песни по чуть-чуть, секунд по тридцать, основной мотивчик и куплет. Нужно было стоять рядом с автобусом и ловить какую-то самую клевую песню, потом бежать к окошку и объяснять: «Мне вот эту: капа-да-па-дапа, да-да-да, а дуля кукарера, шозадела!».

Хит-парад у пиратов был на мировом уровне – хотелось купить каждую вторую песню. Названий исполнителей и групп толком никто не знал. Советская музыка была у них не в почёте – не помню, чтобы на открытках продавали хоть какую-нибудь советскую песню. Дельцы из автобуса хорошо разбирались во вкусах кемеровчан. Торговля шла бойко.

Потом одного из руководителей кемеровской Рембыттехники, которая долгие годы и занималась этим аудиопиратством, арестует ОБХСС. При обыске у него, в числе прочего, найдут стартовый спортивный пистолет, переделанный под патрон «мелкашка» и, самое страшное, золотое кольцо с американским национальным девизом, выгравированным внутри – «In God we trust». Из-за этого кольца газета «Комсомолец Кузбасса» напишет о нём почти как об изменнике Родине.

Чуть позднее, с появлением первых кассетных магнитофонов, на этот же пятачок перед входом на барахолку втиснется ещё и легковушка. Сидящий в ней в «строгаче»* дядька будет продавать кассеты с записями. В конце 70-х годов в его ассортименте впервые появятся «наши люди»: Высоцкий, Галич и Жванецкий. Кассета будет стоить 10 рублей.

Самоё козырное место базара – входные ворота – территория цыган. Толстые весёлые цыганки в цветастых юбках с полным ртом золотых зубов – «королевы торговли» – трясут полиэтиленовыми пакетами Березка*, Монтана, Пугачева. Самые крутые – с задницами, обтянутыми джинсами, и грудастыми ковбойскими девчонками, доходят в цене до шести рублей, те что попроще – по трёшке. Второй по коммерческой значимости цыганский товар – жвачка. «Лёлек и Болек» из Польши, редко – штатовский «Дональд Дак». Когда появилось производство в Москве – добилась жвачка «РотФронт»: мятная и клубничная. Самопальная тушь для ресниц, хна для окраски волос, помада, колготки.

В глубине рынка, в ряду под навесом, рядом с аквариумными рыбками, торговали и жвачкой местного кустарного производства. «Лёлек и Болек» стоил от 1,5 до 3 рублей. Местная жвачка – 20 копеек. Выглядела она так: литровая банка с водой, в которой лежали на дне коричневые кусочки чего-то похожего на ириски. Тётка-продавец ловко цепляла её вилкой и клала на листочек фольги. Как-то раз мы с бабушкой её купили. Ну что сказать? Это была какая-то разновидность гудрона, скрещенного с ириской. Повторить желание не возникло.

Заходим на рынок. Слева – торговые ряды. Вкопанные в землю деревянные столбы, застеленные сверху досками. За ними стоят женщины и бабки. Мужиков почти нет. Торговля как частная, так и государственная была в Кемерово женским делом. Продается всякая всячина. И ношеные вещи, и самошивные, посуда, часы, овчинные шубы, шали, вязанные носки и варежки – буквально всё! Чтобы занять хорошее место, нужно прийти пораньше.

В этих рядах, помимо торговок всякой самодельщиной, встречались и мелкие спекулянты из интеллигенции. Схема была такая: если в семье был автомобиль, то нужно было ездить по глухим деревенским магазинам и искать там что-то такое дефицитное, что в деревне никому не интересно. Например, модный портфель-дипломат. Его можно было купить в сельпо рублей за 20, а продать на базаре за 30-40.

Роли в семейном бизнесе делились так: муж гонял в поисках дефицита по дальним деревням, а жена продавала его на базаре.

Все где-то работали и жить одной спекуляцией в Кемерово было невозможно – это же не Москва. Встретить на базаре коллегу по легальной работе, продавая дефицит с накруткой, было не криминально, но всё-таки стыдно. Поэтому многие врачи, преподаватели вузов и прочая «прослойка» время от времени пыталась таким образом подзаработать, но в регулярный заработок это не превращали. Было и страшно. ОБХСС же всё-таки стоял на страже социалистической законности. Весь городской рыночный народ был на этом квадрате как на ладони, и попасть в поле зрения милиции было запросто. Да и достать что-то ценное в деревнях тоже было непросто и не всегда получалось – сельские тоже хотели жить и выглядеть как городские.

Случаев вынесения приговоров и осуждения граждан Кемерово на реальные сроки за продажу какого-либо штучного предмета на базаре, пусть даже по завышенной цене, не было. Могли оштрафовать, или согласно ст. 33 УК РСФСР (Общественное порицание заключается в публичном выражении судом порицания виновному с доведением об этом в необходимых случаях до сведения общественности через печать или иным способом) написать письмо на работу – дескать, а ваш-то сотрудник – «махровый»* спекулянт.

Дела по ст. 154 милиционеры шили без фанатизма, потому что звёздочку за мелкого спекулянта не получишь: «Ну купил гражданин Петров ковёр за 200 рублей и перепродал за 300. Мелкое правонарушение». Им гораздо интереснее были крупные перепродажи, совершаемыми должностными лицами в торговле и общепите: продажи дефицитных товаров с баз – минуя магазины – скупщикам, махинации в ресторанах. Но там была другая проблема: большинство советских директоров в торговле и общепите были хорошо «вписаны» в систему, и голыми руками их не возьмёшь. У каждого из них были «свои люди» среди партийцев, милиционеров, прокуроров и т.д.

Вдоль ограды базара слева – продавцы ковров. Ковры входили в тройку сакральных желаний советского человека: ковёр-хрусталь-дублёнка. Ни одного, ни другого, ни третьего никто никогда не видел на прилавках магазинов, но у всех на стенах и в сервантах «это» было. Ковры большими цветными парусами висели на деревянном заборе. Те, кто не успел занять место на заборе, продавали с земли, отогнув край ковра для демонстрации узора и расцветки.

Вперёд от входа по центру – бабки с семечками. Торговок шесть в ряд. Щегловские кулацкие морды. Зимой – в тулупах, закутанные в плотные коричневые и серые шали. Летом – опять в чём-то чёрном и замотанные в платки. На земле стоят большие холщовые кули-мешки с жареными и сушёными семечками, за ними на скамеечках необъятные торговки. Одна из них негромко зазывает покупателей:

– Сёмки, сёмки, налетай! В моде свежий урожай!

Стакан – 20 копеек. Здесь самая бойкая торговля на базаре – покупает каждый второй. Двадцатник – сущая мелочь, найдётся у всякого. Для ментов бабы с сёмками – «колхозная шушера», а на самом деле – воротилы теневой экономики! Какие деньги поднимали…

Весь базар был покрыт шелухой от семечек. Принято ходить по базару, шёлкать и сплевывать шелуху на землю. Осенью и весной здесь под ногами сплошное месиво из грязи и шелухи.

Как всегда, в бизнесе доступная цена и массовый спрос творили чудеса. Немногие из страждущей до заработка бабла молодёжи понимали, что настоящие капиталы куются у них под носом через стакан за 20 копеек. Им грезился Адидас, финские куртки и японские часы с семью мелодиями как предметы для перепродажи. У них в ходу были сложные схемы – слетать в Таллин, купить там у поляков дешевую бижутерию и перепродать её в Кемерово или привезти из Калининграда вязаные финские шапки Karhu. Считали, что где импортное, там и барыши, дурачки. Таких «молодых, да ранних» и прихватывал ОБХСС. Настоящим искусством начинающего барыги при этом было незаметно «скинуть»* товар, пока менты вели его к своей будке, которая располагалась в глубине барахолки. Деньги он, конечно, на этом терял, но важнее было уйти «сухим» без протокола.

Шумит базар! Справа – ряды с аквариумными рыбками, всякими мелкими домашними животными, типа хомячков и морских свинок. Далее направо – поросята, кролики. Ещё чуть глубже – гашёная и негашёная известь, корма для домашней скотины, какие-то клетки, самодельные деревянные лопаты, мётлы, веники…

Дальше по прямой – «алики» – парни из Средней Азии с прилавками помидоров и огурцов. Тоже неприметные советские миллионеры. Ну сколько заработаешь на помидорах? Много!

У бабушки в доме была свободная комната, которую регулярно снимали «алики». Привозили овощи машинами. Ассортимент был небольшой, но проверенный. Сорили деньгами перед местными девчонками, ходили обедать по ресторанам.