Читать книгу Альбом - Сергей Конышев - Страница 14

С него началась предпоследняя песня со странным названием. Я читал, что это игра слов, где itch – одновременно и «зуд», и звук «итч», похожий на звук скретча, но ведь «скретч» переводится на русский как «чесать», а значит, всё верно: лекарство от зуда – скретчи, которых в треке навалом. Я улыбнулся каламбуру, но поначалу песня не впечатляла. Даже не песня, а какая-то унылая музыка из рекламы прокладок. Электронная, лёгкая и почти без слов, вроде отдыха перед решающей битвой. Я даже заскучал, но вступили клавиши и появился объём, устало-нежный и чувственный. Я закрыл глаза, и в них закружились белые пятна. Истории из жизни. Мелкие обрывки памяти.

Зима. Холодно. Люди замерзают, а мы с Лёнькой – совсем дети. Первый или второй класс. Сидим на трубах около «Стекляшки» и болтаем о всяких глупостях. Вдруг он вскакивает и говорит, что сейчас покажет фокус. Загибает жестянку, вырывает кусок стекловаты и прикладывает к голой трубе комок снега. Он медленно тает и капает на землю, отвоёванную теплотрассой у зимы. Лёнька начинает водить комком: воды становится больше, она струится водопадом, идёт пар. Я заворожённо смотрю на это. Магия! Лёнька говорит: «Попробуй тоже». Я спрыгиваю с трубы, загребаю ладонью снег и вдавливаю его в металл. Получилось. Капает. Льётся. Я бегу домой и рассказываю об этом маме.

А на следующий день к нам пришёл участковый. Он сказал, что мы повредили теплотрассу и теперь родители должны возместить ущерб. Мама схватила меня за руку и потащила к «Стекляшке». Лёнька с бабушкой уже стояли там. Мы переглянулись. Он сказал: «Привет», а я, потупив взгляд, что-то промямлил в ответ. Я был очень напуган. Милиционер спросил, кто из нас это сделал. Мы оба молчали. Мама подтолкнула меня в плечо и шепнула: «А ну быстро говори», но я онемел. Мама начала ругаться. Я сказал: «Это не я». И вдруг Лёнька сделал шаг вперёд: «Отстаньте от него. Это я». Бабушка, всплеснув руками, заголосила: «Ах ты, гадёныш!» – а Лёнька спокойно возразил, что провёл эксперимент ради науки. Все улыбнулись, даже участковый, а потом мы быстро починили трубу и пошли кататься с горки.

Затекла шея. Я подвигал ею и, сместив туловище немного вбок, замер.

Весна. Тепло. Люди оживают, а мы с Лёнькой – уже состоявшиеся школьники. Пятый класс. Утро воскресенья. Сидим у него в комнате и играем в «Денди». Сначала размялись в тетрис. Потом погоняли в «Марио». Уже днём, после того как поели лапшу «Анаком» и сосиски, Лёнька вставил картридж с «Контрой». Рэмбо с голым торсом бегает по джунглям и убивает врагов, похожих на туристов. Я влюбился в эту игру с первого взгляда, с первого выстрела, но позвонила мама и велела идти домой. Я, расстроенный, зашёл в квартиру и начал ныть, что хочу обратно, но мама протянула мне «Почемучку» и сказала прочитать минимум три главы, пока она проверит, как я сделал уроки. С домашним заданием всё оказалось нормально, а из «Почемучки» я узнал много нового о ручьях, тайге и бензине. После этого – уже вечером – я опять спустился к Лёньке.

Он всё это время играл в «Контру» и бегал уже с пулемётом, убивая солдат, похожих на сфинксов. Я поинтересовался: «Далеко прошёл?» Лёнька ответил, что больше половины. Я удивился, а он сказал, что ввёл чит-код Конами, который даёт тридцать жизней и полное вооружение. Я ничего не понял, но спросил равнодушно: «Что за код?» Лёнька воспринял вопрос буквально и протараторил: «Вверх, вверх, вниз, вниз, лево, право, лево, право, В, А». Я был поражён. Лёнька рассмеялся и предложил мне убить босса – как раз появился Адский червяк. Я выхватил джойстик и начал стрелять по красному зубастому глисту, но вошла бабушка и, выключив приставку, позвала пить чай с тортом. Мы расстроились, но быстро забыли о «Денди», потому что торт был вкусным и назывался, кажется, «Прага».

Я облизнулся и, сглотнув слюну, плотно сжал губы.

Лето. Жара. Люди задыхаются, а мы с Лёнькой – уже подростки. Каникулы после шестого класса. Видеоигры надоели, даже «Мортал Комбат». Теперь главенствует видак. У Лёньки в семье он появился быстрей, да ещё и записывающий, поэтому скоро у них набралась целая куча виэйчесок со всем на свете. Так однажды Лёнька показал мне клип Rammstein[14] на песню Du Hast. Там в первом же кадре едет машина с включёнными фарами. Лёнька и говорит: «Нитка, натянутая через дорогу, в свете фар кажется стальным тросом». Попробовали тем же вечером. Сработало. Почти все водители тормозили. Большинство сразу уезжало, но один мужик вышел и направился к кустам, в которых мы прятались. Лёнька не шелохнулся, а я бросился наутёк. Мужик – за мной. Я забежал в девятиэтажку. Лифт был на первом этаже. Я вжал кнопку «девять». Двери успели закрыться.

На следующий день я наотрез отказался натягивать нитку. Мне вдруг стало ясно, как это опасно и чем всё это может закончиться. Лёнька удивлённо посмотрел на меня и спросил: «Ты что, сдрейфил?» Я ответил, что дело не в смелости, а в том, что за такие шутки в зубах бывают промежутки. Лёнька разозлился. Начал давить на меня, но я, возможно единственный раз в жизни, не поддался его давлению. Он обиделся и сказал, что мы больше не друзья, раз я маменькин сынок. Почти неделю Лёнька меня игнорировал, но и нитку больше не вешал. Сидел дома и смотрел видак. Когда ему стало скучно, позвонил мне. Мы весело поболтали и опять стали лучшими друзьями.

Пришла очередь ног. Я повращал ступнями, потом вытянул их вперёд и со всей силы зажмурился.

Осень. Прохладно. Люди увядают, а мы с Лёнькой – уже юноши. Начало восьмого класса. Не знаем, чем себя занять: то сидим в подъезде, то гуляем. Облазили весь район, а однажды наткнулись на шалаш, где тусовались соседские пацаны. Лёнька предложил сделать такой же, только более эпик. В подвале нашей хрущёвки мы заняли пустую комнату и облагородили её. Убрались, сделали косметический ремонт и повесили замок. Притащили с помойки кушетку, я привёз с дачи стул, а Лёнька выпросил у бабушки табуретку. Стол украли со школьного склада, где хранилась рухлядь. На скобу в потолке повесили гирлянду, которая мигала «Новым годом». Нам нравилось на неё глазеть и есть сухарики «Три корочки». Лёнька любил «сёмга, сыр», а я – «томат с зеленью».

В этой каморке мы провели весь октябрь, но в начале ноября кто-то забрался в подвал и вскрыл несколько комнат. Украли много всего. Электрическую пилу, велосипед, санки, даже гвозди вытащили, а у Таисии Ивановны разбили все банки и насрали на пол. Вонь стояла жуткая. Её чуть инфаркт не хватил, поэтому, когда приехала милиция, она им со злости и ляпнула, что в подвале тусуется молодёжь. Мы стали главными подозреваемыми, но у нас было алиби: девятые классы ездили в Москву на экскурсию. Всё-таки участковый осмотрел нашу каморку, потом опечатал и, забрав ключи, показал жест «смотрю в оба», ткнув пальцем в Лёньку. Было обидно до слёз, но подошла бабушка и сказала: «Подумаешь, горе какое!» – взяла нас за руки и отвела в кафе «Новинка», где заказала огромную пиццу и два литра колы.

* * *

Я открыл глаза. Кроны деревьев и тёмное небо. Ветерок обдувает. Я потянулся до хруста в костях и аж взвизгнул от кайфа. По всему телу разлилось удовольствие. Я почувствовал себя почти в норме. Глубоко вдохнул и задержал дыхание. Сердце стучало, как метроном. Я выдохнул и подумал, что электронная музыка, в принципе, гуд, но электричество всегда в приоритете. Что может быть лучше гитары, баса, ударки и вокала? Вдруг я понял, что в этой песне вообще не было Честера, и даже спросил себя: «Зачем тогда нужна такая песня?» – но рассудил, что группа – сложный организм и каждый в ней имеет амбиции. Когда синтезатор начал затухать, я поднялся с травы. Отряхнулся и, закинув рюкзак на спину, пошёл к теннисным столам.