Читать книгу Заражение. Том 1 - Сергей Милушкин - Страница 15

Глава 13

2012 год

Сначала он ничего не понял. Только что они сидели и пили чай в ветхой картонной лачуге, а теперь…

…кто-то тормошил его за плечо. Немилосердно, жестко, больно. И снова холодно. Он вспомнил двух собак со странными, очень странными, даже жуткими именами. Как их звали? Химера? Нет. Ти… Тифон и Ехидна. Точно. Имена соответствовали виду. Бешеные псы – такие могли встретиться только на свалке, куда свозят химические отходы. А что еще могло быть в бочках, которые разгружают по ночам под усиленной вооруженной охраной? Какая-то мерзость, которую отказались брать даже специализированные полигоны.

В ваших силах это прекратить, в ваших силах это прекратить, в ваших силах это прекратить.

– Да заткнись ты уже! – крикнул он… и проснулся.

Макс, редакционный водитель, крепко сжав руль, прокладывал путь по раздолбанной извилистой дороге – фары то и дело выхватывали валуны и поваленные деревья на обочине.

– Андрюха, с тобой все нормально? – спросил он испуганно. – Гена тоже дрыхнет, вы как спустились, сразу оба и завалились. Ты всю дорогу мямлишь ахинею беспрестанно. Что-то там прекратить… Это про свалку, наверное.

Андрей понял, что никто его не будил и не тряс, он просто бился плечом о холодное стекло.

– Прилично выпили, раз водку назад не принесли? Хотя… – водитель втянул носом воздух, – запаха нет. Странно.

Андрей глянул в лобовое стекло – но определить, где они проезжают, не смог.

– И давно мы спустились?

– А ты не помнишь? Во дает. Минут двадцать назад. То-то я смотрю, вы какие-то странные оба. Как прибитые. Я посмотрел, с виду целые, у Гены камера на шее болтается – значит все в порядке. Сели и захрапели. Ни слова не сказали. Но вы же брали водку с собой на взятки аборигенам, я и подумал, что выпили. Тем более, такой холод.

Андрей силился вспомнить, как они ушли, как спускались по склонам, усеянным стеклом, арматурой, ломаными досками – один раз оступиться хватит, чтобы наверняка угодить в больницу, если не в морг – но, тем не менее, на них нет и царапины. Только этот запах… Андрей поднес рукав куртки к лицу и сморщился.

– Удачно хоть? – водитель посмотрел в зеркало заднего вида. – Узнали, что за вонь? Когда начало смеркаться, я даже испугался, вокруг тени ходят, бомжи или кто это – залез в машину, закрылся – но так еще страшнее, как будто кто-то наблюдает за мной, ждет пока закемарю. Тьфу ты, мать его за ногу! Чтоб я еще раз сюда поехал, даже не проси! – он сильнее вдавил педаль газа. Было видно, что ему не терпелось убраться отсюда подальше и побыстрее.

– А сколько мы там пробыли? Уже, наверное, часов десять вечера?

Водитель покосился на Андрея.

– Вы и правду там чего-то нюхнули, раз не пили. Тогда где водка? Сейчас пять часов, а пробыли вы там всего час. Еще не хватало.

– Час? – Андрей не мог поверить его словам.

– Ну, может минут сорок. Не больше. Мы кружили вокруг, Гена фотографировал, потом нашли дорогу с северо-восточной стороны, остановились. Вы начали взбираться на гору мусора, хотя я сразу сказал, что дело гиблое. Резко стемнело, как это сейчас бывает и почти сразу вы вернулись. И то хорошо, что не пришлось лезть за вами. Хотя я бы и не полез.

– И что, вот так просто спустились, и все? Ничего не говорили?

– Кажется… я впотьмах не разглядел, вроде бы кто-то вас провожал. С собаками. Жуткие псы. И худые. Я залез в машину от греха подальше. Боюсь бродячих собак.

– Мы все узнали, – сказал Андрей сдавленным голосом. – Похоже, это химические отходы. Их привозят по ночам под усиленной охраной. Так нам сказала одна… местная.

– А-а-а, – протянул Макс, доставая сигарету и щелкая прикуриватель. – Тогда все понятно, почему вы такие… – он сдавленно кашлянул, – ну и вонь же тут, наверное, ветер опять на город идет.

Он прикурил и вцепился в руль. Когда они миновали указатель «Город – 15 км», в кармане куртки Андрея зазвонил телефон.

Из радиоприемника шелестел умиротворяющий джаз, Андрей смотрел в окно, и падающие снежинки в свете фар убаюкивали, гипнотизировали. В вечернем сумраке плыли отражения бурелома по краям дороги, черные ветхие лачуги, застывшие в безвременье, и редкие фигуры людей, больше похожие на приведения, бредущие неизвестно откуда и куда.

День стал вечером, а вечер стал ночью в один миг – так всегда происходит в конце ноября. В отражении бокового стекла он вдруг явственно увидел ту женщину – в черном платье, подчеркнуто торжественном, будто не с фермы она только что явилась, а с аристократического бала; она держала дочку за руку, а за ними – в дверях, стояли две огромные худые собаки, Тифон и Ехидна. Дочка, протягивала Андрей чашку чая – он потянулся за кружкой, чтобы освободить ее от этой ноши, но, когда их пальцы соприкоснулись, он взглянул ей в глаза и замер, не в силах пошевелиться.

Это была его дочь. Саша.

Машину тряхнуло на колдобине и видение стерлось, провалилось в небытие мертвенно-холодной ночи.

Звонка-то и не было, он не сразу понял, что его беспокоит, а когда понял, испугался, что не успеет достать телефон, отчаянно вибрирующий во внутреннем кармане куртки.

– Алло, – сказал он в трубку. Надпись на экране сообщала: «Нет ID абонента».

– Андрей Лосев? – спросил безжизненный женский голос, который мог принадлежать и роботу-информатору. Такими голосами не впаривают быстрые займы до получки, очередную финансовую пирамиду, не рекламируют таблетки для похудания и даже не сообщают о размере задолженности перед банком – этот голос был предвестником. Каждый человек хоть раз в жизни слышал его – в телефонной трубке, за дверью квартиры, или сидя на приеме у доктора, который старательно прячет взгляд. Таким голосом провозглашают торжество неизбежности.

Он ответил, вцепившись правой рукой в пластиковую пассажирскую ручку.

– Да, это я.

– Час назад в отделение реанимации поступила ваша дочь, Саша Лосева с диагнозом «анафилактический шок», предположительно после проведения вакцинации. – Механические слова проникали ему в голову и там вибрировали невыносимым эхом. Он слышал их словно со стороны, а тело его, начиная снизу – немело, погружаясь в могильный холод – он чувствовал, как что-то ужасное, мертвое приближается к его сердцу и точно знал, если оно затянет его, то пути назад не будет. – Вы меня слышите?

Макс повернул голову и посмотрел на Андрея. Тот сидел смертельно бледный, таращась в темноту.

– Эй, – сказал он. – Тебе плохо, Андрей? – он похлопал его по ноге.

– Я… слышу, – прохрипел Андрей. – Где… что с ней? Она жива?

Голос издалека кашлянул и продолжил:

– Она жива, вовремя проведенные реанимационные мероприятия спасли ей жизнь. Она в городской больнице. Пока без сознания.

– Я сейчас приеду, – выдавил Андрей.

– В палату никого не…

Андрей нажал на кнопку отбоя, повернулся к водителю.

Тот моргал глазами, не зная, что сказать. Он слышал весь разговор.

– Я лечу, Андрей. Мы будем через двадцать минут. Господи… – прошептал он. – Как же так?

На мгновение из темноты выскочил рейсовый автобус, ослепил их фарами и провалился в небытие – старый дряхлый Лиаз, трескучий и скрипучий, заполненный людьми под завязку – Андрей судорожно оглянулся, ему показалось… нет. нет. Он встряхнулся, ударил себя по щеке, нагнулся, вытащил из бардачка бутылку воды. Сделал длинный глоток. Мозг отказывался верить в происходящее.

– Разве здесь ходят автобусы? – спросил он. – Эта же дорога ведет только на свалку. Или нет?

– Какие автобусы? – встрепенулся Макс. – Уже полчаса как мы едем, ни одной машины ни туда, ни обратно. – Он посмотрел на Андрея и покачал головой. – Держись, брат!

На заднем сидении храпел Гена, рядом с ним лежала камера с внушительным объективом, незакрытая линза которого смотрела вперед пустым немигающим взглядом.

Андрей повернулся на сидении, зацепил рукой ремешок и подтащил фотоаппарат к себе. Нет, нет, нет, подумал он. Я не схожу с ума. У меня есть свидетель. И не просто свидетель, а документальный свидетель, от которого ничего не утаишь, который не закроет глаза, даже если заметит то, что ему вовсе не предназначается. Бочки с химикатами. С горы мусора, с самой высокой точки был виден гигантский серый ангар с выведенной на боку синей краской цифрой «3», – и там, под навесом, скрытые от любопытных глаз, стояли те самые бочки – вероятно, уже пустые. Но если изображение приблизить, а оптика это позволяла, можно прочитать, что написано на их ребристых стальных корпусах.

Он быстро прокрутил ленту кадров до того момента, как они взобрались на вершину. Высотой свалка превышала девятиэтажный дом.

– Фу-ух, – выдохнул он, обнаружив те самые кадры. Значит, бочки существуют. Они действительно были на вершине горы и этот кадр, в общем-то случайный, они еще не знали, что там вообще есть какие-то бочки, не говоря уже о том, что внутри них – это они узнали позже.

Он крутил диск перемотки кадров. Вот на дальнем плане мусоросжигающий завод. Громадные экскаваторы, пресс, краны, снующие внизу люди, кто-то, он только что это заметил – показывает на них пальцем снизу. Он мотает кадры дальше и видит – по направлению к ним, размахивая руками, бегут люди в черной униформе, вероятно, охрана. Вход на территорию свалки строго запрещен.

Их должны были поймать минут через десять-пятнадцать, не больше. Притащить в сторожку, отбить почки, раскурочить камеру и стереть все снимки. Обычное дело, с нарушителями тут не церемонились. Они полезли через ограду, а потом на склон на свой страх и риск, понимая, что в случае чего, полиция не станет вмешиваться, да и откуда ей тут взяться. Изобьют и выбросят за ограду. Или сожгут в мартеновской печи.

Дело о двух пропавших журналистах закроют через три месяца за отсутствием тел и состава преступления.

Он крутил колесо дальше. Вот его красное от холода лицо – улыбается, крутит у виска, смеется, корчит рожицы – кадров много, флэшки у Гены безразмерные, он щелкает направо и налево, не останавливаясь.

Да! – северо-восточный склон. Здесь, в отличие от южного склона – потише, совсем нет поселений, этих мусорных гетто, в которых круглогодично живут рабочие, разгребающие и сортирующие мусор. Большая часть этих людей забыла, когда мылась в последний раз – заросшие, в жутких лохмотьях, они выглядывали из своих лачуг с выражением отчаянной злобы, как загнанные звери, следящие за каждым твоим движением. И не дай бог сказать или сделать что-то лишнее.

Гена бесстрашный фотограф. Безбашенный. Он на самом деле без тормозов. В этом деле если у тебя есть тормоза, тебе никогда не стать крутым фотокором. Когда-нибудь он получит «World Press Photo» – главную фотопремию в мире за социальный репортаж, – Андрей в этом не сомневался. Гена снимал этих бедолаг, рискуя получить нож в спину. Снимал пикирующих на них ворон и чаек, смердящие испарения из сердца свалки, вывернутые кишки цивилизации – снимал так ясно и резко, так близко, что сейчас, глядя на эти снимки, Андрей на миг забыл о своей беде, и вновь перенесся туда, в эпицентр зловонного кошмара.

Диск перемотки крутился, калейдоскоп кадров на маленьком экране камеры стрекотал перед глазами и когда момент на зрительной коре совпал с воспоминаниями, тот самый момент, от которого он едва не лишился чувств, Андрей замер.

СТОП. Это было здесь.

Пока машина неслась, виляя в одичалом пространстве между свалкой и городом, Андрей докрутил до того самого места. И на следующем кадре – он не сомневался, там, за валуном, через мгновение – показались эти псы. И девочка.

Его большой палец, замерший на черном диске перемотки снимков, побелел от напряжения. Сердце стучало как бешеное – как будто те злобные существа, Тифон и Ехидна, со вздыбленными загривками и горящими бешеными глазами мчались за машиной.

Андрей нервно оглянулся.

Дорога сразу позади машины проваливалась, исчезала, растворялась, но ему казалось, что тьма гонится за ними и только благодаря чуду еще не поглотила маленький автомобиль.

Клик. Диск повернулся. Он щелкнул, сменив кадр.

Заставив себя опустить глаза на экран, Андрей нахмурился. Тот же самый кадр, что и предыдущий. Точь-в-точь. Камень, горы мусора, северо-восточный склон, внизу бурелом голого кустарника и черный излом ручья, опоясывающего границы свалки и исчезающего в диких зарослях.

Клик. Повтор. Клик. Снова тот же кадр.

Сбой?

Он крутанул колесо быстрее. Везде одно и тоже, ничего не менялось: один и тот же кадр, продублированный на сотнях других. Никакой хибары, собак, застенчивой девушки и ее матери – ничего и никого.

Андрей перемотал полностью весь день, но не нашел и намека на их существование.

Ферма, вспомнил он. Она работает на ферме «Солнечная», осеменителем коров и найти ее, судя по всему, будет не так трудно, учитывая, что огромное хозяйство московского бизнесмена Алика Мирного было единственным в этих краях.

Я найду ее, подумал он, поглядывая на спящего Гену. Не может быть, чтобы он не снял ни одного кадра. Этого просто не может быть. Может быть спрятал флэшку? Но в глубине души он понимал, что никто ничего не прятал.

Они въехали в городе. Андрей аккуратно положил фотоаппарат на заднее сиденье. Огни фонарей слегка разгоняли вечернюю мглу, и теперь он смотрел на знакомые улицы, не понимая, был ли телефонный звонок настоящим или же ему все приснилось…

– Почти приехали, – сказал Макс. Он вывернул с центральной улицы, пронесся по площади Мира мимо администрации города, над которой развевался триколор и свернул на Никитскую – Андрей вспомнил, что новая городская больница теперь за мостом, справа, там еще совсем недавно был заросший бурьяном пустырь, где он с мальчишками в детстве играл в войну.

Почти тотчас перед ними появилось само здание, подсвеченное тусклыми фонарями. Летящий снег таял на ходу, слякоть под колесами плескалась под днищем, автомобиль занесло на повороте, и сторож в кабинке у шлагбаума покачал головой.

– В реанимацию, – крикнул Андрей, опустив стекло.

Дед подумал секунду, потом открыл шлагбаум. Может быть, он узнал Андрея, а может быть ему просто было все равно, кого пускать – водянистые глаза старика смотрели совершенно равнодушно.

В воздухе висел не слишком сильный, но явный, настойчивый запах сероводорода с примесью ядовитого сладкого концентрата.

Ярко освещенный центральный вход в больницу пустовал. Крупные красные буквы над козырьком «Городская клиническая больница №1» были частично залеплены рыхлым снегом.

Андрей выскочил из машины, поскользнувшись, упал на одно колено в грязь. В груди бил колокол. Он поднялся и побежал ко входу. Теперь он сознавал, теперь поверил в случившееся – больница, реанимация находились в нескольких метрах и были пугающе реальны. И, хотя он бывал здесь и ранее по делам портала, никогда ощущения от этого места не были столь пугающе реальны.

Он ворвался в пустынное фойе. Всего несколько человек в этот час сидели на сдвинутых креслах и тихо разговаривали. Когда он вбежал, они замолчали.

У проходной стояла Оксана. Ее плечи вздрагивали, волосы разметались по спине, сумочка соскользнула с плеча и безвольно висела на руке, едва не касаясь пола.

Рядом стоял мужчина в белом халате. Он что-то говорил, но, она, казалось, его не слышала.

Она повернулась на звук ударившей двери и увидела его.

Губы ее, обычно полные и чувственные, превратились в тонкие крепко сжатые полоски. Лицо перекосила судорога боли, к которому теперь примешался гнев, отчаяние и безысходность.

Она вскрикнула, словно раненая тигрица.

– Как? Как ты мог? Ты, ты убил нашу девочку, ты убил мою девочку… как? Ведь мы же…

Доктор взял ее за рукав и посмотрел на Андрея.

– Это ваш муж?

Она ничего не ответила.

– Чего ты молчишь? – вдруг закричала она, отчего сидящие люди вздрогнули. Врач стиснул ее руку.

– Не надо тут кричать, не на…

– Ты убил ее! Ты! Со своими проклятыми статьями! Это ты виноват! Ненавижу! Ненавижу тебя!!! – ее лицо потеряло всякую форму, слезы душили ее. Смешиваясь с тушью, они стекали по щекам, образуя черные трещины. Как в том зеркале… – подумал Андрей, ужасаясь. Ее лицо стянула зловещая маска и Андрею стало невыносимо страшно. Он остановился посередине фойе, под электронными часами, показывающими «18-42». Сердце пронзила игла и он понял – все, все что было, умерло навсегда. Прямо сейчас.

– Успокойтесь. Ваша дочь жива, ей уже лучше.

Но Оксана не слышала его. Андрей приблизился, взял ее за руку, но она с шипением вырвалась.

– Не трогай меня! Убирайся к чертям проклятым! Не хочу тебя знать и видеть. Никогда!

Доктор покачал головой.

– Гражданка Лосева, ваш муж не виноват в том, что случилось. Такая реакция бывает, он не мог ее предусмотреть, в этом нет его вины. Успокойтесь. Давайте я вам дам успокоительные и вам станет легче.

– Не вздумайте меня успокаивать. Я все знаю, все! Этот яд убил мою дочь, я же говорила, я знала! – и она снова разрыдалась.

Андрей попытался ее обнять, но тщетно – она сбрасывала его руки, шипела, ругалась, царапалась.

– Как же ты мог? Как? Объясни мне! Только она одна… господи… за что мне это все?! – и она завыла, полностью утратив над собой контроль.

Доктор подошел к Андрею.

– Мы знаем, что вы разрешили провести ребенку вакцинацию. Противопоказаний у нее не было, так что в этом нет вашей вины. У девочки случился анафилактический шок. Остановка дыхания. К счастью, опытный врач безотлагательно провел реанимационные мероприятия. Сейчас она на аппарате искусственной вентиляции легких, ее состояние стабильное.