Читать книгу Заражение. Том 1 - Сергей Милушкин - Страница 8

Глава 6

22 октября 2012 года

Отношения с Оксаной закончились в тот вечер двадцать второго октября 2012 года, когда раздался звонок телефона в кармане куртки. Андрей возвращался с задания – промозглым днем с фотографом Геной Власенко и редакционным водителем они вдоль и поперек облазили городскую свалку.

На северном склоне гигантской, с девятиэтажный дом, горы мусора, протянувшейся на несколько километров, они обнаружили ветхие лачуги, наспех сколоченные из подручного материала. Зияющие прорехи сараев, откуда то и дело показывались угрюмые настороженные лица, тут же задергивались заляпанной мешковиной, будто там, за этими аляповатыми ненадежными стенами скрывалось нечто ценное. Или жуткое.

Они зашли в лагерь вдвоем. Водитель остался ждать внизу, у развилки шоссе, опасаясь, что машину повредят или вовсе раскрутят на запчасти. Место производило крайне удручающее впечатление. Несмотря на день (они прибыли в половину двенадцатого), было темно, солнце не показывалось уже вторую неделю, холодно и сыро. Почти как в городе, только ко всем прочим прелестям, прибавлялся этот… запах. Сладковатый, приторный, назойливо пробирающийся во все щели, пропитывающий вещи, кожу, смешивающийся с дыханием – поначалу просто невыносимый.

У Андрея кружилась голова. Пришлось ползти по склону вонючей горы, иной возможности подойти к лагерю не было. Как назывались эти люди, живущие и работающие здесь круглый год? Мусорщики? Старатели? Чистильщики? Он понятия не имел. По обрывкам разговоров и слухам, на свалке обитали те, кто совсем опустился, потерял жилье, родных, надежду или вообще все сразу. Тут не спрашивали документов, трудовой книжки и справки из поликлиники, всем было наплевать на твое прошлое, настоящее и будущее – только разгребай мусор, сдавай сырье на пункт и получай причитающееся по прейскуранту.

С южной стороны в паре километров раздавался рев двигателей самосвалов, опрокидывающих звенящую массу на землю, бульдозеров, сгребающих горы трескающегося и крошащегося мусорного варева, под горой глухо лязгала станина гидравлического пресса, запечатывая продукты жизнедеятельности городка в плотные чушки и над всем этим островом, словно шапка ядерного гриба, колыхалось черное-белое облако воронья и чаек. Странное соседство, подумал Андрей. Вороны и чайки.

Он поежился. Казалось, отовсюду на них смотрят глаза. И отделаться от этого впечатления не удавалось. У подножия трущоб, выскочив из-за огромного ящика, на них ринулись две собаки, – невероятно худые, жилистые, на тонких длинных лапах. Они походили на чумных бешеных псов, клочья шерсти топорщились на впалых боках, челюсти лязгали, морды щерились глухим рыком.

Гена вскинул свой Никон, то ли пытаясь защититься, то ли в надежде сделать последний кадр, который прославит его хотя бы после смерти. Камера с внушительным объективом не отпугнула, а лишь раззадорила псов: они хоть и сбавили скорость, но теперь по их оскалившимся мордам было понятно – наглые двуногие сильно пожалеют, что ступили на чужую территорию. Где их никто не ждал.

Андрей с детства боялся собак, они внушали ему животный ужас: не раз кусали, потом мать возила его на уколы «в живот», так он думал, холодея, когда впервые на его ноге сомкнулись челюсти бездомной псины, обитавшей на пустыре за домом.

Оказалось, сорок уколов в живот – городская легенда. Так сказал усатый, огромного роста и силы фельдшер травмпункта, осматривая место укуса. «Хотя… в пятидесятых годах так и было – кололи взвесь мозга больной бешенством овцы, а сам вирус деактивировали с помощью фенола. Вакцина получалась слишком слабой, поэтому требовалось много уколов – четыре раза в день в течение месяца, чтобы точно сработала» – говорил он с озабоченным видом холодеющему от ужаса мальчику.

– Считать умеешь, сколько получится? – спросил фельдшер, набирая огромным шприцем мутную жидкость из банки.

Андрей чуть не заплакал, слезы навернулись на глаза, от страха его затрясло. Мать стояла за дверью, она ничем не могла помочь.

– Сто… сто двадцать… – пролепетал он.

– Правильно, – сказал фельдшер. – Сто двадцать уколов. И это еще не все, потом пятнадцать дней дополнительно. Но… не трясись ты так, теперь все иначе. Шесть уколов и свободен, мой юный кинолог.

Разговор тридцатилетней давности всплыл у него в голове, когда ближний пес, трамбуя лапами скрипучий пакет, ощетинился, чуть присел, готовясь к прыжку. Его жуткий утробный рык заставил Андрея попятиться, и он впервые пожалел, что не носит с собой оружия. Хоть бы и травматического, любого. Он был бы рад даже обычному перцовому баллончику. Гена стоял плечом к плечу, удерживая камеру возле груди – собаки же, такие худые, что походили на тени, кажется, были готовы идти до конца и уж точно не думали о смерти.

– Гена… – прошептал Андрей, – …когда она прыгнет, я схвачу… а ты мочи камерой по башке. Понял? – Нагибаться за палкой или камнем не было времени.

Гена вздрогнул. Сама мысль, что их запросто могут загрызть собаки, до сих пор не приходила ему в голову. Андрей же точно знал – эти могут, как тогда на пустыре. Но там ему повезло, первая собака вцепилась в ногу и принялась трепать штанину, а стая выглядывала из-за ржавого гаража дяди Наума на обочине, куда шел Андрей – в «штаб», когда вдруг из-за деревьев выехала на велосипеде тетя Дебора, жена дяди Наума. Она всегда проезжала мимо гаража, когда направлялась на дачу, – лишний раз убедиться, что все в порядке и их транспортное средство в безопасности. Огромная необъятная соседка, непонятно как управляющаяся с раскладным велосипедом, заметила мальчика и повисшую собаку на его ноге, удивительно проворно соскочила с педалей и заорала – зычным, натренированным голосом потомственной одесситки. Собак ветром сдуло, от уколов же отвертеться не удалось.

Андрей покосился. В ближайшей кибитке дернулась занавеска, грязная тряпка бардового цвета колыхнулась едва заметно, но он понял, что внутри кто-то есть.

– Эй, помогите! – просипел он. Негромко, чтобы не разозлись собак еще сильнее. – Мы не грабители, мы из газеты!

Вряд ли их кто услышит. Вой моторов из-за мусорной кручи перекрыл его голос. Никто не вышел.

Собаки пригнулись. Верный признак, что уже поздно о чем-то думать. Хорошо, если их всего две. А если нет? Если там, за коробками поджидает целая свора?

Собака позади, меньшая размерами, повела уродливой головой. Правое оборванное ухо повернулось. Ее слезящиеся, мутные глаза на миг блеснули – будто она увидела перед собой вкусную сочную отбивную и тут же погасли. Она заскребла передними лапами, зловонное дыхание, долетевшее до Андрея, смешалось с пробирающим уханьем.

– Тифон! Пшел! Пошел вон! – услышали они голос за спиной.

Рык сменился воем, собаки попятились, поскуливая. Андрей опустил папку, которой пытался защититься. Руки его дрожали. Стыдно признать, он чуть не обмочился. Напряжение, взведенное до состояния сжатой пружины, высвободилось – он выдохнул, – шумно, при этом странно всхлипнув.

– Фу ты, черт! – Гена пытался справиться с камерой, неестественно повисшей у него на груди – тесемка несколько раз перекрутилась, зацепив заодно пуговицы джинсового жакета. Пальцы не попадали на кнопки. Его руки тряслись крупной дрожью.

Андрей повернулся на голос, который раздался вовсе не из жилища-хибары, слепленной из остатков ДСП, темного сырого картона, рубероида и кусков потрескавшегося шифера.

Голос шел снизу – оттуда, где в темных зарослях замшелого облетевшего кустарника, такого плотного, что сквозь него ничего не было видно, шумел, сливаясь с завываниями ветра, быстрый ручей.

Девчушка вышла оттуда, из кустов. На вид ей было лет тринадцать, высокая, худая, поджарая с выпирающими скулами и распахнутыми серыми, как стальное октябрьское небо, глазами.

– Вы… что-то ищите? – спросила она, оглядывая их, как пришельцев. Собственно, видимо, так они и выглядели, особенно учитывая камеру на шее фотографа, за которую в любом злачном месте могли открутить голову.

Андрей взглянул на товарища. Его палец застыл на кнопке затвора, но он почему-то не фотографировал, – то ли стеснялся, то ли боялся ее спугнуть и навлечь гнев в виде собак, от которых второй раз вряд ли удастся убежать.

Одета она была в простой трикотажный спортивный костюм темно-синего цвета с белыми широкими полосками. Оттопыривающиеся пузырями колени болтались на ветру.

– Мы… – Андрей не мог сообразить, кто она такая и как с ней нужно разговаривать – как с ребенком или как со взрослой. Судя по внешнему виду, конечно, она была подростком и в таком случае, что она тут делала, когда все дети в городе на занятиях в школе? – Мы… из газеты, – сказал он неопределенно. – Меня зовут Андрей Лосев, я пишу статью о свалке, что тут происходит… а это, – Андрей кивнул в сторону застывшего Геннадия, – фотограф. Гена.

Девочка наклонила голову, оценивая сказанное.

– Я знаю вас, – вдруг сказала она. – И пишите вы не в газете.

Андрей смутился.

– Ну… это интернет-газета. Городской портал.

– Так и говорите. Газета – бумажная, – она кивнула себе под ноги и Андрей, к своему стыду, увидел там полуистлевший номер «Городского вестника», печатного издания администрации города. Когда-то он начинал в этой газете стажером, но как только появилась возможность, сбежал.

– Да… простите. Я не… – он прервался, потому что краем глаза заметил тех самых собак, которые отошли на некоторое расстояние и теперь наблюдали за происходящим с мрачным интересом. Он не сомневался, стоит ей подать знак, например, поднять большой палец или два раза моргнуть и эти зверюги, больше напоминающие гиен, чем обычных собак, в мгновение ока растерзают их, даже не поперхнувшись. Он знал эту породу. С виду хилые, на самом деле – безжалостные выносливые звери-убийцы, помесь доберманов с волками.

– Не бойтесь, они не кусаются без команды.

– Это ваши собаки?

Она кивнула.

– Но… мамы сейчас нет, придет через час. Если хотите, можете ее подождать. Тифон, Ехидна, – место! – крикнула она собакам.

Только сейчас Андрей понял, точнее, заметил, что девчушка держит в руках серый эмалированный таз с горой мокрых вещей.

– Вы там что… стирали? – самопроизвольно вырвалось у него.

Девочка не смутилась.

– Да, там ручей. Вода, правда, очень холодная. Руки замерзли. – Она помедлила. – Может быть… зайдете в дом?

Господи, подумал Андрей. Это не может быть правдой. Он посмотрел на «дом», куда она направилась, удерживая таз под боком.

Ветер усилился, теперь его порывы проникали сквозь тройной слой одежды, включая термобелье. Крупицы ледяного песка обжигали лицо. Гена пытался укутать камеру под куртку, но задубевшие руки отказывались повиноваться.

– Идем, – мотнул он головой. – Иначе околеем. – И сделал шаг по направлению к лачуге, вслед за девочкой. Собаки, как по команде, повернули головы, но с места не сдвинулись.

Андрей стало жутко. Кто они такие, эти люди?

Нехотя, косясь по сторонам, он пошел за Геной.

Когда они вошли в лачугу, девушка притворила за ними дверь, если это сбитое из необструганных досок решето можно было так назвать.

На удивление, внутри оказалось довольно тепло. В полумраке на стене, прямо напротив входа висел плакат с пятью пацанами, снятыми лежащими голова к голове, как ромашка, на ковре из денег и подпись: «Ласковый май наступит в октябре. Миллионеры из детдома во всех кинотеатрах с 1 октября». Яркий сочный плакат с улыбающимися баловнями судьбы.

– Мама обещала, что если я выучу таблицу умножения на семь, то она купит мне билет, – заметила она взгляд Андрея.

– Вы… тут живете? – он обвел помещение взглядом. Это была махонькая конура, состоящая из двух, как он понял, обособленных помещений. Одно, там, где они сейчас находились, исключая крошечный тамбур, загороженный свисающей с потолка темной тканью, видимо, было общей комнатой. В углу стоял продавленный тюфяк, чуть левее – подобие шкафа, только без ручек и с висящей на одной петле дверце, еще левее – стол, он как раз находился под окошком, также закрытым тряпкой на леске, как в вагонах. Пол устилал настоящий ковер, он проминался под ногами, видимо лежал не на земле, а на каком-то покрытии. Во второй комнатке Андрей заметил буржуйку, черная труба из нее тянулась вверх, в самой печке потрескивали поленья – с той стороны тянуло приятным и расслабляющим теплом.

Несмотря на то, что снаружи строение казалось насквозь дырявым, внутри было сухо и даже тепло.

– Мы давно здесь живем, – сказала девочка. – Есть неудобства, конечно. Запах. Холод. Но это только сперва. Потом привыкаешь.

– А… школа? Ты ходишь в школу?

Она покачала головой.

– Я хотела, но… у нас нет документов и… нам тут хорошо. Тут наш дом. Я учу таблицу умножения. Мама мне помогает. До семи уже знаю. – Она засмеялась невинным смехом, – такой бывает у детей, еще не осознавших, куда их занесло.

Гена, присевший на старую табуретку, покачал головой. За все время работы в городском портале подобного видеть не приходилось. И… девочка не производила впечатление глупышки. Она совершенно не боялась двух взрослых мужчин, что выглядело совсем уж странно в век насильников и убийц.

На противоположной от шкафа стене висело треснутое зеркало. Андрей увидел в нем свое отражение, лицо разрезал острый кривой скол – одна часть лица улыбалась, другая же, искаженная трещиной, скривилась словно от страшной боли. Он почувствовал, как по спине побежали мурашки – весь день с раннего утра он не находил себе места и теперь, глядя в зеркало, ему и вовсе стало казаться, что он находится в каком-то дурном кошмаре.

Он подошел к зеркалу и провел рукой по кривой трещине.

– Э! – резко отдернул палец. Темная капля крови выступила на коже. – Черт. Что за фигня? – он резко повернулся.

Гена вскинул голову.

В комнату вошла девушка.

– Наверное снова что-то жгут на полигоне. Если вам плохо, наденьте ту штуковину, – она показала на стену, где с гвоздика свисал зеленый армейский респиратор с бахромой пыли.

Последний раз он надевал такую штуковину на сборах, лет десять назад. Покосившись на фотографа, Андрей мотнул головой.

– Спасибо, мне уже лучше.

Она пожала плечами.

– Как хотите. Здесь столько разного летает, что обычный человек легко может подхватить какую-нибудь болезнь. Запросто. Даже просто поцарапавшись о зеркало… – она неестественно выгнула шею, боком-вверх, Андрей поспешил отвести от нее взгляд, будто увидел нечто противное, мерзкое, не предназначенное для чужих глаз. – Мама уже здесь.

Маленькая кибитка колыхнулась – волна морозного воздуха влетела внутрь, крутанулась вокруг ног и устремилась в приоткрытую кухоньку, где потрескивала буржуйка.

– Кора? – услышал он голос, необычно женственный и мягкий. – Кора, кто эти люди?

Андрей повернулся.

Перед ним стояла невысокая женщина с копной каштановых волос, стянутых пучком. Большие глаза смотрели прямо и открыто – в них не чувствовалось ни агрессии, ни злобы, и это шокировало больше всего. Пока они лазали по свалке, самое мягкое, что им пришлось услышать – была отборная трехэтажная брань и пожелания сгореть в аду.

– Я вас где-то видела, – сказала женщина, обращаясь к Андрею.

– Мама, это журналист из городского портала, помнишь, он в прошлом месяце писал, как лучше подготовиться к зиме, а мы читали и смеялись до упаду. «Обязательно увлажнитель воздуха, потому что, когда в квартире жарко, воздух становится сухим, что плохо влияет на ваше здоровье. Особенно это относится к детям».

Андрей улыбнулся.

– Ваша дочь права, меня зовут Андрей Лосев. Когда я писал ту статью, то не совсем представлял, в каких условиях ее будут читать… простите… – он обвел комнатку взглядом. – С увлажнением тут явно все в порядке…

В ее глазах отразилась грустная усмешка.

– Меня зовут Милена, – сказала она. – Не представляю, как вы сюда дошли. Это… – она быстро взглянула на дочь, – почти невозможно.

– Невозможно?

– Наши собаки… они…

– Да… – Андрей сглотнул, вспомнив жуткую сцену у домика. – Не знаю, где вы их нашли и как обучили, – он с сомнением покачал головой, показывая, что такой хрупкой женщине вряд ли под силу натаскать собаку-убийцу, – но свое дело они знают.

– Это не я, – она покачала головой, – это Кора их обучила.

– Странное имя для девочки, – пробормотал Андрей, но очередной порыв ветра через открытую дверь унес его слова со свистящим шипением.

– Наверное, вы замерзли, – сказала Милена. – Может быть, чаю?

– Я бы не отказался, – Андрей посмотрел на Гену. Тот кивнул.

Милена указала на просевший диванчик, стоявший у стены.

– Присаживайтесь, он крепкий. Много на своем веку повидал.

– Не сомневаюсь, – ответил Андрей, заставив себя опуститься на вытертую ткань мрачного бурого оттенка.

– Кора, – позвала мать. – Сделай, пожалуйста гостям чай, пока они расскажут, что же их привело в наши… не самые приятные места.

Андрей заметил, что руки у женщины очень… аристократичные, с длинными тонкими пальцами, белой кожей – никак не похоже на то, что она проводит день и ночь, разгребая мусорные завалы.

– Я работаю на ферме, оплодотворяю коров, – сказала она, поймав его взгляд. Это важная работа. Но платят все равно мало. Впрочем, нам хватает.

– Оплодотворяете коров? – Андрей никогда не слышал, что существует такая профессия. Он всегда думал, что этим обычно, как заведено в природе, занят бык.

– Быков на всех не хватает. Бык может быть не в настроении. Он может заболеть. А иногда ему просто не нравится корова. – Понимаете? – она словно прочитала его мысли.

Андрей хотел сказать, что ферма могла бы выделить жилье, хоть какое-нибудь, но осекся. Сейчас никому нет дела до твоих проблем. Где ты живешь, чем питаешься, куда ходят твои дети – это твои проблемы, решай их как хочешь. А если не нравится, всегда найдутся желающие на твое место.

Он кивнул. Хотя не представлял – каково это, каждый день осеменять коров.

– Кто-то должен это делать, – сказал она. – Вот вы пишите, чем обогревать жилище зимой, как обеспечить в нем влажность. Это тоже хорошее и нужное дело.

Андрей почувствовал себя полным ничтожеством и готов был сквозь землю провалиться от стыда.

Гена сидел на табуретке, не смея прикоснуться к камере. Обычно он не спрашивал разрешения и нажимал кнопку затвора, когда этого хотелось ему. Но тут что-то его останавливало.

– Так что же вас привело? – вновь повторила Милена свой вопрос. – Обычно все делегации остаются внизу, походят пару минут, на большее их не хватает.

Андрей потупился. Начинать ей рассказывать о проблемах горожан, которые страдают от назойливых запахов – не будет ли это верхом лицемерия и черствости с его стороны?

Но она сама помогла ему, встряхнув копной рыжих волос.

– Наверное, как я могу догадаться, жителей города тревожит… сильная вонь со стороны свалки. Особенно… когда дует северо-восточный ветер, – сказала она, потирая пальцами запястье. Только сейчас Андрей в изумлении увидел тонкий, необычайно искусный браслет из драгоценного металла, украшенный красными камнями.

Она спохватилась, заметив его взгляд.

– Нашла на свалке, тут много китайского барахла. У меня целая коробка, может хотите выбрать кому-нибудь в подарок? Они совсем новые…

Андрей покачал головой.

– Так и есть, – сказал он. – На портал поступает много звонков, люди пишут на форум, но власти никак не реагируют, хотя мы переадресовывали им эти обращения. Вернее, присылают отписки. Недавно они направили на свалку комиссию из санэпидстанции, та проверила, все показатели в норме. И что тут скажешь. Скорее всего, формально они правы. На бумаге все отлично. Пахнет розами и…

– Формально и ада не существует, – сказала она.

Андрей посмотрел на нее вопросительно.

– Но вы находитесь прямо у его входа. Если эта свалка когда-нибудь выйдет из-под контроля, для города это будет означать ад. Свалка проглотит город, даже не заметит. Уж поверьте. Мало того, что руководство фермы, насколько я знаю, сбрасывает здесь мертвых свиней, погибших от какой-то болезни, это еще не все…

Андрей посмотрел на Гену. Тот сидел, завороженный.

– Не все?

– Нет. Из Москвы привозят бочки без этикеток. Что в них – никто не знает. Камазы разгружаются после полуночи, за этим следит вооруженная охрана, которая сопровождает грузовики.

Андрей почувствовал, как холодный липкий ужас забирается ему под рубашку.

– Потом бочки перегружают на паллеты и погрузчиками, очень медленно, отвозят в третий ангар. Что происходит дальше – никому неизвестно. Но… я думаю, ничего не происходит. Они просто вырыли там яму и сливают содержимое бочек под землю.

Андрей вспомнил странный привкус чая и кофе в последнее время – сладковатый, приторный и одновременно затхлый, как вонь из сточной канавы.

– Но… ваша дочь… Кора. Она стирала вещи там, внизу.

Милена быстро взглянула в сторону кухни, где тень Коры склонилась над буржуйкой.

– У нас нет стиральной машины. И денег на прачечную. Выкручиваемся как можем.

Я должен им помочь, я должен им помочь, – свербило в мозгу.

– Как же так… – сказал он в раздумье. – Вы тут с дочерью, которой нужно ходить в школу, без элементарных удобств, на вершине свалки, которая в любой момент может рухнуть в преисподнюю, угробив вас и… вы так спокойно об этом рассуждаете? А где же ваш… муж? Где он? Почему ни черта не делает? Я так понимаю, он и алименты не платит?

Милена усмехнулась.

– Боюсь, вам не понять. Все очень сложно…

– Но что-то же нужно делать!

Глаза ее блеснули – в глубине их он успел разглядеть скорбь.

– Боюсь, все бесполезно, – сказала она. Ее черное платье затрепетало и только теперь Андрей понял, что она в одета во все черное, с ног до головы – как будто находилась в трауре. – Мне не хотелось бы продолжать эту тему. Здесь он нас точно не достанет, и мы счастливы хотя бы этим.

– Кто – он? И… как можно быть счастливым… этим? – Андрей силился, но не мог ее понять. Вероятно, трагедия этой семьи была столь чудовищной, что его мозг отказывался воспринимать ее, истошно крича: приедешь в город, срочно иди в полицию и пиши заявление! Нужно вытащить их во чтобы то ни стало!

В разбитом зеркале за ее спиной Андрей поймал свое отражение. Если бы оно висело ближе, наверняка бы он испугался – побелевшее лицо, без кровинки, широко открытые глаза, плотно сжатые челюсти. А на второй половине зеркала ему показалось… или нет… он увидел свой череп, выбеленный, с пустой черной глазницей и торчащими зубами – и в ужасе поднял руку, чтобы потрогать лицо, но видение уже пропало, кожа оказалась на месте, как и нос и рот и губы. Он судорожно вздохнул.

– Чай готов! – в комнату вошла девочка. Она внесла на серебристом подносе две чашки на блюдцах. Рядом стоял фарфоровый заварник с вереницей мудреных символов.

Милена придвинула миниатюрный столик, потом разлила чай. Андрей взял чашку точно в полусне – снова осторожно взглянул в зеркало: все было в порядке.

– То, что вы рассказали – какой-то бред, уж простите, – выдавил он. – И насчет свалки тоже. Я не могу обещать, но сделаю все, что в моих силах, чтобы это прекратить.

– В ваших силах это прекратить, – сказала она, делая паузы между словами. – Все в ваших силах.

Андрей отхлебнул обжигающий чай. Гена держал свою кружку возле рта. Белесый дымок подымался из нее и струился рядом с лицом – огибая каждую складку кожи, на которой выступили маленькие блестящие капельки пота. Он сидел с закрытыми глазами.

– В ваших силах это прекратить, – сказала она еще раз. Черное платье распахнулось и от ее ослепительной наготы Андрей зажмурился – тепло волнами пульсировало в его теле, мысли сменяли одна другую, и все, чем он жил до этого, вдруг стало неважным, несущественным, словно он вдруг нашел ответ на вопрос, который искал с самого рождения – зачем он тут, ради чего и ради кого, что предстоит ему сделать и готов ли он к этому – все это промелькнуло перед его мысленным взором в одно мгновение. Пораженный увиденным, он хотел было что-то сказать, но не смог даже открыть рта.

Тогда разбитое зеркало, висевшее там, на стене картонной лачуги, взорвалось миллионом осколков и его частички взлетели ввысь; серебрясь и вращаясь в лунном свете, они, гонимые северо-восточным ветром, понеслись к Городу.

В ваших силах это прекратить, в ваших силах это прекратить, в ваших силах это прекратить, — твердил он, ворочая пересохшим языком.