Читать книгу Заражение. Том 1 - Сергей Милушкин - Страница 16

Глава 14

2012 год

Ни одна газета, местный телеканал, радио – никто не упомянул о трагическом происшествии в детском саду «Аленушка», что находится в тупике Миклухо-Маклая за старой церковью. Это, однако, не помешало разлететься слухам со скоростью света – дряхлые старушки, кутаясь в серых платках, теперь крестились, глядя не на деревянный рассохшийся крест, а на угрюмый корпус детского сада.

Настоятель храма, иерей Алексий, молодой и энергичный, с рыжей профессорской бородкой на вечернем богослужении следующего дня начал не с рассказа о творении мира богом и не о грехопадении прародителей, чему обычно посвящал первые пятнадцать минут проповеди.

Паства колыхалась, в воздухе повис отчетливый запах страха. Был ли этот запах принесенным с северо-востока, либо же он существовал исключительно в воображении прихожан, кто его знает. Настоятель очень хорошо чувствовал сумятицу в душах людей, к тому же… близкое соседство со зданием, с детским садом, в котором случилась ужасная трагедия не давала покоя ему самому.

Держа в руках молитвенный крест, он положил руку на кафедру, оглядел присутствующих. Большинство ставили свечи за упокой, крестясь дважды. Люди были сильно напуганы.

– Братья и сестры, – обратился он к присутствующим, тщательно подбирая слова. – Все мы знаем, что наши дурные дела и слова, здесь на земле не проходят безнаказанно. Каждое наше тайное слово, дело во имя зла станет явным, ничего утаить невозможно и мы тому свидетели. – Он многозначительно взглянул в ту сторону, где за стеной, в ста метрах случилась беда. Головы людей невольно повернулись туда же. Он продолжил: – Давайте вспомним же, как Спаситель послал прокаженных к священнику, даже не спросив, веруют ли они во Христа как в Сына Божия. Он сказал им: «Идите, покайтесь священнику и это путь любого болящего и скорбящего человека». Но не все верят в великую силу Благодати священства. Где и как искать исцеление – дело сугубо добровольное и часто на этом пути мы совершаем ошибки. Однако Спаситель не говорит нам надеяться только на себя, он посылает нам Слово Божие и научные достижения цивилизации… – настоятель сделал паузу. Прихожане зашумели. Некоторые были удивлены и даже недовольны таким поворотом.

Но молодой иерей Алексий, сделав глоток воды из железной кружки, продолжил, не обращая внимания на ропот:

– Да-да, не удивляйтесь моим словам. У вас в домах есть свет, тепло, на плите газ, который разогревает пищу. Каждый месяц, а то и чаще, многие из вас ходят в поликлинику, где получают рецепты на бесплатные и платные лекарства и успешно пользуются ими. Разве это не чудо? Еще сто лет назад мы и помыслить о таком не могли. Вспомните, братья и сестры, как эпидемия чумы в Китае в 1911 году унесла более ста тысяч жизней за очень короткий срок. В последние годы цивилизация столкнулась с новыми болезнями, от которых нет спасения. Но то, что в наших силах, мы должны делать. Меня теперь спрашивают, как же нам быть с нашими детьми. Дьявол пришел за самыми беззащитными. Что мы можем сделать? Я хочу ответить простыми словами: «Идите за Богом, за Христом, собирая по крупицам добродетели жизни, никому не удастся избежать Страшного суда господня. Но помешать распространению болезней мы можем не только молитвой. Аминь.

Прихожане напряженно слушали. Почти все они пришли сюда за ответами, но так и не поняли, что им делать. Раздались негромкие голоса:

– Отец Алексий, правда, что девочка умерла?

– Насколько я знаю, это неправда, она в больнице, у нее аллергический шок.

– Что же нам делать, у нас завтра вакцинация, и теперь разве можно доверять этим…

– Нужно проверить состояние ребенка. Если он не аллергик, то делать можно. Этой зимой будет сильная эпидемия гриппа и одной молитвой тут не справиться. – Он говорил это совершенно искренне, уверенно, чем вселял в людей надежду. Собственно, за этим они сюда и пришли.

– Я слышал, та девочка в коме, у меня знакомый работает в столовой больницы.

– Пути Господни неисповедимы. Но если даже и так. Смею напомнить вам о Капернаумском слепом, который был рожден слепым и не имел ни малейшего шанса прозреть. Он сидел у дороги и услышал, что Спаситель идет мимо. Тогда он обратился к Нему и Спаситель спросил – «Чего ты хочешь?». – «Да прозрю», – ответил слепой и получил от Бога просимое. Нужно всегда знать и помнить, что Бог рядом, когда мы в скорбях. Сегодня я предлагаю помолиться за здоровье этой девочки и Бог обязательно услышит наши молитвы, мы скажем за нее и вместо нее: «Я прозрю!». И пусть она встанет, исцеленная, пусть Господь наделит ее силой и благостью великой. Аминь.

Старая церковь дрожала под мощными ударами холодного ветра. Пламя свечей колыхалось, лики святых, смотрящие с икон, безмолвно внимали вечерней молитве. Паства успокоилась. Молодой настоятель закончил проповедь и спокойствие вернулось под своды деревянного здания. Колокольный трезвон известил окончание службы.

Андрей повернулся на звук. Вот уже третий час он стоял под окнами больницы. Врачи сообщали, что состояние Саши стабильное, но она до сих пор, вот уже сутки, не приходила в сознание.

Постепенно первый шок прошел. К нему вновь вернулись запахи, вернее, городская вонь, звуки, – шлепки грязи под ногами, серый город, исчезнув на сутки из его восприятия, возвращался и теперь его присутствие заставляло задыхаться. Он чувствовал себя бесконечно виноватым, никчемным, бесполезным.

Он виновен в том, что она там. Только он и никто больше.

Ног он давно не ощущал. Жена запретила ему показываться дома, сказав по телефону, что между ними больше ничего нет, а вещи пусть заберет кто-нибудь из его сослуживцев.

Так он и стоял, позабыв обо всем. Мелкие холодные снежинки опускались на его плечи, волосы, лицо и таяли, стекая прозрачными дорожками по ледяной коже.

Я поступил единственно верным образом, твердил он себе. Город на пороге эпидемии. В прошлом году грипп скосил десятки людей, – они пытались выяснить точные цифры, но так и не смогли, данные оказались засекречены. Атмосфера паники захлестнула буквально каждый сантиметр города. Аптеки едва вмещали кашляющих, чихающих и стонущих граждан, но… ничего кроме пустышек, разрекламированных телевидением, предложить не могли.

«Если лечить грипп, то выздоровеешь за три недели, если не лечить, за двадцать один день», – кажется, так это называлось.

Единственный рабочий препарат импортного производства стоил баснословных денег, но и его буквально сметали, абсолютно не обращая внимания на противопоказания и способы приема: прямо в аптеках заглатывали полпачки, чтобы через час вызывать скорую с подозрением на тахикардию или аппендицит.

Разве он поступил неправильно? Если детская группа с воспитателем больше месяца рисовала и разучивала, как бороться с вирусом? И Саша должна была идти за руку с Петей, который боялся уколов больше чем огня, она так самозабвенно, захлебываясь словами, рассказывала, какой он «трусих» и только с ней ничего не боится. Ей это нравилось, она вся светилась от счастья.

Господи… он уже не мог думать обо всем случившемся и чем глубже погружался в свои мысли, тем больше винил себя. А кого еще винить? Он мог послушаться жену. Материнское сердце не обмануло, она чувствовала. А он, такой умник, потакая собственной гордыне, решил устроить жене сюрприз и во время эпидемии сказать: «Мы ведь тогда сделали по-своему и пошли на прививку. Хотя, помнишь, ты была против. И, вот, смотри, все вокруг болеют, а мы здоровые».

Какой же он идиот! Как можно было себя так безответственно вести? Это же чистое ребячество – показать, что и тут можно надрать судьбе задницу. Схватить старого лешего за бороду. Это же так просто, нужно всего лишь сделать маленький укольчик.

В тысячный раз он вглядывался в мерцающее окно второго этажа – там находилась палата реанимации. Там, в перекрестии трубок лежала Саша. Одна.

Он сжал кулаки. Глухая, тонущая сама в себе боль терзала его не переставая. Каждый вечер он слышал этот перезвон колоколов после вечерней службы, стоял еще час или полтора, сколько мог выстоять, пока ветер и холод не превращали его тело в бесчувственный кокон.

Врач неизменно сообщал: «Без изменений».

Жена выставила его вещи, он послал Гену с водителем, и они забрали их. Он снял однокомнатную квартиру рядом с больницей – каждое утро к девяти наведывался к центральному входу, где в фойе вывешивались сведения о самочувствии больных.

Без изменений.

Без изменений.

Без изменений.

Сначала Андрей считал дни. Потом недели. Они тянулись так медленно, что каждый новый день превращался для него в муку – как прожить его до нового утра, которое, наконец, может ознаменоваться чудом?

Но день шел за днем, утро таяло, превращаясь в новый день, наступал тоскливый вечер, бил колокольный звон, и чуда вновь не случалось. Он ходил в церковь, чтобы увидеть колокол, ставший ему спутником и набатом. Отмерявший его жизнь, деливший ее на до и после. И снова, и снова.

Стояла отличная погода. Солнце, наконец, почувствовало свою власть, последние годы лето перестало быть похожим на лето, – так, краткий промежуток между холодной весной и дождливой осенью, несколько теплых деньков, которые изначально воспринимаются с отрешенной ностальгией.

Летом на город дул, в основном, южный, юго-западный ветер, и запах на время исчезал, город как бы всплывал из мутной болотной жижи, предаваясь краткому буйному цветению.

Андрей завернул в ближайший от работы бар с емким названием «Свобода», чтобы пропустить пару рюмок коньяка или бокалов отвертки.

Работа потеряла для него всякий смысл, и он писал статьи механически-автоматически, даже не понимая, о чем идет речь. Чтобы написать об очередном освежителе воздуха много ума не надо. Вообще ничего не надо. Он заходил в бар, заказывал выпивку, доставал из рюкзака ноутбук и строчил очередной опус.

Поначалу редактор не обращал внимание на его расхлябанный, помятый вид, красные глаза, небритость и другие приметы движения вниз по спирали. Все-таки как оно бывает: человек хлебнул горя, потерял что-то очень важное, но потом он встает, находит силы жить дальше и в чем-то даже превосходит самого себя. Это, конечно, в идеале.

На самом деле, Лезнер видел, что происходит. Он пытался поговорить с Андреем, впрочем, не он один. Гена, прожженный холостяк, пославший свои снимки на «World Press Photo», тоже был из тех, кто не прочь расслабиться после работы. Но не на работе, не в ущерб делу. Не доводя себя до крайности. Его палец не дрожал, нажимая на кнопку Кэнона, а по утрам он не бежал на кухню или в ближайшую пивную похмелиться.

Андрей не замечал происходящего вокруг, будто окружающая его реальность и он сам находились в разных мирах – он сам по себе, а реальность сама по себе. А где-то еще лежала в коме Саша. Ей не становилось не лучше и не хуже, врачи не знали, что делать. К ней уже пускали, и Андрей приходил на полчаса-час два раза в неделю – читал сказки, рассказывал истории и новости: «У нас все хорошо, отличное лето, твой велик стоит на балконе, и мы с мамой ждем не дождемся, когда ты его оседлаешь!»

Он рассказывал ей, как все отлично и что друзья (особенно Петя) передают ей привет, очень ждут, когда она проснется. Он называл ее «Спящая красавица». Так и говорил – «Моя Спящая красавица». Потом целовал ее в лоб и уходил, глотая слезы.

Иногда ему казалось, что она слышит его, ее веки дергаются, пальчик вздрагивает, словно она видит сон, в котором бежит – и вот-вот проснется.

Тогда дыхание его учащалось, он начинал тараторить, вспоминая, что не побрился, не привел себя в порядок (в очередной раз) и клятвенно обещал, что…

Но она не просыпалась.

И никто не знал, что с этим делать. С ней постоянно занимались массажисты, поддерживая в тонусе мышцы тела, хотя, конечно этого было недостаточно. С Оксаной он не пересекался. Она попросила лечащего врача сделать так, чтобы они никогда не виделись. И даже если случайно они сталкивались в фойе, – его сердце начинало учащенно биться, он хотел броситься к ней, умолять о прощении и услышать от нее хоть одно слово, – она делала вид, что не знает его и сбегала в коридор.

Он зашел в бар, заказал по обыкновению отвертку и бутерброд. Так начинался его день. Потом еще пару отверток и если он в этот день не шел к Саше, то до вечера выпивал бутылку, а то и полторы, теряя человеческий облик. Лезнер перестал звать его на планерки, а потом сократил общение до минимума, давая тем самым понять, что не одобряет подобного образа жизни. Впрочем, не увольнял, давая минимум работы, но сколько еще так могло продолжаться?

Андрей открыл ноутбук, мутным взглядом окинул помещение.

Стас, молодой самоуверенный бармен, достал из холодильника бутылку водки и томатный сок в литровом пакете. В столь ранний час бар, как и весь город, был пуст, – молодежь предпочитала курорты и Москву, старики сидели по домам: жару и духоту, крайне редкие в средней полосе, мало кто хорошо переносил, предпочитая выбираться на улицы ближе к вечеру.

– Как дела, без изменений? – спросил Стас, смешивая коктейль.

Андрей кивнул.

– Как всегда. Все по-прежнему.

Бармен покачал головой.

– Что пишешь?

Андрей достал сигареты, закурил и выпустил дым в сторону выхода.

– Про кондиционеры, чтоб они сдохли.

– Да, наш почти сдох из-за такой жары.

– У вас все равно никого нет.

– Ты же ходишь. Осенью станет получше.

– Я-то хожу… – неопределенно сказал Андрей.

Стас подвинул к нему бокал.

– Ты бы как-то поменьше этого, а? Смотри, шеф с работы выгонит.

– Ну выгонит и выгонит, пойду… – Андрей задумался. Куда он пойдет? В городе нет работы, он никому не нужен и ничего не умеет, кроме как писать – да и то, эти рекламные статьи, откровенная джинса. Каждый раз, приступая к очередному заданию рассказать про «новинку рынка», он испытывал физическое отвращение.

– Ага… куда ты пойдешь? – уловил его мысль бармен. – Разве что на ферму, там, говорят, всегда нужны работники. Да только вот работать за копейки, стоя каждый день по пояс в дерьме – мало кто хочет. Учитывай, что еще добираться километров двадцать пять туда и обратно каждый день. Завязывай лучше, – подытожил он.

– Не… – протянул Андрей. – Алкоголь побежал по венам, в голове посветлело, проблемы слегка развеялись, а после второй отвертки и вовсе пропали. Ему стало хорошо и статья на удивление спорилась: паршивый текст про китайские кондиционеры он строчил со скоростью пулемета.

Он сделал открытие. Вернее, не сделал, а подтвердил давно произнесенное стариком Хемингуэем: «Пиши пьяным, редактируй трезвым». Ненавистные рекламные материалы, которые он теперь, в основном, писал, не казались совсем уж мертвыми, если капнуть на них сверху капельку спиртного.

Неделю назад его вызвал Лезнер, Андрей пришел с опозданием в два часа, прилично выпив, да еще и не сдав одну из немногих «нормальных» статей про городской водопровод, его плачевное состояние, ржавую воду в кранах и постоянные перебои с горячим водоснабжением – в последнее время ему почти не давали писать про городскую жизнь. Он срывал сроки, приходил на интервью выпившим, мог поругаться с собеседниками, а то и вовсе распустить руки – нервы шалили, он находился в постоянном напряжении, и, разумеется, страдала от этого, прежде всего, репутация портала.

– Андрей, – сказал Лезнер, хмуро глядя на журналиста из-под кустистых бровей. – Ты парень взрослый, поэтому не буду тебя учить. Нас с тобой многое связывает. Ты помогал мне открывать портал, писал в числе первых и часто делал это бесплатно. И я всегда тебе шел на встречу. Твои ставки выше других, ты получал самые интересные задания… – Он посмотрел в окно, – солнце покидало зенит, жара спадала, кондиционер натужно гудел и в кабинете было прохладно. Но Андрей почувствовал, как крупные капли пота ползут по его спине. – Я знаю, в какой ты ситуации, поверь, знаю…

Ни черта ты не знаешь, подумал Андрей, сжимая челюсти. Ты даже понятия не имеешь, в какой я ситуации. Ты сидишь в своем кожаном кресле, в просторном кабинете с кондиционером и думаешь, что видишь меня насквозь… ТЫ НИЧЕГО НЕ ЗНАЕШЬ!

ОН уже знал, что скажет Лезнер.

– …с сегодняшнего дня я вывожу тебя за штат. Вчера мне позвонил генеральный директор «Водоканала» и отчитал меня как школьника. Я слушал его и не знал, куда деться от стыда. Такое со мной впервые. Понимаешь?

Андрей безучастно смотрел на редактора. Он понимал. Но что было сказать еще директору «Водоканала», этому жирному ухмыляющемуся коту с часами за пару миллионов рублей, после того как Андрей почти полдня выслушивал жалобы жильцов, которых водоканал попросту игнорировал. Забил болт на них. У многодетной семьи, живущей в двуэтажном бараке на улице Трофимова вот уже полгода вообще отсутствовала вода – и холодная и горячая. На трассе разорвало трубу, водоканал отказывался ее ремонтировать, объясняя, что труба к ним не относится, при этом не забывая собирать деньги за эту воду. Что мог сказать ему Андрей?

Что я мог ему сказать? Либо ты ремонтируешь эту чертову трубу, либо я позабочусь, чтобы твоя наглая морда оказалась там, где ей и положено быть.

– Я сказал, чтобы он постарался сделать эту трубу.

– Ну-ну. То-то он орал как резаный. Тебе включить запись? Хочешь послушать как орут чиновники, когда им что-то не нравится?

– Вы меня выгоняете? За то, что я…

– За то, что ты не бываешь трезвым. Посмотри на себя. Думаешь, дочь гордилась бы тобой?

– Давайте не будет про дочь.

– Андрей. Половина редакции на меня криво смотрит. Если тебе можно пить, значит и всем можно. Как бы ты поступил на моем месте?

Андрей промолчал.

– На тебе остаются рекламные материалы. Никуда не нужно ездить, можешь писать их дома и присылать. Поверь, так лучше для всех.

Андрей покачнулся.

– С тобой все в порядке?

– Да.

– Кстати… – Лезнер приподнял очки, разглядывая его словно впервые. – Ты писал статью про свалку… два года что ли назад? Или уже больше. Где она?

Андрей начинал писать ту статью. Он потратил на нее полторы или две недели, но… трагедия с Сашей отодвинула статью в долгий ящик, позже он хотел к ней вернуться, но так и не смог. Он не мог понять, почему – то ли недостаток фактов, то ли… какой-то безотчетный страх, о котором он никому не рассказывал. Как возвращаясь со свалки видел автобус, где они вообще не ходят, а внутри его… дочь со странными людьми. И… он вспомнил жутких псов, эту женщину, ее дочь, странный разговор между ними и потом… провал в памяти.

Он не мог заставить себя вернуться к этой статье.

– Ее нет.

Лезнер покачал головой.

– Жаль. Что ж… пошлю Филимонова из отдела расследований, может он что разузнает.

– Да, – ответил Андрей. – Лучше Филимонова. – И прошептал чуть слышно: – У него нет детей.

– Что? – встряхнул головой редактор. – Ты что-то сказал?

– Можно идти?

– Да, иди. Забеги в отдел кадров, подпиши бумаги и расчет получи заодно.

Андрей кивнул. На него накатилась какая-то апатия, ему не хотелось ни спорить, ни ругаться – к тому же… по сути Лезнер был прав. А он… он будет продолжать кропать рекламную джинсу, благо за это хорошо платят, и по вечерам стоять под окнами Сашиной палаты, мысленно с ней общаясь.

Он давно с ней общался мысленно – привык; она почти всегда отвечала ему, причем делала это так, как сделала бы настоящая Саша, реальная