Читать книгу О чём мечтает весна - Сергей Москвичев - Страница 5

Ветер гулял над рекой Окой, шумел камышом, холодил кожу, остужая горячую кровь воинов. Ярослав Удалой и Анисим Великан сошлись в яростной пляске, и только стук дерева о дерево, напоминал, что это всего лишь тренировка.

Вооружённый осиновым мечом богатырь Анисим наступал. Ярослав старался уворачиваться от ударов, отпрыгивая и резко уходя в сторону. Блокировать натиск рослого противника – плохая затея. Суставы и кости спасибо не скажут. Впрочем, пропускать удары ещё хуже. Шишки и синяки будут ныть не один день.

Ярослав сплоховал, получив в плечо деревянным клинком.

«Горячо. Больно», – он выставил вперёд руку:

– Перерыв.

Анисим засмеялся, опустил оружие, подбоченился:

– Так и вижу, как ты на поле брани печенегу это говоришь. Он тебя зарубит, а потом ночь спать не будет, всё гадая, что ж ты, рус, сказать хотел ему перед смертью своей.

Прав Анисим, но Ярослав не намерен истязать себя понапрасну. Успеется, если он и в самом деле отправится в Черниговское княжество.

Придётся на целую зиму расстаться с Ладой. Она – первая красавица муромского посада, лучшая невеста. Её семья не богата, но и Ярослав не княжий сын. Тем не менее, прожить всю жизнь крестьянином он не намерен. Его путь к величию лежит через поля брани, службу в дружине, военные подвиги. Анисим тоже настроен серьёзно. Он прослужил в страже муромского детинца три года, а теперь планирует ехать в Чернигов. Там нужны люди. Сам князь Владимир Давыдович дал клич, дабы расширить дружину и выдвинуться на помощь Переяславскому княжеству. Поход планируется зимний. Анисим Великан говорит, что печенеги в это время сонные и неповоротливые, и умом, и телом.

«Покажем им, где раки зимуют, – шутил он. И подбадривал Ярослава, – вернёшься героем, никуда твоя зазноба Лада не денется».

Разбирается Анисим в бранном деле, а в любви советы от него слушать зазря. Сам холостой, а уж тридцать лет богатырю. Выдался ростом, спиной и плечами, силой своей лютой. Бабы говорят, что внешне Анисим больше похож на варяга, нежели на русского. Длинные пепельные волосы заплетает в косу, как и бороду, на скандинавский лад. Глаза Анисима серы как речной туман, а взгляд их холоден как ветер поздней осени. «Суров губами, грозен бровями», – так про Великана толкуют. Сватали ему своих дочерей и в посаде, и в детинце, а он ото всех нос воротил. То недостаточно умна была девица, то строптива, то неумёха. Хотя, кто знает, может, и в самом деле не в угоду Анисиму барышень в жёны предлагали.

– Повезло мне с Ладой, – неоднократно повторял Ярослав другу-богатырю. – И тебе ещё повезёт.

Анисим махал на это рукой с непонятным сомнением:

– Главное, чтобы ты так думал.

«Чернява, румяна, фигурой сложена и в целом – ухожена. Что тебе ещё, дураку, надо?» – поймал себя на лихой мысли Ярослав, когда Анисим хлопнул его по плечу.

– Всё витаешь в облаках? Полно тебе. Сосредоточься.

Анисим поднял свой осиновый меч, Ярослав сжал ладонью рукоять своего. И с песней ветра они вновь сошлись в тренировочном поединке. Дерево секло воздух, сухая трава мялась под сапогами, стук оружия разносился по округе, взмывал ввысь, проносился над гладью Оки и терялся в зарослях камыша.

Солнце перекатилось через светло-голубой зенит, тени уменьшились и вновь выросли, а потом слились с полумраком набежавших туч. Тогда Анисим и Ярослав сложили тренировочные клинки и вернулись в посад.

Возле двора семьи Лады толпился народ. Селяне шептались, причитали, мотали головами.

«Что стряслось?»

Среди серых крестьянских одежд Ярослав разглядел выбеленную рясу попа, выглядывающую из-под полушубка. Рядом со священнослужителем толклись его помощники из церкви, неподалёку стояли дед Демьян, кроха Еремей и соседи. Лада с матушкой, братьями и сёстрами выстроились шеренгой, заслоняя что-то собой, показалось – телегу.

– Отмаливать её надобно! – возвысился басом над всеми роптавшими голос попа.

– Да, надобно отмаливать, – загалдели и закивали его помощники.

Ярослав и Анисим подошли ближе. Выглядывая из-за плеч, они пытались рассмотреть центр всеобщего внимания. О ком говорили?

«Отмаливать, – у Ярослава в груди всё сжалось. – Кто помер-то?»

Агафья, Лада, Божена, Смиляна, Неждана, Федот, Захар, Гордей, Наум – вся семья жива-здорова.

– Не померла она, спит просто, – настоятельно топнула Агафья.

– Разбудите тогда! – командно сказал поп.

– Не можем, не просыпается, – развела руками Смиляна.

– Выходит, помрёт, – упрямствовал поп. – И о душе её грешной лучше заранее позаботиться.

– Полно, батюшка, – махнула рукой соседка. – Сразу, помрёт… К знахарю её надобно.

– Не своим сном спит она, – сделала шаг вперёд Агафья. – И глупцу понятно. Но больно сомневаюсь я, что помогут ей простые лекари. И ни к чему её душу отмаливать, ибо не может столь юная красавица быть грешна. Не господь привёл её нам, а сам лес.

Соседи зароптали пуще прежнего, бабы застонали да запричитали, кто-то сказал:

– Опять со своей старой верой лезут, язычники.

Кто обвинял семью Лады, Ярослав не понял, он всё пытался протиснуться к телеге, где, судя по всему, и лежала девица, вызвавшая сие столпотворение.

Удалого манило необузданное любопытство и что-то ещё, странное и непонятное, немного пугающее и какое-то колдовское.

– Лес привёл? Что это значит?! – басил поп.

– Под пнём векового дуба она лежала, в корнях его. Откуда ещё ей там взяться? – отвечала Агафья. – Старым богам русским одним лишь ведомо.

– И у кого ж ты спросить за девицу думаешь? У сухого пня, влажной земли или жёлтых листьев? Церковь и бог – единственная надежда её.

– Знаешь, батюшка, что есть ещё в северных лесах те, кто со старыми богами связи не растерял, кому ведомо то, что ведомо сухим пням, чернозёму и низкой траве, – от этих слов Агафьи селяне притихли, а она продолжала гнуть своё. – Каждый в Муроме знает, что в чащобе и по сей день живёт древняя старица-ворожея, общающаяся с Лешим и русалками, Водяным и кикиморами с топей. Ей надобно отвезти нашу Снегурочку.

– Снегурочку! – звонко поддержал малец Еремей.

– Не знаем мы, что за силы подкинули её нам, батюшка, – продолжала убеждать попа Агафья. – Не знаем, благо с ней нам уготовано или худо. Пусть старица посмотрит.

– Яга проклятая, господу неугодная, старуха окаянная твоя. Ведьма, а не ворожея, – выкрикнули из толпы.

– Ве́щица, ворующая детей из утроб материнских, – поддержала суеверие баба. – Вылетает из дома и попадает в чужие дома через трубу. Вместо вынутого ребенка вещица кладёт матери голик в утробу, отчего та всю жизнь мучается болью в животе. Младенцев вещица жарит и ест, недоносками она только и питается. Летает по ночам, превратившись в бесхвостую сороку. Голова её отделяется от рук и от нижней части туловища. Верхняя половина тела становится сорокой и вылетает в трубу, а нижнюю свою часть вещица прячет под поганым корытом. Боится только мужчин. Знает, что ежели тот повернётся к ней задом и, нагнувшись, посмотрит между своих ног, то она упадёт наземь.

– Не болтай, куёлда! – осекли суеверный рассказ мужики.

Ярослав протиснулся сквозь толпу, улыбнулся и кивнул Ладе, подошёл и взял за руку. Тут колдовское любопытство и увело его взор за плечо наречённой. Он увидел серебристые локоны торчащие из-под армяка. Ярослав отодвинул Ладу в сторону и шагнул, став вплотную к телеге.

– Яга твоя, Агафья, и так уж богом и миром наказана, господом – уродством, людьми – изгнанием. Уповая на милость её, грех ты на себя и семью свою берёшь, – сказал поп. – Да и кто повезёт несчастную деву спящую в глухую северную чащу?

Ярослав смог наконец рассмотреть таинственную виновницу столпотворения. Укутанная в грубую шерсть, она была белее снега. Ресницы и брови поблёскивали как хрусталь, а невероятно-длинные волосы металлической гладью мерцали даже в тусклом свете. Лиловые губы сжались, щёки впали, подчёркивая изящество её скул и аккуратного носика. Дышала она глубоко и ровно, медленно и беззвучно. Только пышная грудь, поднимающая над собой армячный покров, выдавала в ней жизнь.

Ярослава сковало морозом. Прокатившись по телу лёгкими мурашками, хлад окреп, опутав его. Где-то в животе зажёгся мягкий греющий огонёк, и думалось, что пламя его своим языком тянется к прекрасной спящей деве. Оцепенение спало, и Ярослав протянул руку к бледной красе. Ладони коснулся неведомый жар, приятный как домашний очаг.

«Кто ты такая, прекрасная Снегурочка? Могу ли я расколдовать тебя?» – чары, окутавшие мистическую де́вицу, подсказали Ярославу эту мысль.

– У кого хватит смелости наведаться в дикую глушь к колдовке хтонической? – не рассчитывая на ответ, распалялся поп. – То-то же!

– Я готов! – решительно и громко сказал Ярослав.

Наступила тишина. Удалой обернулся, ловя на себе изумлённые взгляды жителей посада.

Лада взяла его за руку:

– Суженый мой!

Рука предначертанной девушки обожгла холодом, и Ярослав с трудом сдержался, чтобы резко не вырвать свою кисть из её.

«Что это со мной, господь всемогущий? Колдовство нечистое над разумом моим сгустилось или проведение святое?»