Читать книгу О чём мечтает весна - Сергей Москвичев - Страница 6

Сумерки только готовились опуститься на северный лес, а в чащобе уже заухали совы. Лёгкий ветерок задувал с углубляющейся в чащу тропы и приносил запах хвои. От тихого шелеста кожа покрывалась мурашками. Невнятный напев. Так говорила древесная кора, общаясь с умирающей травой, так шептались тонкие ветви лиственницы с иголками сосен. Язык старых богов и дикой природы. Возможно, Анисим пошёл с Ярославом не только для того, чтобы помочь молодцу, но и чтобы подслушать у леса его неведомые тайны.

Удалой вызвался исполнить дело, заданное Агафьей, самоотверженно и импульсивно. Порыв этот, явно, пришёлся не по душе Ладе. Зазноба Ярослава лишь вздрогнула и назвала того суженым, но Анисиму привиделось слишком много странного во всём этом.

Как и Ярослава, Ладу он знал давно, сколько себя помнил. Рано лишившись отца, будучи старшей из сестёр и братьев, она стала верной опорой Агафье. Первой по хозяйству, нянькой братьям и сёстрам. Тем не менее, Лада сохранила юность натуры. Кокетство и легкомыслие, столь неуместные её положению, упрямо оставались с ней. Ярослав ещё ветреней. Но его ветру нужна воля. Он – юноша. В поле ратном со свистом разгуляется, выплеснет удаль молодецкую на врага и остынет. На время, конечно. Анисим чувствует в Ярославе тягу к приключению, героический порыв зовёт его. Может, от своего нетерпения он вызвался в поход к ведьме лесной?

– Ярослав Удалой.

На оклик Анисима он, идущий впереди телеги и тянущий её по глухой тропе, не отозвался, лишь головой мотнул.

– Не уж-то так кипит кровь твоя, что ноги сами к опасностям ведут? – Анисим толкал телегу с укутанной спящей девой сзади.

– Ты о знахарке? Бабы сами говорят, что для них она только и опасна. А мужчин побаивается. Нет впереди никакой угрозы нам.

– Кто во что верит, – ответил Анисим. – Лада твоя, наверняка, волнением теперь одержима. Её корни к преданиям, отринутым верой православной, тянутся. Ве́щицы и кикиморы для неё не чудища из сказок. И для западных русов тоже.

– Ты не пугай меня, богатырь. Я твёрдо решил деве несчастной помочь. И от нечисти окаянной защищу, коли придётся.

Анисим посмотрел на спящую бледную девицу в телеге. В темноте сумеречного леса она выглядела совсем безжизненной. В её неслышном дыхании скрывалась тайна под стать кромешному мраку этих мест.

– Зажги факел, Ярослав, уж совсем темно стало, – сказал Анисим и сам разжёг свой пламенник.

– Я и не заметил.

Они ненадолго остановились, Анисим передал огниво юному другу. Ярослав подпалил пропитанную смолой ткань факела, и в глазах его заблестел огонь.

– Ты слишком задумчив, – сказал Анисим.

– Я всё думаю о ней.

– О Ладе?

– Нет, о, – Ярослав помедлил, – о Снегурочке. Забавно её назвал Еремей.

«Забавно», – согласился про себя Анисим. Но совсем не забавой ему теперь увиделась отрешённость Ярослава.

– Ты ей очарован, или тебя одолела жалость?

– Не богатырские ты вопросы задаёшь, Анисим.

Ярослав так и не ответил. Они продолжили движение по тропе, что должна была вывести их к старухе, прозванной муромскими жителями Бабой-ягой. Как звали знахарку, поселившуюся у речки Смородины в глуши северного леса, мало кто в Муроме толком знал. Как и то, кто прозвал ручей у одинокой избы речкой. Сам Анисим слышал варяжскую притчу о ведунье-великанше, одной из Турсов. Её скандинавы звали Бурей-ягой. Рассказывали: «Встретились в рукопашной схватке за первенство Велес и Буря-яга, долго бились, да каждый раз боги отводили руку, занесенную для рокового удара и у нее, и у него. И в один момент прозрел Велес, увидел, что за ужасной оболочкой великанши скрывается совсем другая, иная яга. И вовсе она не безобразна: но видеть это чародейство мог только Велес, полюбивший ее; для всех остальных оставалась она уродливой и отталкивающей. Обвенчались они, стали вновь, как и в прошлой жизни, мужем и женой. Но воспротивилась такому браку мать Велеса, светлая Амелфа Земуновна, и, пользуясь отсутствием сына, свела в могилу ягу. Горько плакал Велес, и тогда боги воскресили его любимую, но положили меж ними зарок: не видеться более. Вернулась яга в свою избушку у речки Смородины, а Велес пустился в странствия по миру. Встреча же им вновь была суждена в иные времена, в иных телах… Нить судьбы тонка, словно волос, но порвать ее кто ж сумеет?»

Может, оттуда и набрались рядовичи и смерды суеверий этих, а может, из былин о подвигах витязей, что землю муромскую от отпрысков Чернобога отчищали. Или же зодчие, пришедшие на Русь с христианством, принесли с верой в Господа и поверья византийские. Спросить не у кого.

Что наверняка знал Анисим, так то, что в ночь да с бедой они обеспокоят отшельницу. И на тёплый приём только Ярослав по своей юношеской простоте рассчитывает.

Впереди послышалось тихое журчание, и вскоре из вьющейся в темноте мглы выплыли очертания избушки. Жилище без заборов и изгородей, принадлежащее изгнаннице людской, не походило на странный дом из былин и сказок. Не было у выстроенной из сруба хижины куриных ног, встала она на землю крепко своей опорой и ни к лесу, ни к гостям непрошенным ни задом, ни передом не повернётся. Вход с низким крылечком на запад смотрит, откуда бурный ручей бежит, огибая избу.

В окошке тихий свет теплится от коптушек масляных да печи растопленной, на фоне ветвей чёрных дым видно, над туманом здешним высящийся косым столбиком.

Ярослав и Анисим остановились у колоды напротив входа. Богатырь взял на руки девицу, запеленатую в армяк, а молодец постучал в низкую неширокую дверь.

Прислушались.

Внутри заскрипели ржавые петли, о камень загрохотала металлическая цепь, заклацали когти. Кто-то громко выдохнул, так мог сделать разве что гигантский пёс. После кто-то громко чихнул, и с той стороны двери к ней приблизились шаркающей походкой. Звякнул засов, и вход в хижину отворился.

Из полумрака показалась на порог щупленькая пожилая женщина, закутанная в шерстяные платки поверх старого невзрачного платья. В руках держала коптушку. Обычная старуха на вид, коих в любой деревне и городе можно встретить. Уродством не отличающаяся, немного сгорбленная, в меру морщинистая. Из-под хлопковой косынки её спадала на бок длинная седая коса.

«Вот и страшная Баба-яга», – было подумал Анисим, но тут она заговорила, тихо, но проникновенно и гипнотически:

– Кто вы? – голос этот подхватил ветер, и туман отступил от избы. Заскрипели потревоженные ото сна ветви деревьев, зашептала сухим шорохом увядшая трава, и забурлили воды ручья.

Ярослав на мгновение обомлел, как и Анисим, а потом принялся тараторить о Снегурочке, попе посадском, Агафье с её семьёй. О старой вере, молитвах господу Христу, обрядах забытых и дикой природе. Всё у него смешалось и вылилось в бред.

Старуха хмыкнула, и молодец притих.

– Ясно всё с тобой, касатик, – она перевела взгляд на Анисима, криво ухмыльнулась. – Подойди, богатырь. Не кусаюсь.

Ярослав умолк и застыл. Анисим приблизился к знахарке, смотря на её беззубый рот.

«Действительно, не укусит».

– Ей, значит, помочь хотите, – голос старухи успокоился, и лес вместе с ним. – Не знаю даже…

Знахарка коснулась лба бледной девы, держаной Анисимом.

– Не знаю даже…

– Как Вас величать, старица? – пришёл в себя Ярослав. – Ягой, волхвицей, ведуньей, иль ве́щицей?

– Зови Ядвигой, это имя моё. Но не ведунья я, не ведьма и не сорока бесхвостая. Годы мои не твоего ума дело, так что старицей мать свою обзовёшь, как время придёт, а не меня.

Ярослав закивал:

– Ядвига, помогите, – он упал на колени, – помогите, если можете.

Поступок этот удивил Анисима, а старухе польстил.

– Войдите в мой дом, я посмотрю на девицу поближе.

Ядвига развернулась, приглашая за собой в избу. Ярослав уступил Анисиму. В низкий узкий вход он и один бы еле протиснулся, а со Снегурочкой на руках и того труднее пришлось.

В избе пахло торфом, луком и перцем, можжевельником, горелым маслом и серой. Жилище знахарки оказалось весьма простым, мало чем отличимым от срубов муромских крестьян. Посередине печь, разделившая помещение на две части. У входа бочки, мешки, плетёные заготовки на зиму, кадки, помело и лавка. За печью стол, ещё лавки, сундук.

Никаких цепей, животных и всего остального, что могло издавать странные звуки, слышанные снаружи.

«Очень странно», – отметил Анисим.

– Клади вот сюда, прям поверх тряпки, – Ядвига показала на покрытую шерстяной материей широкую лавку поодаль от печи. – А сами за стол садитесь.

Анисим уложил их Снегурочку и увидал в углу старое деревянное корыто.

– Не поганое, – тут же отозвалась Ядвига. – Для стирки пригожее.

– А мы и не думали, – Ярослав посмотрел на Анисима, и тот тоже кивнул.

– Знаю я, о чём в Муроме, да и всём княжестве болтают, – отмахнулась старуха. – За стол садитесь, говорю же. Сейчас вас сбитнем напою, а сама горемыку вашу осмотрю.

Гости ночные уселись. Ядвига поставила на стол две деревянные кружки, достала прихваткой из печи чугунок, исходящий дымом, и разлила из него ароматный отвар. Анисим ощутил нотки пихты, мёда, крыжовника и ромашки, много запахов смешалось в манящем испить себя напитке. И все были невероятно приятны натуре, но богатырь не решился. А вот Ярослав подул и сделал глоток.

– Благодарствую, Ядвига. То, что нужно в холодную осеннюю ночь.

Комплимент его старуха пропустила, поставила миску с баранками да сухарями и ещё одну, с каким-то вареньем.

– Угощайтесь, – сказала она. – Не быстро дело делается.

Знахарка встала над Снегурочкой, развернула армяк, серебристые волосы освободились от шерстяной пелены и рассыпались по лавке и полу. Ядвига заводила над её телом руками, забормотала что-то. Ярослав косился на действо одним глазом, продолжая пить отвар и вкушая угощение, Анисим же наблюдал сосредоточенно, не позволяя себе пробовать предложенное знахаркой.

Ядвига, похоже, шептала на кельтском, а может, и на старо-эллинском. Она легонько касалась кожи лица Снегурочки, проводила пальцами по её белому сарафану, закатывала глаза, переходя на протяжный напев. Хмыкнула, ушла, скрывшись за печью.

– Ведовство это, а не врачевание, – тихо произнёс Анисим.

– Полно! Откуда знать тебе? Молитва, может, староверская. Сварога просит, аль кого ещё.

– Сварог разве что громом её б разразил за молитвы. Похоже, прав был поп посадский. Отмаливать надобно молодку, а не мучить понапрасну.

Вернулась Ядвига. Видать, слышала всё, сказала:

– Помолись, никто не запрещает. Сам-то кого попросишь? Одина или Ёрд, может, Фрейю или Бальдура?

Анисим погладил заплетённую в косу бороду:

– Я не варяг, а православный человек, старуха. Помолюсь, не сомневайся. И за Снегурочку, и за тебя попрошу.

Ядвига наклонилась к Анисиму и заглянула в его глаза, а он в её. Тьма непроглядная встретила богатыря за очами старухи, одинокое забвенное худо, тоскливое ничто. Он подумал о том, что же та видит в его очах?

Старуха недолго выдержала взгляд Анисима, отвернулась, выпрямилась и отошла.

– Помолись, – гневно прошептала она.

Ярослав потрепал по плечу, вопросительно посмотрел на товарища, а тот лишь пожал плечами.

Ядвига вернулась к Снегурочке. Положила ей на лоб какой-то камешек, другой на грудь, третий на пуп, четвёртый меж бёдер. Продолжила что-то напевать, заговаривать.

Анисим про себя молился господу Христу, Ярослав зевал и кивал носом. Наконец старуха закончила и, развернувшись к своим гостям, сказала:

– Чары на деве этой лежат. Колдовство. Да такое сильное, что в одиночку не справиться мне с ним. Нужен кто-то, чтоб дал надежду ей, подержал за руку и одарил своим теплом. Само сердце вашей Снегурочки сковала зима, и только душевное тепло и любовь обратят её. Чтобы разбить оковы заклятия, наложенного на неё, нужен дух самоотверженный, себя не щадящий и способный на подвиг.

– Я готов, – кивнул Ярослав.

«А как же Лада?» – недоумевал Анисим.

– Придётся нелегко, касатик, ох как нелегко. Огонь, воду и медные трубы придётся пройти, чтобы вернуть к жизни девицу, отречься от своего прошлого, всем пожертвовать.

– Я готов, Ядвига. Готов! – Ярослав резко встал.

Анисим подскочил за ним, ухватил за шею:

– Опомнись! Как же невеста твоя!

Тоскливо выдохнул молодец Удалой:

– Простит, коли сможет. Но не могу я жениться на ней. Как только увидал я красу Снегурочку, сразу понял, она – моя судьба, она моя любовь и моё предназначение. Лада верит в старых богов, верит в силу, что движет всем. Она простит меня. Простит, коли сможет.

– А как же Чернигов? Дружина княжеская и поход на печенегов, будущее твоё героическое?!

Ярослав убрал руку друга с шеи, подошёл к Снегурочке:

– Она моё будущее, и я готов быть для неё одной героем. – Чары ли украли разум молодца, бес попутал, али опоен он был пряным зельем старухи яги, но воспротивился он богатырю Анисиму настолько, что сказал: – Не уйду я отсюда живым. Не оставлю ни за что любовь свою снежную.

С грустью в сердце Анисим покинул избу у реки Смородины, с неподдельной печалью возвратился в посад муромский. Он знал, что Лада придёт с рассветом к нему, дабы спросить, почему не воротился её суженый Ярослав. Анисим не понимал, как пожалеть её, да и сможет ли он.