Читать книгу О чём мечтает весна - Сергей Москвичев - Страница 8

Снег убаюкивал Муром, покрывая своим одеялом. Зима пела колыбельную вместе с ветром. Не успели люди отпраздновать Кузьминки. Осень ушла, не прощаясь, а может, зима вероломно потеснила её в правах. Ныне каждый говорил только о переменах, перевернувших привычный уклад. Анисим в этом видел и хорошее. Сплетни и усмешки вокруг Лады и Ярослава, вроде как, унялись, едва начавшись.

Богатырь надеялся, что ни родня её, ни сама Лада злых языков не слышали. Нет её вины в том, что случилось, не заслужила она ни взглядов косых, ни насмешек.

Анисим пожалел Ладу взглядом и словом, а та убежала прочь. Он не понял отчего. И почему-то всё думал и думал о ней.

«Что ж она такая-то? О чём всё мечтает, весна, всё смехом как ручьями звенящая? – лик её виделся вечно светлым и радостным. Работу делает, а вся как в праздник ухожена, одета. Коса чёрная шёлком блестит, щёки румянцем налиты. А как она кричала, как гневилась на Анисима, когда он ей о Ярославе сказал, что не воротится тот, что другую предпочёл. А Лада всё ж казалась смешной, хрупкой и беззащитной. – Как она управляется со всем, ежели беззаботная и неокрепшая? Может, не такова она на самом деле, а за образом её обманчивым сила скрывается незыблемая?»

Отвлёк от дум о де́вице прибывший вслед за снегом авантюрист и вербовщик, богатырь и старый товарищ Анисима – Прохор Шестипалый. Пальцев у него было по пять на каждой руке, однако он утверждал, что на ногах их по шесть. За это ему братья по дружине муромской прозвище и дали, однако позже выяснилось: и на ногах у Прохора пальцев столько же, сколько у всех, но его матушка, будучи неграмотной, вбила ему ещё в детстве, что толстый большой палец за два считается. Вот где на смех человека поднять можно. Правда, Прохор не дурак и ни с кем, кроме самых близких товарищей, не секретничал. А считать пальцы его самолично никому и в голову не приходило.

Шестипалый ездил в Чернигов по службе да вызнать о кличе князя Владимира Давыдовича и вербовщиком напроситься быть.

Анисим Великан с распростёртыми объятиями принимал друга у себя в доме. Затопил баню. Прохор весь чёрным сделался за путь неблизкий, а как отпарился да обмылся, снова блондином стал. Анисим накрыл стол, как положено, зарубил петуха, щи в печи сварганил, открыл бочонок медовухи.

– Сам у княже не был, врать не буду, но с воителями его говорил, – начал рассказ Прохор за ужином. – Поход и в самом деле зимний Владимир Давыдович запланировал. А теперь, вишь, зима эта самая нагрянула, и не ждал никто. Так что, друг, хватай своего ученика, да в путь собирайся.

– Ярослав не поедет, – пришлось рассказать Прохору о странных событиях: о деве, в лесу найденной, и о помешательстве на ней Удалого.

– Полнится земля русская чудесами. И дураки на ней никогда не переведутся. Значит, без него в путь отправимся. Оно и ничего, скорее будет. С пристани по Оке-реке завтра дубас4 отчалит. На нём мимо Вятичей да через смоленскую землю за неделю в Черниговское княжество попадём, в Северянскую Гавань. Я так и воротился, трёх лошадей в тамошней конюшне оставил. Оттуда по тракту верхом дня четыре, может, пять, и мы в Чернигове.

– Хорошо, коль так.

– Что-то не весел ты, Анисим. Ещё что-то волнует тебя?

С трудом он и сам мог себе признаться, что неожиданно тяжко ему оставлять оказывается Муром родной. Ярослав чудит, Лада из головы не выходит. И если де́вица успокоится рано или поздно, то на что друга здесь Анисим оставляет, ему не ясно. Старуха окаянная Ядвига пургу да жуть нагоняет. Взглянула в глаза его и чего-то рассмотрела там, а Анисим в её очах лишь тьму увидал. И с тьмой этой рядом теперь Ярослав, как бы ни угодил в омут чёрный.

– Тревожно мне, Прохор. Оставлять землю родную и людей близких.

Шестипалый пожал плечами, наполнил кружки медовухой:

– Значит, выпить нужно за то, чтоб у них всё хорошо было.

Выпили.

– И помолиться, – добавил Прохор.

Анисим уже не раз помолился. Из-за старухи Ядвиги его обращение к Христу-господу наполнилось сомнениями.

– Если в душу твои переживания стучатся, друг, – сказал Прохор, вновь наполняя кружки медовухой, – так от этого отвлечение – лучшее лекарство. А пока пей.

На алкоголь налегли богатыри крепко. Возможно, от того и сон Анисима был хмельным и путанным.

Виделись болота чёрные, и щупальца из топей их к нему всё тянулись да достать не могли. Рубил мечом своим Анисим врагов неизвестных. Не людей, нечисть какую-то. Как призраки ледяные они кружились над ним. А потом богатырь воевал со скелетами в кольчугах и с уродливыми каргами с зелёной кожей. Бился с туманом ледяным и видел трёхглавое чудище, с цепи сорвавшееся, на берегу смердящей реки. И был с ним кто-то рядом, сражался бок о бок и спину его прикрывал. Не Прохор, нет, а кто, в тумане хмельном Анисим так и не разобрал.

Проснулся рано. Лежал на печи, Шестипалого, рядом спящего, не будя. Всё взвешивал.

«Надо ехать, сомнения прочь!»

Как запели петухи, сели завтракать. Медовухи пригубили, щами вчерашними да сухарями закусили. Только собрались, как Лада на пороге появилась.

Как мужчина оделась, под стать Анисиму и Прохору: рубаха-косоворотка в штаны заправлена, высокие сапоги, шапка из медвежьей шкуры, две косы тугие по плечам спадают на армяк не запахнутый. Лицо серьёзное, а взгляд решительный.

– По делу пришла?

– Возьми меня с собой, – ответила.

– Куда взять?

– В Чернигов, в поход, с дружиной княжеской.

Прохор любопытный тут как тут подскочил, посмотрел на гостью непрошенную, тихо присвистнул:

– Ничего себе, здравствуй, Лада.

Та кивнула вскользь, а сама всё внимание на Анисима и как кошка, молоко выпрашивающая, глаза разула свои иссиня-чёрные:

– Я и собралась уже.

– С чего взяла, что я сегодня еду?