Читать книгу Робокол - Сергей Супремов - Страница 8

На следующий день погода хворала, болел и юрист. Он бубнил себе под нос, ему снились чумовые сны, ангелы и черти по очереди овладевали его разумом. Генрих чувствовал свою вину и все время возвращался в каюту бедняги, слушал его причитания и начал о чем-то догадываться.

– Говори что-нибудь другое, – вещал, глядя сверху вниз, Генри, – вспомни, что в последний раз смотрел по телеку…

Дима наговаривал что-то по-немецки, отвечал, когда у него что-то спрашивали, и понял, что, как школьник, должен рассказывать подробно. Он держал Генри за руку и цедил сквозь зубы признание:

– Что я ей сделал? Я помог, слышишь, помог… А они стоят там, вдоль улицы, все с чашами золотыми, все в своих одеждах ярких, а люди несут еду, кладут в чаши. Это в Азии где-то, не знаю… Правильно, что кладут. Те берут и кланяются, кланяются и молятся вслух. По ЦДФ показывали…

Пусть на немецком, но Генри понимал, только не признавался Диме ни до, ни после, что знает его язык. Доктор с сожалением представлял, что скоро этому матросику придется обнимать акул. Жалко беднягу, чересчур чувствительный. Но судьбу не выбирают, а над Димой еще властвовала справедливость-судьба.

«„Робокол“ решила взяться за парня – не буду влезать в дела космоса», – рассуждал Генри.

Эта же мысль вернулась к нему днем позже, когда Диму «наряжали» в акваланг. Накануне, в тот ненастный день, когда аквалангист еще болел и бредил, кок стал бросать за борт подпорченную говядину, предварительно привязав к ломтям по паре пустых пластиковых бутылок с запаянным верхом. На следующее утро судно вернулось к «прикормленному» месту и снова угостило морских хищниц. Матросы насчитали пять смертоносных плавников.

– Они? – спросил капитан у Сэмуила, кивая в сторону плавников. Тот утвердительно кивнул головой. Ученый снова был в белом, чем не мог не наводить благоговейного страха на вечно чумазых моряков. Для верности белый джентльмен достал из футляра свой прибор и к всеобщему замешательству стал махать им, как священник в храме.

– Да, те самые, которых я позавчера вычислил. У вас ныряльщик готов? – спросил Сэмуил, словно не замечая несчастного парня.

– Даже вот и не знаю, – капитан глубоко вздохнул. – Этот лис может и выкрутиться. Его собратья – изворотливые типы…

– Вы со своей антидарвиновской теорией? Любопытно, кем я, в таком случае, был, мне вы не говорили…

Капитану было не занимать смекалки. Он прислонился к ограждению и устремил взгляд к горизонту.

– У вас, сэр, есть антенна, что вам мои незрелые антидарвиновские умозаключения. Если уж акул можно настолько точно просчитать за полтора суток и до полградуса, неужто такую мелочь не узнать, тем более про самого себя. Уж будьте любезны, если наладите контакт с этим, – капитан почтительно указал на антенну Сэмуила, – дознавателем, спросите и про меня. Насчет себя всегда не уверен: то ли китом я был, то ли муравьем.

– Китом?! – фальшиво засмеялся ученый. – Уж пожалуй. Только кит не боится акул. Признайтесь, кэп, вы ведь тоже так… как этот немец, в воду к ним ныряли.

Вместо ответа Сострадательное Око развернулся всем корпусом к белому джентльмену и развел руки в стороны, показывая, – дескать, проверяй, вся информация в твоих руках. Сэмуил только усмехнулся и мотнул головой вбок.

– Минута до погружения! – раздался голос первого помощника.

На корме уже соорудили клетку, куда должен был залезть обреченный ныряльщик. Бедняга щупал прутья, и они казались ему жидкими, пружинящими и ничтожными в сравнении с зубами хищников. На обтянутого черной резиной немца нельзя было смотреть без жалости: он и вблизи, и с расстояния выглядел покойником.

– Сейчас-сейчас, ну, что же ты, – недоумевал капитан, – ага, вот, пошло…

Дима наконец остервенел и решил бросить последнюю карту. Что было сил он заорал:

– Тут все свидетели! Вы думаете, они встанут за вас, заявят, будто я утонул, сам полез в пасть монстров? Шиш вам!

Дима стал Дитером и перешел на немецкий. Многие матросы стали украдкой посмеиваться.

– У кого-нибудь выпалит совесть, и они расскажут про этот садизм! Что ты о себе возомнил? Высший класс, а я – пушечное мясо, да? Или тут все безгрешны – никогда не крали, никого не трогали? Скажите еще, не прелюбодействовали? Агнцы вы, тры-ты-ты… – далее шла нецензурная брань, сопровождавшаяся попытками высвободиться из резиновых пут и канатов.

Вниз поступил приказ от капитана пока не подходить к растревоженному, но когда буйство пройдет, то проинструктировать, как надевать радиопояс. Сострадательное Око поежился, хорошо представляя себя в шкуре Димы, хорошо настолько, что вспотели натруженные капитанские ладони, а дыхание участилось. На мгновение Око почувствовал себя загнанным зверем, из последних сил рвущимся из неволи. Вот надежда угасает, близится гибель, и у бренного существа больше нет ничего настоящего, к чему можно на этом свете прильнуть. Капитан вздрогнул и невольно вымолвил:

– Мои годы стали спешить, торопиться к назначенному концу…

– Вы что-то сказали? – переспросил хорошо все слышавший Сэмуил.

Око махнул рукой, и лишь затем отступили прихлынувшие было жалость и отождествление с пареньком. С годами он стал глубже чувствовать людей, словно проникал под кожу, через плоть в самую что ни на есть душу. Неизъяснимое материнское присутствие, равномерно растворенное в земном космосе, или струи с Небес, стремящиеся переиначить, перекроить его морскую природу, сделать из человека смертного модель невиданную, неземную. Так ли это? Он не знал.

Капитан смотрел на Хэндборо, а тот не спускал глаз с капитана. Наконец кэп махнул головой, и первый помощник подбежал к растрепанному немцу. С капитанского мостика казалось, что первый помощник, коренастый, невысокий мужчина, пытается дать взятку еще молодому, но бесстыдно голому юнцу и речь идет о покупке жизни последнего. Резиновый неумеха, как мог, брыкался, но первый помощник был явно сильнее – запихивал что-то в руку неумехи-водолаза, поучал.

– Дима, – выкрикнул капитан, и все обернулись на его голос, – у тебя дети есть?

Молодой человек перестал драться, вопрос застал его врасплох.

– Что, будешь выплачивать компенсацию?! Денег не хватит! – прокричал тот в ответ и отвернулся к морю, потом резко подался корпусом назад от борта и выкрикнул:

– Гюнтер тебя казнит, понял! Я ему отправил письмо, ха…

Последние слова долетели до всех, поскольку ветер дул от кормы. Тогда капитан подозвал Генри и велел ему пойти к укротителю акул, поскольку тот, дескать, хочет ему сообщить нечто важное.

– Что он мне такое может сказать? – заегозил доктор. – Зачем к нему идти, он, что, звал меня? Я не слышал…

Капитан так грозно взглянул на Генри, что желание пререкаться отпало. Через минуту доктор осторожно подошел к Диме со спины. Облаченный в водолазный костюм человек больше не хотел никого видеть и в отчаянии смотрел на выныривающие плавники акул.

– Эта… ты чего звал? – когда Генри произнес это, Хэндборо стал удаляться.

Дима не ответил. Его вдруг поглотило совершенно не подходящее к моменту воспоминание. Когда они повздорили с Анн, он возвращался ночью на своей машине. Ссора произошла по телефону, а ему предстояло ехать еще часа два, клокоча и проклиная подругу. Бензин кончался, и он остановился залить топлива, но на нервах перепутал «пистолеты» заправки и вместо бензина запузырил себе полный бак дизеля. Заметил оплошность он случайно, когда проследил взглядом, к какой этикетке ведет злополучная трубка. Обыкновенно на заправочной станции есть ассистент, который все делает без хозяина машины, но из-за растрепанных нервов Дитер не стал его дожидаться. И влетел!

Молодого человека охватила досада. Были сразу обнаружены виновные: нерасторопный ассистент и девушка-кассир, которая не хотела вникать в ситуацию и требовала оплаты полного бака бесполезного для машины дизеля. О, как он тогда вышел из себя! Чем дальше, тем больше его терзало отчаяние – из-за того, что Анн узнает и обязательно поднимет на смех, как делала всегда. Добивал тот факт, что Дитер уже никуда не едет, а дожидается машины-эвакуатора, затем предстоит починка, а это время, опоздания, нервы.

Подробности этой давнишней сцены растерялись, но Дит сохранил в памяти беспокойство, перемешанное с досадой и тонким, тогда мало волновавшим его душу, но неприятным чувством, что он незаслуженно обидел тех двоих: паренька-студента и женщину-кассира со стоянки. В те роковые дни он слишком часто психовал. И, что удивительно…

Сейчас, стоя на пороге опасности, он тревожился куда меньше. Холодом блестели волны, беззвучно возникали черные мокрые плавники и оставляли бороздки вспененной воды. Но на акул злобы не было. Диму-Дитера стало одолевать раскаяние, которое нередко находит на преступников перед казнью. Злодеи могут ненавидеть своего палача, приближающийся рок, но им хорошо понятно, что они заслужили кару и все поделом. Даже их собственная чаша на весах правосудия, которая годами триумфально мерила правду в сторону Каина, в предсмертный час предательски тянет в противоположном направлении – виновен! Но только редкий из преступников сможет сознаться миру в своей вине. Вслух – это совсем по-другому, вслух злодеи желают до конца носить крылья ангелов.

– Знаешь, Генри, – произнес Дима, – сейчас как будто и не боюсь, а раньше, еще полгода как… Морской воздух, что ли, поправил нервы? Да я бы тут бегал и всех давил, а сейчас не так… Чего, помочь пришел? – шепотом добавил Дима, и в глазах его блеснула надежда.