Читать книгу Межсезонье - Сергей Юрьевич Миронов - Страница 28

В замёрзшем городе Советске,

у пограничного моста,

бушует Неман не по-детски,

срывает ветер снег с куста,

река залеплена туманом,

шпагатом связаны дома,

как будто с вычурным изъяном

пришла на край страны зима,

и с ёлок белых окосевших

летит, змеится мишура.

В кафе средь окон запотевших

жуёт шаверму детвора,

и седовласые литовцы

скупают в спешке колбасу,

а в небесах пасутся овцы,

гуляют в пасмурном лесу

по обе стороны границы,

живут в лесу не первый век,

и из божественной глазницы

на землю шлют прохладный свет.

Как из ваты облака – сероваты.

Пластилином вымощен твой путь.

Утопаешь в вечере косматом,

Но не выйдет в лужах утонуть.

Темноваты контуры свободы,

Да и нет свободы никакой.

Подпираешь облачные своды

Устремлённой в сумерки рукой.

В стороне разбросаны фасады,

Впереди – извилиста река.

За тобой под вымокшим нарядом

Хрупкий день надеждой отмелькал.

В глубине неоновой неволи,

Разобщённых улиц, площадей,

Всё стоишь, как яхта на приколе,

Посреди недремлющих людей,

Смотришь, как прогулочный кораблик

По воде ледышкою плывёт.

Простовато, в звёздочках и каплях,

Нанесён на карту небосвод,

А под ним – пробитый ночью город,

Не насквозь – до старых кирпичей.

Всё идёшь, встревожен и расстроен,

Сам не свой, не брошенный, ничей.

Цветы по осени мелькают

Капризным вздором мишуры,

Живут на дышащем вулкане

Под водопадом с мокрых крыш.

Такое праздное веселье —

Бал увлечённых лепестков,

Спонтанный танец, как в похмелье:

Без ориентиров, без оков.

Ловлю крупинки серпантина.

Бумажных листьев хоровод

Летит по парку птичьим клином —

Такой отчаянный полёт.

Иду за роем разноцветным.

Богат приправами с небес

Промозглый день. Едва заметно

Бледнеют бархатцы окрест.

Доживём до прихода зимы,

Пробежимся по раннему снегу.

Мы ли это, а может, не мы,

Как фигурки из крепкого лего,

В разноцветных одеждах стоим

Посреди заметённого парка,

И пикирует снег на твои

Накладные ресницы в запарке.

В удивительном спит парике

Ель у старого белого тира.

Потянусь к тебе, будет в руке

Снежный ком, будто только постиран,

Незаметно сжиматься без слёз

До прозрачной волнительной капли.

Мы ли это в том парке всерьёз

Или нам только кажется? Вряд ли.

Когда над бумагой кружится пастель,

Под мелом раскрошенным лист утопает.

В перине воздушной на этом листе

Лежит бархатистая роза, и с края,

У самого дома, на белой скамье,

Сидит человек, запорошенный снегом.

И контур его исчезает во тьме,

Заброшен в пейзаж между жизнью и небом.

И роза в метель каменеет, и ночь

Разносит её лепестки по округе.

Уйдёт человек из картины той прочь,

Сотрут его в пепел художника руки,

И утро забрезжит в наброске лучом.

Скамья, блочный дом, блеск стеклянный мороза.

Лежит во дворе под футбольным мячом

Забытая кем-то пурпурная роза.

Лист кленовый, белый шар

снежноягодника. В доме —

не потоп и не пожар,

никого не сыщешь, кроме

предзакатной тишины,

будто сгинули все люди

до несбыточной весны,

и лежат в пыли на блюде

крошки хлеба, шоколад

в затуманенной обёртке.

Барабанит на свой лад

дождь в окно большое хлёсткий,

и мерещится в окне

чей-то лик земной и грустный:

все ушли, нас больше нет,

в небесах темно и пусто,

тихо, только мерный звон

разлетелся по квартире,

и шипящий змеем дрон

плыл в разреженном эфире.

По четвергам в том городе тепло.

Ядрёный квас, и пиво в жёлтой бочке.

В закусочной идёт стакан на взлёт,

И тают зарифмованные строчки.

Звенит трамвай. Пушисты тополя.