Читать книгу У коленей Ананке - Сесиль Монблазе - Страница 3

У Ярошевских, сколько себя помнил маленький Дмитрий, висело над дверью родословное древо, которое уходило корнями вглубь еще во время до начала XX века, а ветвями упиралось в его рождение. Древо, выполненное простыми штрихами чернил на ватмане, было потом тщательно прорисовано во всех своих прожилках дедом Дмитрия, который как-то сразу же после окончания Жуткой Тиранической Власти, заставившей прадеда распрощаться со всем нажитым имуществом и надолго уехать в Заполярье, решил взрыхлить местные архивы города Арбазовки и найти свидетельства своего великого и благородного происхождения, пришлось даже в Столицу ехать. Но дело того стоило – вскоре над дверью в детскую будущего Дмитрия висело красочное подтверждение его происхождения (а за соседней дверью спали родители, которым после брака пришлось переехать в дом к деду с бабкой, ибо покамест не заслужили). Нельзя сказать, что никто до этого не знал о том, что Ярошевские благородные – когда во всей Арбазовке не сыщешь человека с фамилией иной, чем Иванов, Петров и Мухаметгалиев, любое росчерк на «-ий» и «-ия» в конце ФИО воспринимался как нечто крайне крутое и польское. Но правда заключалась и в том, что пока после Тиранической Власти другая, новая власть временно обустраивалась, всем было глубоко плевать на происхождение от поляков или кого бы то ни было еще. Иванов, Петров и Мухаметгалиев ездили на «мерседесах», потом пересели на «роллс-ройсы», а потом вообще остановились на экологичной «тесле», но семья Ярошевских продолжала гнуть свою линию.

Дед Дмитрия работал профессором латыни в местной шараге, отец – мелким менеджером по продажам, а мать, так и быть, военным или же военной. Бабушка уже была на пенсии, но говорят, что когда-то она умела неплохо танцевать и еще некоторое время после выхода в бессрочное свободное плавание до могилы выходила на сцену в качестве бабушки Спящей Красавицы, если конечно, в современных балетных постановках такое допускалось. Но Ярошевские упорно продолжали держаться за свое происхождение и говорить о том, что они интеллигенция (про слово «дворянство» им было сложно заикнуться перед соседями, которые были наследственными пролетариями и тоже этим очень гордились). Однако слово «пролетариат», каким бы оно ни было в прошлом красивым и гордым, происходило, как мог легко сказать дед Ярошевский, от латинского proles – “потомство», потому что соседские бедные Ивановы, Петровы и Мухаметгалиевы, в отличие от более удачливых своих однофамильцев, вообще ничем, кроме детских воплей в каждой квартире, не выделялись. Несмотря на то, что детей отныне в стране в каждом семействе насчитывалось ровно по одному или по двое, Ярошевскому-младшему, который менеджер, было крайне сложно наладить личную жизнь.

– Сын, – говорила ему мать-балерина, – пойдем, проводишь меня на встречу выпускников Ленинградского балетного училища.

– Нет, – отвечал сын-менеджер. – Что мне там делать? Я ненавижу балет.

Мать поджимала губы и в таких случаях злобно смотрела поверх глаз сына на начавший покрываться продольными морщинами его лоб.

– Ты проводишь меня, – повторяла она, поводя своей царственной рукой сверху вниз в выражении царственного разочарования, – или я лишу тебя права брать деньги из моей пенсии.

Сын недоверчиво смотрел на мать и пожимал плечами: мол, куда ты еще денешься.

Мать выдерживала его взгляд и строго отвечала:

– Я всегда могу купить биографию Бродского вместо помощи безработному ребенку, который не хочет даже подарить мне счастье видеть внука.

– Мама! – кричал сын, вставал, громко шлепая босыми ногами по скрипучему старому полу и убегал к себе в комнату. Там он пытался отдышаться, долго шарил по заваленному кипами бумаг с вакансиями о поиске работы комоду, пока наконец не находил корвалол. Отсчитав нужное количество капель, он брал с пола бутылку негазированной воды «Живительная Влага» и пытался дрожащими от нервов руками попасть небольшой струей воды из огромной стеклянной канистры в крохотный пластмассовый стаканчик с каплями. Потом, все еще дрожа, выпивал полную порцию капель и, слегка себя успокаивая тем, что лекарство должно через полчаса подействовать, усаживался за компьютер. Его старенькая пекарня была вся в пятнах чернил, кофе и чего-то странного, сверкала отсутствием клавиш, но все это его не смущало. Когда-то он скачал сюда пару игрушек, подписался на «Дейли мейл» из последней заработанной на сверхурочке суммы, пока его не уволили, и теперь посвящал свое время стримам, и, соответственно, геймингу, а теперь, когда на пятки ему стали наступать молодые охальницы из Твича, плавно переключался на ведение политического блога. Для того, чтобы никто особо не понял, кто таков новый политобозреватель, он решил полностью отделить свою стримящую личность от персоны пишущей. Ради этого он научился рисовать в Пейнте, загрузил изображение из чьего-то Девианта и немного подправил его красоты ради. Однажды, когда он был вынужден целыми днями сидеть в инете из-за поиска работы, пилящих взглядов матери и вздыхания отца, он проснулся знаменитым, обнаружив способность буквально каждые двадцать минут выдавая по посту с пруфами, ссылками, сносками и мемами с Реддита.

Люди обожали нового политического админа, тем более, что принимали его вполне искренне и безоговорочно за молодую милую девушку, которой он притворялся тем успешнее, чем больше народа хотело видеть в соцсетях приятную ламповую тянку с аниме-аватаркой и умением рассуждать о сложных материях. И вот как-то так и вышло, что Ярошевский-младшей познакомился с материей другого сорта, а именно настоящей живой женщиной. Произошло все это несколько анекдотическим образом и в условиях сильно отличающихся от знакомства его собственных родителей. Говорят, что маман-балерина как-то на какой-то из вечеринок, убегая от слишком надоедливого поклонника из разбогатевших Мухаметгалиевых по коридору шибко модного культурного центра для новой элиты, вбежала в аудиторию, где папа-профессор читал лекцию потомков денежных Ивановых о том, как стать Цезарями и поступить в Гарвард, да там и осталась. Сынку же ничего не оставалось, как смириться с выбором родителей, не желавших примириться с рыночком и стать коммерсантами, и самому пойти работать на дядю сразу же после окончания университета, а потом получить нервный срыв во время дедлайна, получить липовую справку по болезни и отправиться на покой, изучать блогинг.

Тогда-то он и нашел свою нишу, незанятую никем другим, свою славу, доставшуюся ему в ходе долгих и унылых срачей, первую по счету девушку и жену, а также то, о чем мечтали Ярошевские-старшие, но так и не осуществили: положение.

Это было время, когда в стране, по мнению одного широкоизвестного давно уже как помершего греческого мыслителя, который писал почти художественные книжки про другого философа, своего дружбана и учителя, что долгое время терся среди местной оливожрущей элиты, взимал с них плату за поболтать, а потом как-то попався и был судим, наступила тирания, плавно вытеснившая собой демократию, в которой жили и возрастали разумом родители Ярошевского. Местами, правда, этот общественный строй, как выяснил сам будущий отец Дмитрия у нужных товарищей, читавших книги о доблестных суперменах-бизнесменах, строивших миллиардные капиталы на необходимых народу вещах и потому желавших избавиться от нудной опеки государства в виде, понимаешь ли, каких-то там налогов, был тимократическим, то есть основанным на честолюбии.

В ту пору интернет раздирался войнами, в которых Ярошевский участвовал и как наблюдатель общеполитических скандалов, интриг и расследований, и как человек, имеющий тонну свободного времени и знания англояза путем обучения в спецшколе, и как носитель фамилии, начинающейся на «Ярош-». С течением времени, побывав сторонником различных по стилю, направленности и озлобленности вовне политических учений, наш герой остановился на самом синкретическом варианте из всех возможных. Девушек он не любил и сторонился, зато не мог пропустить очередной выпуск клипа любимой группы степных монгольских красавиц с очами, похожими на разрез ятагана, синхронными движениями лениво-грациозных тел и сладкими, как газировка, мотивами. В комнате у него по-прежнему царил бардак, но на стене уже висел флаг Сингапура, возле которого тихо сжалась подушка с синевласой красоткой с большими, как шина внедорожника, любопытными глазами.

В кошельке у Яра, как он сам привык себя называть, стремительно таяли деньги, пенсия матери его не спасала, отец с озлобленным видом ходил по дому и хлопал дверями, наблюдая свое стремительное угасание в зеркале. Иногда Яр не мог сказать при встрече, чем он занят, или сказать об этом по интернету без боязни осуждения, пока как-то, под тоскливым светом экрана, не обнаружил родственную, такую же тоскующую и азиатолюбивую душу на страницах открытого телеграма. Это был известный блогер, стример и в прошлом преподаватель, перебравшийся из сумрачной славянской страны в пластиковую азиатскую, не растеряв, а приумножив свою аудиторию, сделавшись вместо грозы и повелителя неучей важным и роскошноусым изобличителем леваков. Так Яр понял, что попал по верному адресу.

Яр: Ты знаешь Кита?

EldaYakuza: Какого именно?

Яр: Ну, стримера. Я завтра буду у него на канале.

EldaYakuza: Неа. И че делать? Играть будете?

Яр: Все куда круче. Политическая болтовня. Зайдешь? Мне реально хочется, чтобы ты хотя бы комменты оставил.

EldaYakuza: Что написать?

Яр: Не знаю, спроси про Цихуань.

EldaYakuza: Эт че?

Яр: Место, где Кит живет. Как там с полицией, с экономикой. Че Цихуань еще не произвел свою космическую программу.

EldaYakuza: Неа, не буду. Найди кого-нить еще. Мне правда неинтересно.

Яр: Ну вот, я думал, мы друзья.

EldaYakuza: Я женюсь завтра, некогда. А ты как?

Яр: Все так же.

EldaYakuza: Ну бывай.

Яр: Спроси, а. Будь ласка.

Пользователь EldaYakuza заблокировал вас.

Стенограмма стрима. «20.15. Говорим с ЯромВраттом о том, как нам обстроить Древнюю Грецию»

Кит: Привет, Яр, ты на месте?

(Шорохи, шепот, комментарий: «Мам, я сейчас». – «Я только пришла спросить»).

Яр: А, да. А ты как поживаешь? Что, поговорим о том, почему Россия не Цихуань?

Кит: Да, я прям только что с женой беседовал об этом. Дело в том, что у нас поцарапали машину, мы ее поставили возле дома на стоянку, приходим как-то из гостей и видим: хоба, царапина вблизи капота, да, большая такая.

Яр: И доблестное полицейское государство Цихуань нашло злоумышленника?

Слушавший эту исповедь майор слегка покряхтел и решил выделить в рапорте словосочетание «полицейское государство». Человек он был старый и не умел в постиронию, которая в его устах вполне могла превратиться и уже превращалась в постсвободу. Ты можешь считать себя, думал он, абсолютно независимым человеком со своим собственным домом, выходом в интернет, реальными или, скорее, виртуальными друзьями, но у тебя всегда есть некое стремление ото всего освободиться, самолично нагнувшись перед рамкой картины «Я и светлое будущее России», написанной в том или ином определенном стиле. Ты мог прийти на работу и уволиться, сменить место приложения усилий вообще, быть безвольной мухой на стекле жизни, но, стоило тебе написать одно лишь слово, как из мухи ты превращался в монстра на мониторе майора, и тебя – не реально, но оттого не менее болезненно – расстреливали из бластеров повышенного внимания, сплетен и причастности к «иностранной организации». Вот и сейчас, параллельно с совещанием другой инициативной группы, которая рассматривала количество крамолы в доселе неизвестном старшему поколению продукте японской анимации, этот майор помечал особенно интересные места речи Яра, держа компьютер открытым также и на беседе канала телеграма «ЯркиеМюсли», который и вел Ярошевский-младший. Кольцо наблюдения постепенно стягивалось возле него, но он и не имел понятия о том, насколько оно было непрочным. Ничего более крамольного, чем «полицейское государство», Яр доселе не сказал и не думал говорить, лицо свое он скрывал, злобные и вражеские комменты со свастиками или призывами к насильственным действиям подчищал, поскольку и сам не был таких взглядов. Максимум, что мог сделать майор, так это перекрыть ему доступ к профессии, если он когда-либо вообще захочет на работу, для того хотя бы, чтобы иметь деньги на очередную компьютерную игрушку про недалекое будущее.

Что майор не знал, так это то, что будущее человека не обязательно находится в его цепких пальцах, даже если этот самый человек ни разу не высказал ни одного преступного соображения, не был в сговоре, не финансировался и не привлекался. Мать Яра, закрепив на голове бигуди и надев через голову сорочку, собиралась ложиться спать, тяжело вздыхая и косясь на читающего толстый том отца, предварительно, в силу новообретенной веры в Бога, прочитав молитву. На дворе стояла теплая погода, в воздухе летало огромное количество мошек, выхлопов дизельного топлива и звуков музыки из соседской машины. Казалось, ничто не предвещает другую грозу, кроме климатической, как вдруг…

Стенограмма стрима

Кит: Нам поступил донат от… ЭльдаЯкудза. «Как вы относитесь к тому, что недавно произошла смена власти на вашей бывшей родине?» Что, блин? Эйй, Яр, как ты относишься к смене власти на твоей, ыхм, родине? Он там вообще трезвый?

Яр (кашляя): Кит, загляни в новости. У тебя там все нормально?

Кит: Это розыгрыш? Это…

Яр: «Только что поступило известие, что в субботу 21-го июня, в 21 час ночи, прямо в кортеже главе страны стало плохо, вследствие чего»… Черт, что за мерзкий стиль, кто так пишет, всем бы руки повыдирал… Так, текст: Анастасия Черепанова. Прошу Настю извинить меня, но текст реально ущербный, у нас в СММ и то лучше работали. Так вот, «вследствие чего глава страны скончался в госпитале города…» Оу, мне сейчас плохо станет. Ты там, Кит?

Кит: Ага, а что?

Яр: ОН помер в Арбазовке!!! Это где я живу, понимаете вы там все или нет?

Пончик майора упал на клавиатуру и некоторое время лежал, впитывая в себя чай, пока его хозяин, в панике застегивая пиджак, садился на переднее сидение служебной машины, которую, отчаянно срывая ногти, пыталась завести женщина-водильша, или водителка, или кто бы то ни было, а через границу обрывали телефоны корреспонденты мировых новостных служб, пели громким голосом победные славянские гимны, ругались и составляли коммюнике. Когда во дворе громко свистнула первая ракета с красными сигнальными огнями, Яр заходился истерическим смехом, а донаты все сыпались и сыпались на его голову. Так сбылось одно из первых предсказаний древнегреческого философа – в одном конкретном обществе сменилась власть, и теперь настала очередь второго предсказания – сын покойного тирана должен был взять бразды правления в свои руки и направить государственных коней прямиком в университеты, чтобы находящихся там профессоров философии привлечь к управлению государством.

Отец Яра, читая книгу, неожиданно вздрогнул от прозвеневшего рядом телефона. Черный теплый аппарат яростно сиял на всю затемненную комнату своим оранжевым светом. Ему пришлось для того, чтобы банально встать, перешагнуть старыми, почти негнущимися худыми ногами через сонное, но такое тонкое и нежное в лунном свете тело жены, не утратившей природную гибкость балетной девочки, и взяться за трубку.

– Алло, Вань, ты? – Голос его друга и соратника буквально взмывал в трубке и опадал вниз, как будто бы он мчался по какому-то невидимому марафону.

– Да, а что? – недоверчиво произнес Ярошевский-отец.

– И… ижиков умер, – словно икая, выговорил фамилию коллега.

– Это не шутка? Алло? Откуда ты знаешь вообще, эй? – Иван Иванович Ярошевский поперхнулся и облокотился поплывшим телом о стену. – Что с нами вообще теперь будет?

– Ты про финансирование? Нет? Забудь, дело в том, что его сын…

– Нет у него сына, – громко произнес Ярошевский-отец, как бы закрывая этим саму тему беседы, которая намекала на несколько недавно появившихся в печати «разоблачений» главы государства, приписывая ему романы с сотрудницами, безымянных детей и даже далекое и странное отцовство одного из министров, который, по сути, был младше Ижикова на каких-то четырнадцать лет.

– Нет, есть, – уверяла трубка. – Мальчик недавно сдал анализ ДНК, и прямо сейчас приехал вступать в свои права…

– Но будут же выборы, – устало отмахнулся отец. – И вообще, Ижиков всегда хорошо выглядел.

– Это от стволовых клеток… ик!.. ой, – вздрогнул телефон.

– Ты пил? – озабоченно спросил отец.

– Ну, решил справить окончание труда над той книгой, – оправдалась трубка. – Все-таки свобода воли в аналитической философии вещь сложная. А как там элеаты?

– Поживают, – уклончиво ответил отец. – И все равно не понимаю, какого черта ты звонишь, если серьезно? Ну умер и умер. Я его, собственно, никогда особенно не любил, да и институт особо ничего ни от жизни его, ни от смерти не получит. Не валяй дурака.

Жена тихо засопела и подняла аристократически-удлиненную голову, подслеповато вслушиваясь в разговор.

– Кто?

Отец жестом красивых пальцев интеллигентного мужчины тихо показал ей, что спать можно. Она, однако, не послушалась, слегка привстав на локте. Луна прочертила ее угловатое выпуклое плечо и отправилась на звонкие острые ключицы. Ярошевский невольно залюбовался ей, вспомнив тот день, когда ему довелось столкнуться с ней в коридоре того выставочного комплекса, выронив пару листков с написанной лекцией ей за небольших размеров корсаж, и закраснелся.

– Ты не понял. Нас всех вызывают в университет. Одевайся… Новый начальник любит философию.

Отец недоуменно поморщился. Мать пожала плечами и постаралась вглядеться в лицо своего благоверного, умирая от желания спросить, что делается.

– Ты же не знаешь, кто его сын? – спросила трубка на той стороне и радостно выдохнула: – Это…

* * *

– …Николай Алексеев, молодой, энергичный директор многопрофильного издательства «Имплювий», специализирующегося на пропаганде изучения гуманитарных наук и тесной связи их с ныне забытой натурфилософией, – вещал неожиданно включенный Яром телевизор. – Свою кандидатскую работу он защищал по Макиавелли, докторскую – по философии Платона. Более образованным человеком, чем Алексеев, был только президент Грузии Звиад Гамсахурдия. Так что всем, кто беспокоится о судьбе нашей страны, могу сказать – мы находимся в надежных руках.

Что-то странное витало в воздухе, знать бы еще, что именно. Женщина на экране неожиданно подвязала волосы в высокий пучок и надела платье, обнажающее одно плечо, ее платье из органзы странно гармонировало с находящейся позади нее картиной, изображающей Сафо, и общим видом белой студии, выполненной из какого-то похожего на мрамор камня с закругленными силуэтами стола и высокого окна. Возле диктора на столе лежала книга, возле книги циркуль, которым она левой, кстати, рукой что-то чертила на листе бумаги, картинно изогнувшись, пока правая рука, подражавшая ораторам древности, взрезала пальцами воздух. Кажется, даже тупой зомбоящик превратился в подобие концерта классической музыки, только не постсоветского, унылого дергания за скрипочку в зале, состоящем из одних пенсионеров, а настоящего.

Яр сидел, макая пончик в чай, и не уставал слушать доносящие из телевизора рулады. Что-то определенно менялось. Возникало желание снять с себя протертые спортивки и одеть более приличные случаю черные брюки, которые он изредка одевал на собеседования на различных работах, когда поток донатов прекращался и вновь надо было идти позориться. Яр отложил чашку, поймал на лету крошки пончика и сунул их в рот, ощутив блаженную теплую сладость и сытость, и, потянувшись всем телом, открыл телеграм. Быстро найдя нужную строчку, он отправил сообщению пользователю «Яскравий Кiт», тому самому великому преподавателю, умчавшемуся строить азиатский рай на земле, но до сих пор искренне жившему на донаты украинцу, и отправил ему следующее:

«Похоже, теперь ты вновь можешь преподавать. Слышал?»

Пока Кит не был онлайн, он успел походить из угла в угол туда и сюда, ответить на сотню других сообщений, поздравлявших его или выражавших озабоченность тем, что творилось вокруг Алексеева, который не был ни бизнесменом, ни силовиком, поругаться с анонимными комментаторами, ржавшими над тем, что сыном властного Ижикова становится какой-то плюгавый интеллигентишко, несколько раз написать про чужую мамку, и, наконец, не вытерпев, открыть почту новоявленного лидера, уже заявившего о том, что его поддерживает все население страны, и черкнуть пару слов о себе, своих родителях и будущем России. Только потом Кит ответил, но Яр был где-то уже далеко: «Извини, я украинец, да и что вы там собираетесь делать, когда я живу в самом идеальном обществе из всех возможных?»

Он, его родители и несколько неизвестных ему деятелей в один прекрасный день сели в поезд, уносивший их навстречу лидеру, а потом вернулись в Арбазовку, получив немалые должности, правда, в местном городе, но все равно настолько значительные, что их квартира сменилась красивым домом, над которым взвилось знамя с их гербом, полученным от дальних предков, а фасад украсился надписью «Ярошевские. Аристократия». Соседние дома, не прошедшие по конкурсу, состоящему из разнообразных психологических, технических и прочих физических испытаний, стояли с унылыми табличками «Купцы» или «Земледельцы». Как знали некоторые, на пятом этаже дома через дорогу вообще висела надпись «Поэты», что считалось крайней негодностью обитавших там жителей. Когда Ярошевские приехали и привезли с собой постановление властей о том, что отныне они принадлежат к аристократии, отец несказанно обрадовался, ибо был пенсионером, избавленным по старости лет от военной службы, мать огорчилась, не найдя в своем новом звании ничего, что могло бы вознаградить ее на старости лет, а Яр, подойдя к дакимакуре, в последний раз поцеловал и обнял ее. Потом он опустился на диван, включил комп и стал, обливаясь слезами и одновременно с внутренней гордостью, удалять остатки игр, захламлявших рабочую память.

Завтра он станет воином, перейдя на сторожевую службу. А после, возможно, вообще отцом. Через неделю должен состояться праздник, когда ему будет позволено выбрать себе первую жену из всех остальных, последующих одна за другой десяти – по количеству прожитых им до пятидесяти лет – отрезков жизни и праздников плодородия. А потом и стать отцом. Но об этом он уже не размышлял. Он знал, кого выберет: по ту сторону экрана его фанатка договорилась с ним о приезде в Абразовку в день праздника. Вопрос заключался только в том, станет ли она его женой и на следующий год?

Нервно мотнув головой, Яр несколько раз подтянулся на висевших над головой брусьях, передохнул, пытаясь запить водой ощущение выскакивавшего из груди сердца, одел бушлат и пошел, сжимая в руках красивую винтовку с оптическим прицелом, злобно блестевшую в лучах солнца.