Читать книгу У коленей Ананке - Сесиль Монблазе - Страница 4

Атропос, нежно придерживая чайное блюдце, не могла удержать своего волнения и не расплескать чай, порывисто встав на ноги и заходив, ударяя обутыми в белые сапожки ногами, по облакам.

– Ну это же несправедливо… Нет, так и должно было быть. О чем то бишь я? Он родится в такой интересной, знатной семье. Дед и бабка – великие люди, носители человеческих отличий там, в Низу, причем вполне почитаемых даже в былые времена, когда люди превыше всего ценили деньги, и его деду приходилось вымаливать мерзкие зеленые бумажки у каких-то толстых господ, которые не давали ему проходу, печатать книги на дешевой серой бумаге, при мысли о том, что их никто и никогда не прочтет, кроме парочки его студентов. Да, сложная судьба… Бабка – обладательница лебединой шеи, наперсница Орфея, сама похожая на лебедя и исполнявшая его партию как в большом балете, так и в нескольких малых номерах, приковывавшая к себе внимание сильных мира сего. Правда, ей пришлось побывать любовницей бандита, но это было давно, так давно, что его поцелуи, – Атропос закраснелась, – стерлись из ее памяти…

Клото, сидевшая рядом, хихикнула:

– И все равно это самый занудный из ныне существующих строев, ты не можешь не замечать.

Лахесис подняла палец вверх и указала им, как сестры заметили, чуть ли не на прежнюю область пребывания титанов:

– И все равно, Алексеев гениальный человек и президент. Как наш отец, Зевс, победил своего отца, Кроноса, и поставил превыше всех трон свой, так и Алексеев сменил нечестивое и сребролюбивое царствие своего отца, Ижикова, на свою разумную власть, освещенную философией…

Геба, слегка задумавшись, полуприкрыла глаза и бросила в сторону:

– Но ведь Ижиков был тиран?

– Был.

– Да сплыл, так, Ла? – хохотнула Клото.

Облака, которые она завязала на лодыжках, как целофановые пакеты, недавно упраздненные обсуждаемым ныне правителем-философом, упорно не желали крепиться на ее атлетических ногах и скользить вдоль эфира, как на катке. Хариты опять обгоняли ее на повороте, чертовки.

– Эй, я бегу, – крикнула она, но облако опять соскочило с левой ноги, и Клио, ошеломленно ухнув, впечаталась лбом о пустующее кресло своей матери.

– И когда ж этот сукин сын родится, а, Попо? – заныла она.

Ей на земле начал вторить вой новорожденного младенца.

* * *

Когда он впервые написал ей, она даже не обрадовалась. У нее была куча мужиков в интернете, которые от нечего делать постоянно скидывали ей мемы, пара-тройка парней в университете, некоторые из них приезжали туда на шикарных машинах, наконец, пара треков любимого европейского певца на Спотифае, которые она от нечего делать переслушивала. Когда она глядела на себя в зеркало, она, правда, ничего не видела, потому что очки давно уже стали для нее не просто прибавкой к глазам, а полноценным фасеточным зрением. Она обожала геймлеи с танковыми армадами и самураями, а также тренироваться по методу Брюса Ли и читать умные книги о строении нашей вселенной. Ей ничего не было нужно от него, кроме пары вопросов о будущем нашей страны, на которые он постарался как можно детальнее ей ответить.

До это ей писал его друг Эльдар, он же EldaYakuza, который обожал даосизм и рассуждал о том, каким будет технофашизм без оглядки на антиутопии. Эльдар обожал по утрам присылать ей селфи с одним выпученным глазом, виднеющимся из-за одеяла. Когда его довелось сфотографироваться в полный рост возле вывески какого-то супермаркета, она была жестоко разочарована: Эльдар, увы, имел пухлые щеки типичного степняка, низкий рост, а его левый глаз не соответствовал правому. Да и куртка у якудзы, честно говоря, не оставляла сомнений в том, что вес принадлежавшего ей тела значит для жизни данного субъекта больше, чем вес мозгов. Тогда она плавно переключилась на Яра, тем более, что он тогда только начал стримить, а ей нравилось все, что не получило широкого охвата. Под широтой охвата она понимала как корпулентность тела, так и более сложный случай – сколько раз этого человека хотя бы пытались охватить нежные тянские руки. Она не хотела бы оказаться не то что тысячной, но даже и второй.

Посему она и не подошла Киту. Когда Кит, живший в азиатских дебрях, спросил ее фото, она попыталась отшутиться и сказала, что она достаточно китаёза для того, чтобы не щурить глаза перед его величием. Кит обрадовался тому, что она умеет разговаривать как азиатка из дорам и из приличных благородных семей, выспренно и уважительно. На самом деле, в ее словах нифига такого не было – просто Кит ей ни разу не зашел. Потом она все-таки выслала свою фотку… Если уж она и была восточной женщиной, то было это, прямо сказать незаметно. Темные, небрежно лежащие волосы светло-каштанового оттенка, которые в принципе было сложно правильно причесать, так, чтобы они не сбивались в отдельные пряди, большие черные глаза, похожие на полумесяц остриями вверх, немного большой нос и тонкие губы с довольно широкой челюстью – красива она или нет? Видна ли в ней кровь финна или хана? Она сама не могла бы сказать.

Но именно эта фотка зародила в душе Яра, которому ее как-то показал Кит, семена сомнения в том, что ему не нужны живые девушки. Однажды, повинуясь инстинкту, он вместо аниме пошел играть в «Ведьмака», где полчаса любовался на похожую на нее женщину через компьютерный экран. Потом она стала попадаться ему везде. Так он и стал смотреть кино, иногда забираясь душой до довольно старых образцов времен детства его бабушки. Когда Яр видел на улице или вконтакте случайно похожий размер глаз или объемную челюсть, он автоматически тянулся рукой к телефону либо для моментального воровского, сделанного из под полы фото, либо ради кнопки сохранить.

Потом он постепенно набирался смелости, чтобы задавать ей личные вопросы. «Чем занимаешься? Где учишься?» – все это было так банально и неинтересно, поэтому он проходил сразу мимо этого и интересовался следующим: «Если бы ты изучала иностранный язык, каким бы он был?» «Венгерский, по-моему, он нереально красив, сложен, и я люблю шипящие звуки». «Какую бы внешность ты хотела иметь?» «Что за вопрос? Хочу быть нордической блондинкой… Нет, я хочу быть азиаткой. При чем тут вообще внешность, когда главное – тембр голоса? Вот я недавно видела одного парня, который огромный качок и говорит, как маленькая писклявая птица, представляешь?» Он молчал и старался представить не только качка, но и дальнейшее развитие беседы. Как-то он купил даже карто таро с нарисованными на обложках голыми женщинами и постарался разложить из них ответ на вопрос, нравится ли он ей. Никогда даже перспектива устроиться на работу и получить, наконец, деньги для похода в ближайшую пиццерию его не волновала так, как возможность встречаться с этой девушкой.

Однажды она, видимо, устав от обычной беседы, спросила я, почему он так и не поинтересовался ее политическими взглядами. «А надо было?» «Нет, но все же, мы познакомились с тобой в тусовочке. Почему бы не спросить друг друга, хотим ли мы иерархию, как мы относимся к рынку эт сетера». Ее палец немного помедлил над клавишей, и дальше она продолжила. «Ты многого обо мне не знаешь». «Это что-то личное? Весь в нетерпении». «Нет», – написала она и помедлила, слегка касаясь указательным пальцем клавиши от страха. «Я… либералка», наконец неохотно написала она и вздохнула. Если он сейчас отвернется от нее, что ж, так тому и быть. Она взяла с пола бутылку с минеральной водой и сделала один нервный глоток, потом, подумав, выпила воду еще. Он все не отвечал. Она могла бы его понять, если бы так сильно не привязалась писать к нему каждый день, посвящая почти во все свои проблемы. Так, он первый узнал о том, что к ней однажды подвалил товарищ майор и долго спрашивал о том, знакома ли она с Китом и не может ли стать лидеру движения чуть ближе, чем его холодильник. Предложение она отвергла с возмущением, потому как Кит был давно и успешно женат аж на нескольких азиатках и успел произвести на свет несколько детей. Быть третьей или четвертой в гареме далекой мусульманской страны даже у худого высокого парня ее не слишком-то прельщало.

Тут зазвонил телефон в проге, из-за чего она спешно поставила трясущимися руками банку на пол и почти сошла с ума, нажимая на клавишу «ответить». В динамиках раздался голос ее собеседника, увеличенный до размера громкости Ниагарского водопада. «Ты за феминизм?» – грозно прокричала трубка. «Нет», – обрадованно вздохнула она. «Ты считаешь, что межрасовые браки благо?» «Нет же, они размывают расовые черты и не создают ничего нового, даже в интеллектуальном плане. Но я искренне уверена, что африканцы вполне в состоянии создавать высокую культуру, я джаз слушаю…» «Слава Богу», произнесло эхо на том проводе. «Ты за либертарианство?» «И это тоже нет, я могла бы скорее назвать себя социалисткой, потому что я…» «Когда мы увидимся?», произнес голос. Она лихорадочно пошарила по столу в поисках бумаги, и, не найдя ничего, кроме испорченного тюбика помады, записала на гладкой черной поверхности домашний адрес Яра. Само собой, после неожиданного введения во власть философа Алексеева ей предстояло увидеться с ним уже на других, более явных и почти неприличных, условиях.

* * *

– Вы действительно считаете, Николай – можно вас так называть? – Алексеев смущенно мотнул головой, непривычный к обстановке роскошного кабинета, в которой происходила встреча с новыми министрами, – что такой способ размножения населения будет самым удобным для нас и наиболее приличным для него? Это как-то поможет устранить тот разврат и бездны греха, в которые мы упали за последние десять лет? – допытывался меж тем оставленный с прошлого президентства рыжий депутат, недовольно потрясая козлиной бородкой над планом, вчера начисто переписанным рукой самого Лидера.

Алексеев вздохнул и развел руками – у него не было желания спорить с религиозными фанатиками, и потом, разве мысль античности не породила саму ту церковную философию, за которую ратовал рыжий? Пусть скажет спасибо, что ни одна церковь в мире от него не отказалась, уж слишком часто он их менял, не забывая облить грязью предыдущую. То, что он делал в философском кабинете министров, и вовсе не поддавалось объяснению. Говорят, что он защитил какую-то диссертацию давным-давно во времена Первого отката от марксизма, но это было, кажется, двадцать лет тому назад, и на сугубую любовь к мудрости не тянуло. Скорее, на отвращение от глупости веры в царство рабочих.

– Нет, не считаю, но мне кажется, что стоит попробовать? Как вот вы думаете? – обернулся он к одному престарелому юристу, чей огромный живот колыхался над столом, как Юпитер, стянутый ремнем, словно орбитами спутников. Его пряжка с волком была то ли Фобосом, то ли Деймосом.

– Я думаю, что нам надо просто взять и узаконить многоженство, как то было издавна принято в регионах, вместо этого вот, как бы его назвать, харама, – промолвил юрист.

Алексеев вздохнул.

– Вы серьезно? Мы фактически предлагаем то же самое, только для всех разом в одно и то же время. Многоженство бы лишило множества женщин возможности иметь столько детей, сколько они хотят, и любви бы их лишило, – промолвил он.

– Вы были бы рады иметь нескольких жен, Николай-эфенди? – промолвил восточного вида мудрец, сидящий в чалме и халате по правую руку от юриста.

– Я – нет, у меня уже закончился тот возраст, по какому закон дозволяет мужчинам размножаться, мне же больше пятидесяти лет…

– Но мы еще не приняли этот закон.

Алексеев постучал электронной указкой, неожиданно появившейся у него в руках, по столу. Экран позади него заморгал и выключился.

– Ну, так всегда с этими устройствами. Пожалуйста, – обернулся он вокруг, – кто-нибудь, включите ЭТО.

Кем-нибудь оказалась молодая короткостриженная девушка в военной форме, через рукавами которой выпирали широкие, похожие на подушечные валики, бицепсы. Она быстро подошла, потрясла пульт, потом нашарила в кармане отвертку, подкрутила небольшое колесико в устройстве и отбежала подальше.

– Там бомба? – удивился Алексеев.

– Никак нет, товарищ полковник, – отрапортовала она, щелкнув кирзовыми сапогами.

– Я не являюсь пока полковником, – отрезал Лидер и посмотрел внимательно на девушку:

– Как видите, наша военная форма тоже оставляет желать лучшего. Скажите, неужели кому-нибудь в мире захочется становиться стражем в таким неудобных и пахучих – честное слово, они пахнут даже на втором этаже, и преужасно – сапогах, вместо красивого синего мундира с эполетами и высоких кожаных сапог с длинными голенищами, как в империи?

Девушка подумала, что Алексеев говорит с ней, и решила высказать свое мнение:

– Ну, мне нормально, не знаю, как вам. Они правда пахнут? Не нюхала…

– Как и я пороху, – миролюбиво прибавил Алексеев. – Идите. Ой нет, постойте, вы нам еще нужны.

Сидящие за столом переглянулись.

– Вот господин имам наверняка знает, что Аллах держит каждого за хохол, как написано в Коране, а вы, сударыня, наверняка каждого мирного человека держите за хохла. Вам, как мне помнится, довелось побывать в действующей армии? – повернулся к смущенной девушке Андреев.

Она выпятила нижнюю челюсть от застенчивости и стремления показать свою храбрость и зычно прокричала:

– Есть, господин полковник! – Потом прибавила: – С «господином» смотрится солиднее?

* * *

Имам внимательно осмотрел девушку с головы до ног, не найдя, впрочем, в ее наряде ничего неблагопристойного. Остальные два гостя – другой философ, в котором нетрудно было узнать профессора Ярошевского, и банкир, похожий своим профилем на голодную ворону, переглянулись между собой и, не веря тому, что вынуждены сидеть и слушать этот странный диалог, усмехнулись.

– Я, как человек, которого здесь намереваются лишить власти, – сказал банкир, – только за то, чтобы военные не обзаводились постоянными семьями и не передавали свою власть по наследству. Иначе в руках силовиков окажемся все мы… И потом, что делать тем из офицеров, которые будут следить за штабным хозяйством?

– Тоже быть фактически без семьи, – отрезал Алексеев. – К сожалению, я не позвал сюда ни одного представителя христианского черного духовенства, а то они бы подтвердили пользу моего установления для светских властителей душ и тел. Скажите, – опять обернулся он к девушке, – как вы считаете, вы могли бы участвовать в празднике плодородия каждый год, выбирая себе каждый раз нового мужа, с нашей, естественно, помощью, и при этом быть матерью, не зная, какой из детей при этом ваш?

Девушка от скромности не смогла вымолвить ни слова. Тогда Ярошевский подошел к ней и тихо произнес:

– Мадемуазель, вы за Лебенсборн или против?

– Я, вообще-то, за. Нам действительно не стоит поощрять кумовство и родственные отношения. Говорят же, что не быть кому-либо генералом из детей, скажем, полковника, – она вскинула глаза на Алексеева, который сам постарался в смущении отвести их, – пока у генерала есть свой сын. Я никогда не думала, что моя карьера будет зависеть только от меня, но я пошла в училище, руководствуясь только идеей порядка. Меня привлекал тот самый момент, – она никак не могла подобрать слова, – что я всю мою агрессию, все мои знания вообще смогу как-то использовать для службы всем людям, понимаете? Когда я была чуть поменьше, – тут имам сатирически усмехнулся, – я читала про одного человека… трансгендера, который как-то решил броситься под самосвал из-за того, что никто не хотел признавать его женщиной. И вот мне запомнилась одна фраза, которую он записал тогда у себя в блоге. “Fix the society, please”. Я не могу перевести дословно, но зато примерно понимаю смысл, что это не они все – транс… гендеры, геи, лесбиянки, феминистки, – держат общество, а мы. Мы направляем движение рук каждого. Так нормально? – напоследок спросила она, от напряжения тонко провизжав, как полусъеденный мышонок.

Юрист улыбнулся и потер руки, то же самое сделал и банкир, обнажив тем самым некую общность происхождения, которая не ускользнула от лица Алексеева.

– Вы правы, дорогая сударыня, но я повторяю свой вопрос: вы хотели бы каждый раз выбирать себе нового мужа? И при этом руководствоваться замечаниями наших ведущих генетиков?

– Да, – спокойно произнесла она. – Чесслово, я никогда особо сильно не заботилась о личной жизни, мне некогда. У меня постоянно тренировки, потом я читаю, занимаюсь иностранными языками.

– Эта милая девушка – отличница физподготовки, – произнес Алексеев, взглянув на собеседников, – вам всем, как людям с отчасти философским складом ума (иначе бы я вас сюда не позвал) – тут он ненамеренно глуповато гоготнул и уставился на окружающих, делая из себя Сталина рядом с членами Политбюро в середине какого-нибудь застолья в 37 году, – вам, как людям читающим и думающим, должно быть ясно, сколь нужны нам похожие на нее люди, может, менее нас размышляющие, но умеющие править, отдавать приказы и фикс зе сосаети. Так?

Слегка обиженная девушка кивнула:

– Именно так. Если вы найдете мне парня, я реально буду рада, а что касается детей, то… я над этим еще не задумывалась!

Все сидящие засмеялись, и только Ярошевский пожал плечами и тихо произнес: «Да, но кто найдет девушку для моего сына». Как странно было ему потом сознавать, что он видел ее прямо на том самом заседании, стоящую в военной форме с выкаченными вперед челюстями и лихо откинутой головой в зеленом берете на темных волосах. Оказалось, что генетически Яр и молодая ветеранка так называемых Соседских войн отлично подходят друг другу.

* * *

После совещания она заскочила в соседний кабинет, где ее сменил сослуживец, который уже давно имел на нее глаз, только вот она его не особо хотела. Он подмигнул ей и расставил объятия для поцелуев.

– А тебе свезло! Сам Алексеев! Ты хоть веришь своему счастью? Кстати, я могу гет май сатисфакшен или нет? Иди сюда.

– Отстань, – отвернулась та, – меня приглашали пульт наладить. Обсуждали какую-то странную фигню, ничего нового, можешь зайти потом сам, сейчас там другое совещание, что-то по экономике вроде.

– Хех, а ты крута, подошла первая, – он потрепал ее по плечу. – Давай потом кофе выпьем, мне еще на дежурстве долго оставаться, я вообще весь замерз, понимаешь хоть?

– Да, но мне надо поехать кой-куда, я вернусь через неделю, сам понимаешь… – Она повела плечами.

– Не верю. Ты с кем-то встречаешься?

– Не так чтобы. А вообще не твое дело. Тебя как мама учила? Ну, скажи, – пробормотала она, подходя к рабочему компьютеру, злобно шмякнув мышкой об стол.

– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант, – гаркнул военный тип и шваркнул сапожищами.

– Прааально, только не «товарищ», а «господин». Нас переименовывают, – сказала она, наконец-то нащупав мышкой скользкую поверхность коврика.

«Ну как», – написала она. «Что как?» – ответил на том конце заспанный Яр. «Куда распределили?» «Не поверишь – в стражи». «Это значит, что мы сможем увидеться». «Ты тоже страж? Но как? Поздравляю». «Хорош гнать, я вообще старший лейтенант. Ну бай-бай сейчас, мне еще собираться… Или ты ко мне?» Дальше она не смогла писать, потому что неожиданно ощутила какую-то скованность во всех своих движениях. Им предстояло увидеться и решить, хотят ли они прямо сейчас отпраздновать день плодородия или выбрать себе кого-то другого. Или, возможно, им обоим придется подчиниться чей-то чужой воле и расстаться навек. Странно, что она никогда не думала о Яре в таком качестве, и не менее тяжко было осознавать, что за всем фасадом его слов крылся кабинет тайной похоти, крепко запертый в сейфе с двойным замком аниме и видеоигр.

Через некоторое время она узнала, что ее ребенок с Яром станет одним из первых деяний нового режима и поставила росчерк: «Согласна», посмотрев на низенького светловолосого мужчину с вечно наморщенным лбом, который ведал хозяйственными делами военных частей. Потом она подошла к нему, взяла его дрожащей рукой за подбородок и притянула к себе. Свершилось благое, с небес на землю упала душа Дмитрия.