Читать книгу У коленей Ананке - Сесиль Монблазе - Страница 5

– Что там, я не вижу?

– Дмитрий Ярошевский родился! Наша душа! Возлюбленный Попо!

– Ахахахах, не может быть, не мешайте мне, неугомонные, вот я вас, quos ego! – И Клото замахнулась на харит своей сандалией. – Дайте хотя бы посмотреть, где он.

– Держи, – Геба протянула ей увеличительное стекло, собиравшее в себя лучи, выходящие из рук Гелиоса, прямиком на землю.

– Я не вижу! Тут пылинки!

– Это не пылинки, а испытания ядерного вооружения, – сановито сказала Лахесис и поправила пучок. За ней до сих пор водилась эта странная привычка – когда она хотела подчеркнуть свою значимость, она каждый раз трогала волосы, особенно любя прикасаться к высокому шиньону из полуседых и неподкрашенных волос, которые всем своим видом противостояли как завитым по-старому локонам Атропос, так и разноцветным волосам Клото, на этот раз собранным в баранки возле ушей – она косплеила принцессу Лею.

– Но разве люди до сих пор не поняли, как это вредно и ненужно? – произнесла добродетельная Попо, поднеся к глазам еще и монокль. Свет ударил ей в очи, вследствие чего она несколько минут рассматривала вариант с тем, чтобы упасть в обморок, но решила не смешить сестер с харитами.

– О, Гебо, ты только погляди, какой красивый! Мы и понятия не имели, что маленькие двуногие скотинки с Низу настолько приятно выглядят, – упивались зрелищем хариты, стоя на последней ступеньке седьмого неба и пытаясь на ней удержаться. Все-таки Клото удалось подпихнуть локтем одну из них так, что она свалилась на шестую.

– Глядите, а то скоро мать придет! Она в такой ярости!

– Что опять? Зевс сказал, что и забыл то время, когда он был ее любовником? – Они вместе покатились со смеху вплоть до пятого неба.

– Пожалуй, но сейчас ей явно не по себе из-за нашего подопечного. Понимаете, она хочет накопить ему побольше баллов и повысить в статусе, но есть один баг, так что ей пришлось спросить Протея, как он со всем этим справлялся.

– О боже мой! – произнесла Атропос. – Этот развратник! До сих пор помню, о чем он говорил с отцом и мачехой, я была в таком стыде. Мне, знаете ли, иногда делается плохо при мысли о том, кто является нашим отцом, ведь этот бог не может банально потерпеть с расспросами о проблемах пола до тех пор, пока Олимп не отвернется. Я, может быть, и вообще бы не хотела…

– Чего не хотела? Быть дочерью пресвятого Зевса, величайшего из бессмертных? Не существовать на этом свете? – прищурилась Лахесис.

– О нет, конечно же, нет! Но как моему возлюбленному доведется существовать в таком виде из-за промаха нашей матери…

– Хехе, – произнесла Клото. – Хезе.

* * *

На земле, или, пользуясь терминологией олимпийских божеств, на Низу, был обычный день. Ничто не предвещало ни грозы, ни вторжения соседей, так что все в госпитале могли спокойно расслабиться и предаться редкому для того государства делу – деторождению и детоприемству. До господина Алексеева проблемами демографии, кажется, вообще никто и никогда не занимался. За то время, что прошли со времени последних двадцати лет правления его отца, господина Ижикова, старого партийного функционера в эпоху коммунизма, жизнь детей в стране просела окончательно. Чем меньше становилось мелких человек, тем менее их должно было остаться в дальнейшем – дети просто-напросто отвлекали народ от насущной необходимости делания денег. Они, к слову, были попросту некрасивы, не такие, как кошки или собаки, или хотя бы маленькие французы – большеголовые орущие твари, каждая из которых влетала тому, кто задумал его приобрести путем рождения, в лишние проблемы по здоровью или изрядное количество хрустящих купюр. Причина того, почему люди не хотели их иметь, отчасти была связана с тем, что лучшие женщины почти никогда не сходились с подобными им мужчинами, а отчасти заключалась в том, что в мире, которым ныне правил Алексеев, царило распутство. Каждый день его царствования у него звонил телефон или ему направлялось сообщение, в котором его ближайшие партнеру по спаррингу из соседней европейской страны спрашивали: «Проблемы геев обсуждаться будут?» «Нет», – удивленно отвечал он. «Почему?» – вежливо подавали реплики на том конце провода. «А почему бы и не обсуждать?» – отвечал он. За неимением знания русского языка на том конце провода долго не знали, что ответить – никто попросту не понимал небольшого каламбура в его словах. «Поймите, я нормально отношусь к небесной любви, о какой нас предупреждал еще Сократ, эта любовь, как я знаю, лучше любви к женщине, потому что не имеет отношение к плотскому существу человека. Сам я ее, правда, не испытывал, но Сократ питал ее ко многим мужчинам. Что же касается до меня, то не знаю. В нашем государстве попросту не будет для этого нужды». Потом он замолкал и нажимал на иконку с красной телефонной трубкой. «Скоро эта красная трубка станет иероглифом, – всегда думал он. – Люди забудут, что она обозначала, но не прекратят пользоваться обозначением исчезнувшего, и трубка станет первообразом идей там, далеко, за гранью нашей земной пещеры».

Когда на празднестве генеалог подтвердил, что маленький потрепанный Яр сможет стать полноценным мужем девушки в форме, она удивилась тому, как это легко может решаться в тоталитарном государстве, в противность тому, что она слышала до того – лагеря, вечное хождение строем под немеркнущим оком вождя на экране. На самом деле, она с тех пор практически не видела изображения Алексеева – царь утверждал тем самым, что его власть не будет длиться всегда, и она была взята им не ради каких-то прихотей или золотых дворцов с мраморными колоннами, хотя и они у него были, а ради мечты о мудром устроении жизни. Лишь иногда его, как главного философа, показывали в небольшом полутемном кабинете в окружении его философского синклита и приглашаемых им стражей и представителей иных сословий государства – своего рода дворец Алексеева был монастырем, где мудрецы со всего государства жили коммуной и могли заниматься наукой, не опасаясь того, что им не хватит на нее денег или времени. Философы, как ни странно, обычно имели некие семейства, но либо им самим было порядочное число лет для того, чтобы жить со своими женами, не думая о появлении незапланированного и слабого здоровьем потомства, либо их жены тоже были философами, а дети их воспитывались где-то среди сословия стражей. Каждый раз, проходя мимо детских садов, девушка видела играющих в них детей, быть может, принадлежащих самому Алексееву, ведь ни одна женщина из стражей пока не родила, а взятым до этого в военные мужчинам и женщинам разрешили оставить потомство при себе при условии, что оно не будет наследовать их имущество и должно будет сразу же после достижения совершеннолетия быть распределенным в то сословие, которое лучше всего отвечает их умонастроению, целям и амбициям. Дома, в которых жили эти последние военные, могли отойти их детям только после того, как те станут ремесленниками, торговцами или земледельцами, в случае чего квартиры должны быть обменены на построенные в свободной от многоэтажек местности домах.

Девушка подумала о своих родителях и маленькой сестре, которая, возможно, должна будет стать единственной наследницей ее отца и матери. Сразу же после того, как на празднике плодородия ее увенчали венками вместе с новоявленным мужем и проводили в отдельно стоящее мраморное здание с красивым триклинием для возлежания на греческих ложах и комнатой имплювия в центре, куда летом стекалась дождевая вода, собираясь в небольшое озерцо, питающее фонтан холодной водою, она почувствовала себя странно. «Если мы размножаемся летом, означает ли это то, что все наши дети будут рождены под определенными знаками зодиака? Хорошо, предположим, что кто-то из нас вынашивать детей будет всего лишь шесть месяцев, и они родятся недоношенными – я знаю, что за ними присмотрят – но ведь количество знаков все равно сократится? Хорошо же, что за знаки это будут?» Такими глупыми даже с ее точки зрения мыслями она поделилась с новоявленным мужем, не собираясь сразу же приступать к делу, и тот решил посмотреть на компьютере, кто и когда родится после девяти месяцев от первого до последнего месяца лета.

– Ой, он, кажется, выключился, – сказал Яр. – Посмотри, что тут такое написано.

– Черт, – выругалась девушка. – Что за фигня.

На экране красовалась надпись: «Доступ временно запрещен. Должно быть, вы искали «Камасутра».

– Они хотя бы склонять слова умеют? – поинтересовалась жена Яра.

– Нет, но они могут склонить нас, – усмехнулся он.

Не сказать, чтобы то, что произошло потом, ей понравилось, особенно тогда, как на следующий день к ней заявилась женщина из коллегии врачей со специально приготовленным тестом на беременность. Тогда тянка еще ворочалась на покрывале, пытаясь не задеть ногой спящего и довольного собой Яра.

– Вы не беременны согласно тесту, – через одну унизительную процедуру произнесла она. – Остаетесь еще на неделю.

– Я могу хотя бы написать родным? – спросила жена, пытаясь одеть униформу.

– Нет, вы должны уделять время вашему мужу, – недрогнувшими губами произнесла важная женщина в белом халате. – Чего вы теряете? Всего-навсего сидите тут, питаетесь, сколько захотите, не служите, не лежите сейчас в одной общаге со своими. Границы пустуют, враги рвутся.

– Но я хочу почитать. Хотя бы…

Яр недовольно поморщился и провел рукой по лицу, отгоняя момент пробуждения.

– Вам не нравится тот муж, которого вы сами же себе выбрали?

– Отчего же, очень нравится. Кстати, как вы вообще разрешили мне вступить в отношения с человеком, который, по всем соображениям, должен принадлежать к сословию торговцев? И вообще ниже меня ростом?

Женщина с крашенными светлыми волосами, уложенными в довоенную волну, похожую на прически героинь нуаровых фильмов, довольно хихикнула.

– Ну, разве вы не знаете, что торговцам негоже лезть в дела, связанные с обороной? Поэтому ваш муж и должен был стать военным, он же постоянно писал об этом в интернете.

– Вы его знаете? – насторожилась тян.

– Кто не слышал о знаменитом Яре, тем более что вы одни из первых наших опытных, так сказать, образцов. Его друг Эльдар, ЭльдаЯкудза, сейчас тоже состоит в нашей программе как страж, но, к сожалению, мы ничего не можем сделать с его моногамностью. К тому же его жена, она… Вообще не хочет быть стражем. Какая-то ужасная ошибка. Все его данные указывают на то, что он просто обязан быть пограничником, как и вы, поэтому мы надеемся, что со временем они разлучатся. Возможно, она найдет себе любовника, а возможно… Мы переведем его в сословие торговцев, если он будет по ней чрезмерно скучать.

Тут девушка не выдержала, и, сбросив покрывало, встала перед медсестрой обнаженной и трепещущей от гнева и холода. Капли имплювия гулко падали в воду, отбрасывая рябые блики на ее кожу. Она даже слегка приподнялась на носках от злости, пытаясь стать еще выше и грознее.

– Вы хотите сказать, что и мой муж рано или поздно сможет стать торговцем, если он будет недостаточно свирепым?

– Почему же свирепым, – нимало не испугавшись высокой девушки, произнесла медсестра, – вы же знаете, что требуется от стража прежде всего? Бдительность, – ее правая рука описала в воздухе дугу, продолжая сжимать тест на беременность, – отсутствие личных интересов, приверженность порядку, наконец, любовь к спортивным упражнениям на открытом воздухе.

– Но ведь это вы смотрите за тем, как и куда перевести человека?

– Не мы, – она опять улыбнулась, – тоже коллегия врачей, но психологи.

Девушка потеряла дар речи, потом, сообразив, что все врачи знают друг друга, жалобно произнесла:

– Я могла бы поговорить с кем-нибудь из них?

– Зачем? – сказала медсестра и рассмеялась. – Если вы слишком сильно привяжетесь к своему мужу или не захотите отдавать свое дитя, мы сами приведем вас к одному из них. А сейчас мне велено откланяться. Будут ли какие-то пожелания?

Она постояла и подождала ответ.

Девушка пожала плечами и произнесла:

– Книгу, бумажную. Доступ к картотеке с музыкой. Всё.

– Будет исполнено, – сказала медсестра и прищелкнула каблуками. – Мы, конечно, не ценим искусства, сами по себе они ничего не значат, но…

Она не докончила, повернулась и вышла.

Через некоторое время девушка после завтрака в открытой всем ветрам экседре вместе с новоявленным мужем вернулась к себе и обнаружила, что из имплювия доносятся звуки песен Фрэнка Синатры, на табло высвечивается надпись «Песни для холостяков», а на маленьком туалетном столике лежит «Любовник леди Чаттерлей» с надписью плохочитаемым врачебным почерком: «Я так поняла, что вам не требуется «Камасутра». Если что, обращайтесь ко мне. Книги по богословию, физике и прочим предметам – даже и не стоит заказывать. Ваша медсестра Н.» Пришлось им вместе с мужем тогда читать одну книгу на двоих вслух, пытаясь не засмеяться во время самых забавных описаний и сравнений двухсотлетней давности.

Все это после вспоминала все дни пребывания в госпитале отлученная от привычной жизни стража девушка, лежа на кровати. Судя по тестам, ей надо было родить на свет божий мальчика, имя которому, кстати, она не то что не могла, но была не в состоянии по закону подобрать – дети воинов должны были воспитываться в яслях и детском саду всеми стражами сообща и поочереди, и именно те из стражей, что несли эту повинность сейчас, а были это бывшие преподаватели военных училищ, должны были давать каждому ребенку в одном городе по уникальному имени. Однако, как говорили ей лечащие врачи, ее сын мог появиться на свет с патологией, поскольку один из диетологов для беременных в свое время не смог предсказать ее аллергические реакции на определенный сорт винограда, что делала, возможно, всю затею Алексеева несостоятельной и способной обойтись государству в копейку. Иногда Лидер сам звонил в их больницу с тем, чтобы узнать самолично о здоровье беременных, и особенно о своей любимице. Медсестры смеялись, бегая по этажам маленького городка в Низу, как на Верху ржали хариты, высвечивая подробности земной жизни для собственной забавы и насмешек над Атропос, с горечью смотревшей на округлявшийся живот жены Яра.

Каждая из женщин в помещении имела свою особую палату, хотя изредка во время неспешных прогулок по парку они пересекались. А впрочем, большинство из них прекрасно друг друга знало, ведь им надлежало потом переселиться всем вместе в женские казармы, которые располагались через дорогу от мужских. Ранним утром некоторые из них еще соблюдали расписание, просыпаясь от звонка будильника, занимаясь йогой и выпивая немалое количество чашек кофе, которые им носили дружественными им медсестры, которых позже ругали врачи в небольшой комнате на четвертом этаже, и прямые трансляции оттуда постоянно поступали на больничный дисплей. К сожалению, сама жена Яра ленилась, как и ее соседка, вторая девушка на празднике плодородия, которой, если верить слухам, выпало второе после нее место по качеству крови – но первый по красоте из присутствовавших мужчина. «Боже, он был так чудесен! Темные короткие волосы, ямочка на подбородке, высокий рост и поистине аполлоновское сложение, никаких тебе искусственно сделанных бицепсов, все абсолютно натуральное, – щебетала она. – Я сама не знаю, как он мне достался. Я его не выбирала. Просто случайно увидела краем глаза и сразу же засмущалась. Он сказал, что я ему тоже не слишком-то понравилась. Оно и было видно, что когда провозгласили наши имена, он сначала опешил и повернулся к другой, очевидно, своей подруге… Кстати, ты не знаешь, какие фамилии будут у наших детей?» Кстати, вот об этом девушка еще не задумывалась, по потом спросила это при следующем телефонном разговоре с Алексеевым. Тот немного замялся и сказал, что все фамилии будут даваться по годам рождения и городам, где стражи появились на свет. «Тогда могла бы я пожелать, чтобы всем детям была дана фамилия в честь моего мужа?» «Ярошевские? – подумал Алексеев. – Хмм, быть посему».

Поэтому, можно сказать, что девушка была рада, стоя перед зеркалом и поглаживая свой живот, несмотря на странную, похожую на оспу, сыпь, что появилась на ее правой щеке. «Я сделала это, – сказала она плоду. – Если даже я не узнаю тебя, то вместе с тобой родится сын того красавца, что был мужем моей подруги. Быть может, когда-нибудь мы вместе с ним возьмем тебя за руку… Хочу ли я быть второй раз супругой Ярошевского? Я не знаю. Почему мой ум не может соединиться с бесконечной красотой того, безымянного. Как, наверное, чудесно было бы наблюдать за тем, как тонкие южные черты лица переходят в мой волевой подбородок с безукоризненной ямочкой на щеке, а, ты не думал? Быть может, мне больше не нужна политота, как не нужен и сам Яр».

Ребенок гулко бил ногами в самую сердцевину ее существа, а над полями вставало утро. Чем ближе подходил срок родов, тем более странно стала она себя ощущать. По ночам ей снилось, что она умирает; ее руки не слушались ее, раскидываясь, а потом резко схлопываясь одна об одну, когда она поворачивалась на подушку, ноги затекали и казались отделенными от тела. Ей снилось, что она проглотила маленького кита, и тот пожирает ее изнутри, выгрызая острыми закругленными зубами ей кусочек сердца. Нечто плавало в ней, как она в свое время плыла по морю к захваченному во время Соседских войн полуострову в жаркую погоду. Она не могла остановиться, зная, что вражеский танкер находится где-то совсем рядом, и, возможно, прямо на нее сейчас нацелен бинокль. Она страдала, заходясь от крика, мучилась во время еды и вовремя отдыха после выворачивания своего желудка, пока в один прекрасный день просто не упала посреди ванной комнаты, заходясь в пароксизме долгой изнурительной боли.

Потом, во время долгих и страшных ругательств, ей положили на руку всхлипывающее маленькое существо, дали его недолго подержать и унесли к ее соседке, а ей принесли рожденную в те же самые минуты девочку. Кто знает, возможно, это было предзнаменованием того, что станется с ее милым сыном, Дмитрием или же Паулеттой?