Читать книгу Мемуары уфимского школьника - Шамиль Валеев - Страница 22

«Барминизм» – вспомогательная дисциплина для юного историка

Я продолжаю публиковать-собирать в одном месте свои заметочки на полях интернета, разбросанные мной по нулевым годам. Тогда было очень туго в Башкортостане с письменной рефлексией (по крайней мере, на русском языке) – В отличие от сего дня не было ни открытых виртуальных площадок, ни живых пространств, ни аудитории, ни обратной связи.

Я писал эти и подобные заметочки тридцатипятилетним «политтаджиком» [профессиональное арго: гастарбайтером в области политтехнологий. – Авт.], сидя в Москве прямо на Садовом кольце, во время офисных дежурств, возникших из-за обширности нашей великой Родины, разделённой десятью часовыми поясами. Склонившись над Google map, я проливал слезу над маленькими и зачастую новодельными достопримечательностями нашей малой родины, над масштабными и наполненными свистом ветра в ковыле её пейзажами, скучая на «хорошей» московской зарплате клерка по тугому и тёплому степному ветру. Виртуальная угроза потери Башкирии так обнажила мою эмоциональную связь с ней, что счастье возвращения (уже в июле 2009 года) наполняет меня до сих пор.

Этот текст был опубликован в группе истфака БашГУ соцсети «ВКонтакте» в конце марта 2009 года, поскольку я выпускник 1995 года дневного отделения исторического факультета Башкирского государственного университета им. 40-летия Октября. Специализировался у доктора исторических наук, академика АН РБ Н. А. Мажитова, на кафедре археологии, древней и средневековой истории. Много читателей и отзывов не собрал из-за особенностей этой платформы, но те, кто отозвался, меня поощрили, вдохновили и обрадовали.

Публикуя его здесь, я некоторым образом рискую не угодить широкой аудитории нашими цеховыми и кастовыми делишками (ну кому интересно, кто кого за косичку дёргал, кроме непосредственных участников школьного флирта восьмидесятых, например), но смысл публикации – сохранение рукописи (клавописи), которая может учахнуть и быть потёртой вместе со всей подростковопиратской соцсетью.

Итак,

все истфаковцы БашГУ конца XX века н.э. так или иначе прошли через цикл предметов, объединённых на студенческом языке общим понятием «БАРМИНИЗМ». Преподаватель Зинаида Владимировна Бармина работала на «янгузинской» кафедре этнографии/истории Отечества советского периода (названия менялись год от года), вела в семидесятые-девяностые годы целый ряд очень лёгких и совершенно вспомогательных дисциплин. Встреча с этим преподавателем происходила если не в каждом семестре, то на каждом курсе, кроме пятого. Если не считать того, что в те времена на пятом курсе можно было подбирать хвосты и пересдавать тройки за первый – четвёртый курсы.

В результате её деятельности примерно 1/5 студентов дневного отделения исторического факультета (то есть один сборный курс, 75—90 человек) находились на грани отчисления (© И. Д. Чигрин, 1 сентября 1990 года). (Список предметов, которые преподавала ЗВБ в 1990—1995 годах, приведён в разделе «Справочная информация», см. ниже.)

«Барминизм» через страдание делает тебя посвящённым, членом тайной масонской истфаковской ложи. На истфаке принято гордиться мучениями, связанными со «вспомогательными предметами»: «Я семнадцать раз сдавал Бармину!» (© В. Завьялов, 1989—94).

Спектр эмоций, которые вызывают упоминание или воспоминания о Зинаиде Владимировне Барминой у бывших студентов истфака, широк: от ненависти до восторга. Её отношение к предмету, манера вести лекции и семинарские занятия, неподкупность и требовательность, отношение к студентам делали её своего рода становым хребтом исторического факультета в течение двух десятилетий. Несмотря на массу разговоров и реминисценции, «феномен ЗВБ» мало изучен. Она психологически выполняла функцию «злого сержанта», которому всё равно, «кем вы были в прошлой жизни». Одновременно сдача очередного «барминизма» – это своего рода квалификационный рубеж, отделяющий зелёного приготовишку от зрелого истфаковца.

Для историка предметы цикла «барминизма» были чем-то вроде ОФП для офицера милиции, который должен был не разжиреть при сидячей работе и находиться в тонусе в ожидании ежегодной аттестации. Ей было всё равно, каким секретарём какого партийного комитета является ваш дядя. На фляге бортевого мёда, четверти копчёного кабана и уже тем более на четырёх палках сыровяленой конской колбасы и бутылке кумыса к ней подъехать было тоже невозможно.

Руководство факультета, очевидно, понимало полезность такого эталонного в плане антикоррупции преподавателя и ссылалось на неё как на явление природы при разговоре с высокопоставленными родителями или покровителями очередного бестолкового студента. Более того, я уверен, что, например, Иван Дмитриевич Чигрин5 сам приложил руку к поддерживанию и раздуванию мифа «О великом и ужасном Суккубе Истфака».

Несмотря на все кошмары, которые рассказывались о ЗВБ, у меня, например, особых проблем со сдачей цикла её предметов не было. Ну, пару раз попересдавал библиографию. Всё-таки, как мне кажется, тут было больше народного творчества и тревожных ожиданий студней. Никаких необычных требований и зверств у неё в наше время не было. И назвать кого-то, кто поломался на «барминизме», я назвать из потока 1990—95 годов не могу. Надо ходить на лекции, участвовать в семинарских занятиях и немного всё-таки втыкаться в тему, а не откладывать всё на последнюю ночь. Бывали и покошмарнее преподаватели.

Инициацией являлся предмет «Библиография», который ввели не в первом семестре, как следовало бы с учётом того, что студент в начале первого курса приучается к библиотеке, а во втором. Видимо, руководство факультета опасалось, что немногие перваши смогут преодолеть встречу с феноменом ЗВБ с наскока. Или, испугавшись, разбегутся по мотострелковым дивизиям и вечерним отделениям.

На истфаке существует масса мифов, преданий и прочих неписьменных, нематериальных источников, которые раскрывают будущим поколениям сущность духа истфака, воплощением которого в семидесятые-девяностые годы, несомненно, являлась Зинаида Владимировна. Например, классические для студфольклора народные сказания поведали о журнале «Свиноводство», который на её домашний адрес выписывали студенты, премного благодарные за науку.

Существуют и предания о гробах и другом погребальном инвентаре, который якобы возлагался к её дверям мстительными двоечниками перед уходом на центральный сборный пункт Башвоенкомата. Есть эпос и о студенте, которому пришлось поехать в город-герой Москву, чтобы сдать зачёт Зинаиде Владимировне, которая в это время, разумеется, занималась в библиотеке (хорошо, что не в Мавзолее!) им. В. И. Ленина или в Центральном госархиве. Вот ещё одна быль: «Моему однокурснику (дело было гдето в 1986—1987 годах) пришлось идти сдавать ей зачёт на дом. Так она разговаривала с ним через дверную цепочку, а дверь так и не открыла, и он вынужден был стоять и отвечать на вопросы в подъезде» (препод.грок.ру).

«Туманно, туманно…» – эта характерная фраза З. В. Барминой, произнесённая на экзамене или зачёте, означала пересдачу. Не менее зловеще звучало и восклицание: «Лондонский туман у вас в головах, товарищи!»

Славилась З. В. Бармина и феноменальной памятью на лица и фамилии студентов, что делало жизнь прогульщиков предсказуемо тоскливой.

Сдать предмет барминистического цикла методом простой усидчивости и зубрения было трудно или почти невозможно. Случаи везения типа «получил зачёт автоматом» были нечасты, и рассказы о них передавались из уст в уста. Поэтому НИ ОДИН студент не чувствовал себя уверенно, переступая порог аудитории, где шла сдача «барминизма». Прагматичные студенты и особенно почему-то студентки делились, возможно, единственным «ключом» к сердцу строгого преподавателя вспомогательных дисциплин. Оказывается, Бармина ценила в студентах «изюминку» и «блеск глаз» при рассказе об одном из этих предметов, довольно схоластичных (по сравнению, например, с Древним миром в цветастом и образном герменевтическом изложении Е. А. Круглова) для ребёнка, выросшего на исторической беллетристике (были на истфаке дети, читавшие Энгельса в восьмом классе или загонявшиеся по рыцарям и половцам, но большинство составляли исторические пофигисты вроде меня).

Курс «Количественные методы» (или «мат. методы»), в котором излагались основы математической статистики, не без оснований считался вершиной «барминизма», постичь который гуманитарию, забившему болт на алгебру ещё в девятом классе, реальным не представлялось: «коэффициент корреляции», «двоичная матрица» – этими понятиями можно загнать в глубокий религиозный транс любого без исключения обитателя второго этажа главного корпуса БашГУ. Тем более что в применении колметодов в своей научной практике можно уличить ну о-о-очень редкого башкирского историка.

Сама Зинаида Владимировна обладала, без сомнения, блестящим образованием, полученным за пределами БАССР (кажется, она и С. Ш. Овруцкая учились вместе в каком-то историко-архивном вузе, а детство её прошло в г. Дзауджикау, так назывался в 1944—54 годы г. Орджоникидзе – ныне Владикавказ), развитым системным и абстрактным мышлением, что несколько вредило её коммуникациям и доступности изложения. Например, фраза: «Вы должны найти ответ на этот вопрос через Что-то, а потом через То-то в финале прийти к Такому-то выводу, чтобы понять То-то», – вгоняла аудиторию в летаргию. Не каждый уроженец Южного Урала мог проследовать за таким полётом абстрактной мысли.

Тем не менее, перманентно «плавая» в зыбком материале, который излагался З. В. Барминой, и под её влиянием студенты были вынуждены подключать незадействованные до сих пор мыслительные области мозга и имели шанс приобрести системное (более характерное для математика или философа-методолога) мышление, чётко различать, где объект, где субъект, а где предмет очередной науки.

Навыки «непочивания на лаврах», осознание своих крошечных масштабов над островами знания и пропастями незнания и понимание необходимости личного инструментария для просеивания терабайтов информации, полученных при встречах с этим звёздным преподавателем, безусловно, оказались полезны в XXI веке и составили основу для академического образования, которым, в принципе, может гордиться любой выпускник истфака БашГУ.

P.S. Список вспомогательных исторических дисциплин

2 семестр (зачёт): БИБЛИОГРАФИЯ [про то, как правильно оформляются биб. карточки в каталогах (надо писать «С. 178», а не «стр. 178»), что газеты и журналы – это периодически продолжающиеся издания, а название статьи от наименования издания надо отделять // двумя слэшами].

4 семестр (зачёт): ПАЛЕОГРАФИЯ [чем, всё-таки, устав отличается от полуустава, почему гады-летописцы писали одну букву над другой, а некоторые – вообще не писали, и куда девалась ижица, и в каком веке была в моде какая буквица].

5 семестр (зачёт): ХРОНОЛОГИЯ [она же «ХРЕНОЛОГИЯ» – про загадочное «вруцелето», пересчёт дат допетровского и юлианского календаря в наш григорианский, причём даты тогда писали буквами с титлом выше строки – или это палеография? в общем, там надо отнять тыщ пять лет от указанной в летописи цифры, и считать по костяшкам пальцев своей руцы лета и месяцы. Короче, раньше считали от сотворения мира, теперь – от Рождества Христова. И попробуй, чёрт, не сломай ногу обо всё это!].

7 семестр (зачёт): КОЛИЧЕСТВЕННЫЕ МЕТОДЫ [они же матметоды, про коэффициент корреляции, двоичную матрицу сочетаний, про медиану и частность (это типа контент-анализа), рассеяние статистических показателей].

7 семестр (экзамен): ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЕ [«верификация» и «кодификация» – это оттуда? Память блокирует всё, что связано с этим предметом; как говаривал Р. К. Хабибуллин, «не знал, да ещё и забыл»].

8 семестр (зачёт): МЕТОДОЛОГИЯ [объект, предмет, что изучает любая наука; в принципе, это раздел философской науки такой].

8 семестр (экзамен): ИСТОРИОГРАФИЯ [это три странички, которые должны быть в каждом труде, называются «история изучения вопроса», типа, кто чего уже успел по этой теме написать. «Кто не может делать историю, тот её пишет, а кто не может писать историю, тот пишет историографию, хи-хи-хи» (© доц. Лукиянов)].

Москва – Уфа, 2008—2013