Читать книгу Вольно, генерал: Стокгольмский синдром - Шарлеманн Готье - Страница 10

***

– Ты будешь гордиться мной, отец, – с гордостью вздернув голову, произнёс статный юноша, стоя перед зеркалом, и поправил воротник своей военной униформы болотного цвета.

Комната не могла похвастать дороговизной обстановки или излишним удобством, поскольку не этим общежитие знаменито, особенно если оно демоническое. Казалось бы, таким существам, как демоны, не требуется образование, но те, кто не пользуется благами своего мира, – просто безграмотные варвары, неспособные к полноценной жизни.

Так думают ученики Высшей военной академии под небольшим нажимом тех, кто учредил заведение. Сюда был отдан и Люциан Моргенштерн. Отец предрекал ему блестящее военное будущее, а потому не поскупился на то, чтобы отдать сына в элитную Академию. Это огромное здание, сложенное из серого кирпича, с остроконечными башнями и узкими бойницами, взявшее в кольцо пространство посередине – площадь с фонтаном в центре, служившую местом для сборов солдат. Брали обычно тех, у кого имелись способности к военной тактике и руководству. Ну, или большое количество денег и самоуверенности.

Учебное заведение находилось вдалеке от крупных городов, чтобы оградить учеников от соблазна сбежать. Вдобавок, ограничить способности приблизить к наихудшим полевым условиям. Всё для того, сделать юношей готовыми ко всему, что подкинет судьба.

Люциана, стройного и симпатичного парня с задумчивым лицом, пока ещё не щетинистым, молчаливого в присутствии более чем нескольких демонов, предпочитали не замечать. Он собирал чёрные волосы в хвост и придавал себе ещё больше какой-то закрытости, чем военная униформа. Ни у кого в сумке нельзя было найти столько книг по тактике, оружейному делу, баллистике, боевым искусствам и, как ни странно, кулинарии и латинскому.

Моргенштерн пытался выжать из учебного времени всё, что возможно, и отбивался от коллектива. Знал ли он, кем станет в будущем? Вряд ли. По виду и не скажешь. С дисциплиной у него всё было прекрасно. За исключением пары дебошей, замятых отцом. Послушный и исполнительный, он не просыпал время подъема и почти не болел, чтобы не пропускать занятия и тренировки.

На утреннем построении демон обычно был чертовски сонным и вялым. Его могли ненароком толкнуть в плечо – и он обращал волчий взгляд к обидчику. Завязалась бы драка, если бы не страх перед суровым наказанием.

Наступало такое же утро. Моргенштерн торопливо собирал сумку, на ходу одеваясь, и выбегал во внутренний двор, чтобы присоединиться к классу и послушать командира.

– Внимание, солдаты! – привычный голос раздавался по округе, обращаясь эхом. – Ваш прежний старший завуч был жестоко убит при загадочных обстоятельствах. Его случай до сих пор расследуется – на его место придет новый. Это перспективный майор, который наверняка захочет оценить качество образования, и отобрать солдат для элитного отряда. Ведите себя подобающе и поприветствуйте нового наставника! – низкорослый, коренастый демон отступил в сторону, давая дорогу высокому, под два метра, мужчине с бронзовой кожей.

Униформа подчеркивала его мускулатуру и широкие плечи; фуражки на голове, привычной для представителей воинских частей, не было – и рыжие пряди, дикие, но уместно лежащие друг с другом, постепенно стекались в коротенький хвост на затылке. Лукавые янтарные глаза посверкивали. Взгляд скользил по парням быстро и деловито, словно он уже сейчас мог прикинуть, кто годен в генералы, а кому стоит остаться в качестве пушечного мяса.

– Я Молох, кандидат в генералы. Временно нахожусь на испытательном сроке. Надеюсь, девоньки, мы подружимся.

«Когда я увидел его, то сжал руки в кулаки. Голос был невероятно бархатистым и властным. Ногти впились в кожу. И если уж так, то что говорить, когда наши взгляды невольно столкнулись? Моё сердце застучало в самой глотке. Я ощутил себя глупой школьницей на первом свидании. Хотя что это я о свиданиях? У этого самодовольного генерала наверняка при себе достаточно шлюх, чтобы не заботиться о таких, как я», – прочитав эти строки, Молох хрипло засмеялся и задумчиво послюнявил пальцы, чтобы перевернуть страницу, и продолжил чтение.

Юный Моргенштерн был взволнован приходом нового командира по каким-то интуитивным причинам. Это ощущение легкости и подъема он ощущал в груди впервые. Парень полистал даже несколько книг на эту тему в школьной библиотеке, однако разочарованно вздохнул, когда не обнаружил ничего… приличного. С товарищами Люциан на эту тему говорить не рискнул: чревато неприятностями. Да и кто знает, чем это аукнется. Точно ничем хорошим.

Было забавно бежать трёхсотметровую дистанцию с препятствиями, потеть в промышленных масштабах, и при этом иногда наблюдать на себе взгляд строгих янтарных глаз с суженным зрачком. Казалось, на губах Молоха появлялась какая-то многозначительная улыбка, или так только казалось? Люциан отвечал на это неловкой улыбкой и краснел, что было ему несвойственно. А потом быстро отворачивался и продолжал догонять тех, кто впереди.

Этот же взгляд заставлял содрогнуться, когда парень вдруг видел, как мужчина величественно проходит по коридорам, ведомый какими-то потенциально-генеральскими заботами. Усмешка возникала на его губах, когда щёки парня начинали предательски пылать. Тогда Люциан утыкался в учебник в надежде отвлечься, но какая здесь учёба, когда в мысли лезет один самовлюбленный вояка?

Так продолжалось около трёх месяцев, и по прошествии последнего Люциан понял, что хочет найти способ пообщаться с генералом поближе. Поскольку дисциплинарные наказания назначал именно Молох, то ничего другого не оставалось, кроме как нарушить порядок и оказаться в его кабинете. Правда, парнишка не знал, чем это чревато, поскольку те, кто отбывал наказание, о своих приключениях никому не рассказывали. Это навевало какой-то особый трепет.

Трепет, который приходит в самых сокровенных мыслях и заставляет совершать поступки, о которых не подозреваешь. Люциана он настиг в душевой, вынудив остаться среди последних: нерасторопных и сонных учеников. Стоя под струями воды, парень задумчиво тёр мочалкой спину и витал в облаках, постоянно размышляя о командире. А что если бы в груди и этого строгого и жестокого генерала тоже возникло такое же чувство? И он бы прижал мальчонку к своему сильному и горячему телу, а в ноздри ударил бы потрясающий горьковатый запах табака и бронзовой кожи – природный аромат хищника. Горячие шершавые губы проскользили бы по гладкой шее и оставили бы там свой след.

«Чёрт, я никогда не забуду, как тогда у меня встал на мужчину. Похоже, это был первый раз, когда мои шаблоны ощутимо пошатнулись. Я находился в душе, окружённый парнями, и пытался не допустить, чтобы кто-то ЭТО увидел. Логично, что это невозможно. Меня увидели. Среди молодых демонов себе дороже увлекаться особями одного с тобой пола, поэтому в тот вечер мне пришлось в срочном порядке освоить технику боя на скользком полу. Конечно, драку начал не я. Не я отломил старый душевой кран и начал бить, да так, что у меня очень нескоро прошли синяки. Я старался не обидеть, приложил пару раз об кафель. Сломанный нос будет долго регенерировать, как и разбитая губа, и выбитый клык, и вывих… Однако шрамы украшают. И теперь я точно получу то, к чему стремился», – Молох прочёл и проникся явным торжеством своей ещё юной собственности.

Чтиво его так поглотило, что он не заметил спустившегося на его плечо паука с потолка, которому тоже было интересно прошлое одного из знаменитых военных. Мужчина задумчиво включил настольную лампу, дернув за шнурок. Стемнело же.

– Моргенштерн, что за дела? – голос генерала резонировал в груди Люциана какими-то смешанными, волнующими чувствами, которые пьянили.

Парень сидел в кресле, сложив руки на груди и опустив голову: уговаривая себя не смотреть в глаза, иначе дело точно дрянь – он не вымолвит ни слова.

– Простите, – сдавленно промямлил юноша. – Это вышло случайно. Честно.

– Чистосердечное признание не смягчит наказания, – строго произнес Молох и выпрямился, перед этим почесав щеку, покрытую рыжеватой щетиной. – Плевать на оправдания. Взыскание ты всё равно понесешь, щенок, – и встал.

Пульс был уже давно за девяносто; парень смотрел на свои пальцы, шевелил ими, а головы не поднимал. Командир не ощущал таких переживаний. Задумчиво смотря на ученика, он стал вытаскивать ремень из брюк.

– Снимай штаны, принцесса, будем проводить воспитательную работу, – на этих словах Люциан округлил глаза и ошалело посмотрел на генерала, взгляд которого был серьезен, а ухмылка – хитра.

Мужчина кивнул на дверь, ведущую из кабинета в спальню мужчины, где стояла всего лишь двухместная железная кровать с пружинным матрасом. И тут Моргеншерн понял, почему на него смотрели, как на жертву языческому богу: сочувствовали, несмотря на драку. Люциан поднялся, и от страха или волнения у него застрял комок в горле. Парень прошел в спальню, снял пиджак и рубашку. Ослабил ремень на галифе и спустил их.

– Снимай совсем, – приказал Молох и кивнул на кровать. – Становись на колени, а грудью ложись на кровать.

– Так точно, сэр, – отчеканил Моргенштерн, готовясь к худшему.

Он немного жалел, что попал сюда. Онегинская Татьяна, воспитанная французскими романами, должна была рано или поздно столкнуться с реальностью.

Когда колени ощутили холодный пол, Люциан уткнулся лицом в сложенные на постели руки, ощущая острое желание вскочить и убежать. Это сделало бы только хуже. Тяжёлые шаги Молоха раздались за спиной. Он провёл языком по губам, предвкушая безусловно приятный лично для него процесс, и замахнулся. Ремень хорошенько щёлкнул об упругий юношеский зад. Люциан вскрикнул и собрал в ладонях простынь, накрепко закусив губы и выпрямившись.

– Терпи! – самодовольно рыкнул Молох. – Солдат ты или кто?!

Моргенштерн что-то проскулил в ответ, когда получил новый звонкий удар по мягкому месту. Ремень оставлял яркие красные следы на бледной коже, которые щипало и жгло. После нескольких минут порки колени подкашивались, а кровь бежала по венам с бешеной скоростью. Парень часто дышал, глядя на командира снизу вверх. В нервическом состоянии Моргенштерн содрогался от ударов ремня. Он трепетал и часто-часто дышал, не давая крику сорваться с губ. Жмурился и кусал губы, с силой стискивал зубы, дёргался от резкой боли.

Когда Молох увидел, что Люциан возбудился в результате порки, то хмыкнул и молча поднял к себе за подбородок, словно наградив – поцелуем. Горький дёготь его губ обжигал губы Моргенштерна, заставляя разум ненадолго опьянеть.

«Я не помню, как оказался на его постели. Помню только, что меня целиком накрыло этим мускусным запахом алчного зверя. Тело моё пребывало в Преисподней, а душа – в цветущем Эдеме…»

Молох диким тарантулом бросился на свою добычу, обжигая губы, шею и грудь парня, заставляя сотни мурашек потревожить гладкую кожу. Шершавые и сильные ладони скользили от коленей до бёдер, а от них – к груди, на которой выделялись твёрдые соски. Казалось, Моргенштерн забыл, как дышать. Всё происходящее было самым реалистичным сном, который происходил за последнее время. Или это не грёзы? И одиночество больше не будет точить его?

Горячее дыхание раз за разом согревало шею, ставшую непривычно чувствительной, да что там шея… Каждый сантиметр гибкого и стройного тела отзывался на ласки командира. Тот усмехнулся, когда заметил, что юноша бреется в самых сокровенных местах.

«Даже там побрился… Как будто готовился, паршивец», – с насмешкой подумал Молох и языком провел от лобка до середины груди, ладонями раз за разом массируя горячие после порки ягодицы и бёдра партнера.

Люциан дрожал, лёжа на простыни и ощущая, как та постепенно и неприятно прилипает к потной спине. В глубине души ему было дико страшно. Ужас упорно боролся с желанием ощутить близость с тем, кто стал предметом его эротических фантазий. Молох заметил напряжение, сковывавшее парня и не дававшее просунуть даже пальца в узкое колечко мышц. Вскоре он нашептал ему всяких нежных, но пошлых мерзостей, ладонью ускоренно лаская возбужденный член. Парень кончил – мужчина собрал сперму и использовал как смазку, чтобы наконец удовлетворить и себя. Кажется, Люциан не первый неопытный партнер на его практике. И, наверное, не последний. Но разве это так уж важно?

Демон закидывает стройные лодыжки парня себе на плечи, проводя по одной из них языком, а Моргенштерн, покрасневший и до безумия желанный, с разметавшимися по постели волосами, дрожит, когда слышит, как расстегиваются пуговицы на галифе командира.

«Странно, что я тогда не сошёл с ума. Секс с ним казался мне таким неестественным, но таким горячим и волнующим. Это, наверное, единственный раз, когда я сорвал голос, а потом остаток ночи просто беспомощно скулил, как побитая собака. Помню, были слезы, и дикая усталость, и ломота в конечностях, потому что Молох не тот, кто будет кого-то жалеть, даже если умолять. Кажется, этот ублюдок способен продержаться не то что одну ночь – несколько. Подряд. И с каждой минутой, проведённой на нем верхом, я понимал, что схожу с ума, потому что мои мечты никогда не сбывались, а здесь – я оседлал того, кто неоднократно посещал мои мысли и заставлял стыдливо мастурбировать в душевой», – Молоху эти записи были по нраву.

После каждого абзаца он задумчиво косился на дверь, за которой храпел уже повзрослевший Люциан. Теперь не выбьешь взаимных чувств. Но да он и не нуждался, поскольку не любовью мир хорош.

«За незабываемую ночь я незабываемо заплатил. С постели я встать не смог, как ни пытался, и этот ублюдок лишь подлил масла в огонь, когда пытался сподвигнуть меня на подъём оскорблениями и привычным насилием. Я кусал подушку и вырывался, что приносило ещё больше дискомфорта. Кажется, ему нравится моя боль. Хотя нет, не кажется, утверждаю вполне уверенно и осознанно.

Я ушёл в душ, чтобы хоть как-то расслабиться под горячей водой. Слёзы шли, я бился головой об кафель, пока наконец не взял себя в руки. Я буду сильным.

Когда я пребывал в апатии и лежал в лазарете, где констатировали факт моего изнасилования, мне удалось вновь убедиться, что я не единственный, кого он так трахал. Что ж, это прекрасное начало моей карьеры, поэтому я искренне надеюсь, что однажды, когда я снова встречу этого ублюдка, ему придется несладко. Такие, как я, когда-то охотно ложились под него, но стоит ему ещё раз покуситься на меня, и он сломает зубы», – последняя запись умилила Молоха.

На губах его воцарилась улыбка торжествующего садиста. Он погладил блокнот по корешку, а потом убрал обратно в ящик.

Поднявшись с кресла, мужчина прошел в комнату, тихонько скрипнув дверью, и присел на кресло рядом с диваном, где спал Люциан, накрывшись простыней.

– Знаешь, это так забавно: пока ты спишь, я добываю информацию, а тебе хоть бы хны, – одними губами прошептал главнокомандующий. – Тебе всё-таки стоит научиться запирать свой стол, принцесса. Неужели я так разбаловал тебя, что ты потерял всякую бдительность?

Люциан наблюдал за ним из-под опущенных ресниц, не выдавая себя.