Читать книгу Запрет на любовь - Шивон Дэвис - Страница 15

Лео

Тонкий цветочный аромат Наталии окружает меня, пока я несу ее по пустому школьному коридору к машине. Я стараюсь держать по возможности крепко, но чтобы не причинить боль, хотя мне хочется сгрести ее в объятия и никогда не отпускать. Брандо пошел вперед, чтобы подогнать нашу машину к тротуару перед крыльцом.

Когда мы проходим мимо кабинета директора, оттуда слышны громкие голоса – похоже, мелкая сучка не теряла времени, жалуясь на Нат. По дороге Наталия вводит меня в курс дела, рассказывая о терроре, которому Николь подвергает ее уже несколько недель.

Мне тошно, что я ее трахал. Это была ошибка, о которой я сразу же пожалел. Чувство вины камнем давит на сердце, пока слушаю, как она издевалась над Наталией, и в этом есть и моя вина, потому что я дал дуре оружие, которое она использовала, чтобы довести мою dolcezza до точки кипения.

Брандо открывает заднюю дверь машины, и я осторожно устраиваю Наталию внутри.

– Я вернусь через минуту. Попробуй сесть поудобнее, – говорю я, зная, что это, вероятно, невозможно, если у нее сломаны или ушиблены ребра.

Николь лучше молиться, чтобы они не были сломаны, потому что в противном случае я сверну ее коварную шею.

– Где Матео? – спрашиваю я у Брандо.

– Едет. Велел сидеть на месте. Сильно матерился, когда я ему рассказал.

– Хорошо. – Я рассчитываю, что мой лучший друг взорвется, чтобы мы разобрались с этим раз и навсегда. – Можешь сбегать в магазин на углу и узнать, есть ли у них лед? Я останусь с Нат.

– Конечно, – говорит Брандо и уходит.

Я сажусь в машину рядом с Наталией. Она бледна, на лбу выступили капельки пота, а волосы грязные и спутанные. Мне невыносимо видеть, как ей больно.

– Брандо пошел поискать лед, а Матео уже едет. Он собирается поговорить с директрисой и уладить все, потому что твой папа в больнице с Розой. Потом мы разберемся с Николь.

– Она была не одна, – говорит Наталия, тяжело дыша от попытки сесть ровнее.

Ее лицо искажается от боли, и я жалею, что не могу забрать эти страдания себе.

– С остальными тоже разберемся. Назови имена, и мы проследим, чтобы они понесли наказание за свое участие. – Я нежно заправляю ее волосы за уши, достаю из кармана брюк платок и вытираю ее влажный лоб. – Мне надо посмотреть повреждения, – мягко говорю я. – Можно расстегнуть твою блузку?

Она кивает, в ее больших голубых глазах слишком много доверия. Я аккуратными движениями расстегиваю белую школьную блузку, надеясь, что Нат не видит, как дрожат мои пальцы, пока я медленно открываю ее тело своему взгляду. Я моментально прихожу в ужас от повреждений на ее коже. В некоторых местах уже наливаются синяки, в основном вокруг ребер с обеих сторон, но на груди след от обуви и на животе изменился цвет кожи. Я затыкаю рот рукой, чтобы заглушить свою агонию, и зажмуриваюсь, стараясь взять себя в руки. Меня одолевает желание достать из багажника ружье и пойти в школу, чтобы пристрелить этих сучек.

– Лео. – Мелодичный голос Нат ласкает мою кожу, помогая удержаться. – Я так плохо выгляжу? – шепчет она.

Мои глаза распахиваются.

– Dolcezza. – Я беру ее за руку. – Ты выглядишь прекрасно. Как всегда. Но мне невыносимо видеть, что эти суки сотворили с тобой. Мне хочется пойти туда и изрешетить их пулями, пока они не перестанут дышать.

– Я не возражала бы против такого плана, – говорит она, и я не могу понять, серьезно это или нет.

Качаю головой.

– Нет, dolcezza. – Я подношу ее руку к губам, оставляя поцелуй на теплой коже. – Не говори так. Знаю, тебе больно, но ты не такая.

– Во мне больше тьмы, чем ты думаешь, Лео. Больше ненависти, чем я могла предполагать.

Мне не нравится это слышать, но было бы наивно полагать, что Наталия невосприимчива к тьме, которая является неотъемлемой частью мира, в котором мы живем. И я говорю не только о преступном мире. По всей Америке дети стреляют друг в друга из-за всякой фигни. Мы живем в уродливом мире, и мне хотелось бы укрыть Наталию от самых худших проявлений, чтобы сохранить ее свет и доброту.

– Я не хочу этого для тебя. Ты заслуживаешь лучшего.

– Я заслуживаю тебя, – шепчет она, с тоской глядя на меня своими изумительными голубыми глазищами.

– Ты заслуживаешь лучшего, чем я, и мы оба это знаем.

– Поцелуй меня, – шепчет она, переплетая наши пальцы. – Пожалуйста, Лео. Помоги мне забыть эту боль, пусть всего лишь на минуту.

Это эмоциональный шантаж чистой воды. Но в данный момент я не могу ни в чем ей отказать. Очень осторожно нависаю над ней, стараясь не задеть, чтобы случайно не сделать больно. Она закрывает глаза, когда мое лицо приближается, и мгновение я наслаждаюсь видом. Длинные густые ресницы полукругом лежат на оливковой коже, я веду пальцами по ее гладким высоким скулам. Пухлые губы размыкаются на выдохе, когда ее грудь вздымается в предвкушении. Я борюсь с соблазном уставиться на ее прекрасные груди под белым кружевным лифчиком, потому что никогда не воспользуюсь ею.

У Наталии есть не только внешняя красота. Она прекрасна по своей сути, как мало кто из людей. Именно доброта и свет, свойственные ее личности, всегда притягивают меня. Ее пылкий характер и чувство юмора только дополняют всю картину.

Я знаю, что за всю оставшуюся жизнь никогда и близко не найду кого-то, похожего на нее.

Потому что Нат такая одна. Одна на миллион. Богиня среди смертных женщин.

Уверен, что буду любить ее до самой смерти, потому что в глубине души верю: мы созданы друг для друга.

Только у мира другие планы.

– Лео. – Она открывает глаза. – Пожалуйста.

– Тебе не нужно умолять, dolcezza. Королевы никогда не умоляют. Всегда помни это, – говорю я, проводя большим пальцем по ее полной нижней губе.

– Я люблю тебя, – говорит она, и мое сердце ноет.

Мне хочется сказать ей, что тоже люблю, но это принесет нам только боль.

Я накрываю ее губы своими и нежно целую, занимаясь любовью с ее ртом, жалея, что не могу держать ее в объятиях и чувствовать тепло ее изгибов. Но я должен быть аккуратным с ее телом и сердцем. Ее пальцы зарываются в мои волосы, и я стону ей в рот, когда кровь устремляется к члену, который почти моментально встает. Я держусь на расстоянии, чтобы она не почувствовала этого, но если посмотрит вниз, то увидит, что делает со мной. Как легко возбуждает меня.

Некоторое время мы целуемся, и это самое потрясающее переживание – просто быть с ней вот так. Целоваться без ожиданий. Просто наслаждаться ее вкусом на моих губах и языке, зная, что помогаю ей отвлечься от боли.

Через несколько минут я неохотно отстраняюсь.

– Нам надо остановиться. Брандо вернется с минуты на минуту, и Матео может приехать в любое время.

Она надувает губы, и я целую ее в последний раз.

– Боже, я могу целовать тебя часами. Поцелуи никогда не были такими приятными.

– Это потому, что ты меня любишь, – говорит Нат, и я замечаю, что к ней возвращается уверенность в себе. – Тебе не обязательно говорить это. Я знаю, что не одинока. Вижу это в твоих глазах. Чувствую в том, как ты меня целуешь. Меня согревает твоя защита.

– Amore mio, давай не будем мучить себя.

Она понимающе кивает, и печаль окутывает ее, словно саван.

– Я живу ради этих мгновений с тобой, Лео. Когда мы можем сбежать от реальности и я могу притвориться, что такой была бы моя жизнь, если бы мне позволили выбрать тебя.

Ее слова опустошают меня, и я чувствую то же самое. Кладу руку на сердце.

– В любой жизни я выбрал бы тебя, Наталия. – Взяв ее руку, я кладу ее себе на грудь, там где бьется сердце. – Мы можем быть в разлуке, dolcezza, но ты всегда будешь единственной женщиной, которую я люблю.

В ее глазах собираются слезы, проливаясь по щекам.

– Я никогда не полюблю другого мужчину так, как тебя, Лео. Ты думаешь, что я юна и изменю мнение, но этого не будет. Я знаю, чего хочу. И знаю, кого люблю. Это ты. Всегда ты.

Бремя этого разговора тяжким грузом давит на нас обоих. Я глажу ее гладкую щеку, вспыхнув под обожающим взглядом. Она смотрит на меня, как будто я самое важное в жизни, и сердце в моей груди замирает.

– Я хочу, чтобы ты знала: то дерьмо, которое наговорила тебе Николь, вранье. Я трахал ее один раз, и это быстро закончилось. Она оказалась паршивой любовницей, и мне было так скучно, что я сразу заснул.

Должно быть, тогда она сделала фото. Еще одна причина, по которой мне хочется ее вздернуть.

– Когда я проснулся среди ночи, то поспешил убраться оттуда. Она ничего для меня не значит, Наталия, и я жалею, что вообще прикоснулся к ней. Мне хотелось бы стереть память и чтобы она не говорила тебе всего этого дерьма, потому что мне ненавистно, что Николь использовала меня, чтобы причинить тебе боль. Я никогда не прощу себя за это.

– Я прощаю тебя, – не колеблясь, говорит Нат. – И я не глупая. Знаю, у тебя были другие девушки. И будут еще. Вот это я ненавижу. Ненавижу мысль о том, что кто-то другой будет прикасаться к тебе, но я не имею права ни о чем тебя просить.

– Как и мне ненавистна мысль о том, что этот урод будет прикасаться к тебе.

Когда на вчерашнем ужине я увидел его руку на ее бедре, мне потребовалась вся сила воли, чтобы не достать пистолет и не застрелить Карло прямо за столом. Как он посмел ее трогать. Подозреваю, что позже он сделал что-то еще, но Наталия не хочет рассказывать. Я поделился своими подозрениями с Матео, и он поговорит с ней. Мы решили, что один из нас всегда будет находиться с ними в одном помещении, чтобы у мерзавца не было возможности прикоснуться к ней или угрожать.

– Нам обоим, – говорит Наталия.

Нас накрывает тишина. Больше сказать о Карло Греко нечего.

Открывается дверь, и Брандо садится за руль. Я быстро запахиваю блузку Наталии.

– Достал. – Он поворачивается и вручает мне два пакета льда. – Ты в порядке, Наталия? – спрашивает с обеспокоенным лицом.

– Больно, но я в норме. Спасибо за лед.

Она улыбается ему, и парень несколько секунд пристально смотрит мне в глаза, прежде чем развернуться обратно, не вмешиваясь не в свое дело. Это одна из черт, которые мне нравятся в Брандо. Он не лезет в то, что его не касается.

Ножом я отрезаю широкую полосу от своей рубашки, игнорируя протесты Нат. Потом заворачиваю пакеты со льдом в отрезанную ткань и прикладываю их к ее ребрам с обеих сторон. Потом кладу ее руки на пакеты.

– Сиди смирно и держи их.

Осторожно поднимаю ее ноги на сиденье. Скатав ее школьный пиджак, подкладываю ей под голову, и это максимум комфорта, который получается ей обеспечить. Матео, вероятно, выйдет из себя, когда увидит сестру раздетой, но невозможно охладить ее ребра, не расстегнув блузку.

Помяни дьявола.

Задняя дверь распахивается, и Матео сует голову внутрь. Его глаза превращаются в темные щелочки, пока он осматривает травмы сестры.

– La puttana! – шипит он, моментально приходя в ярость. До такой степени, что не устраивает мне разнос за то, что Нат не одета.