Читать книгу Когда придет Большая Черепаха - Софья Шаер - Страница 3

Лулу открывает глаза. Еще темно. Темно – это не по-настоящему темно, не как в тоннелях, где живут Слепые, там совсем ничего не видно. Нет, темно – это значит, работает только дежурное освещение. Приглушенный теплый свет проникает сквозь голубую ткань тента, обнаруживая серые пятна сырости, которые уже не отстирываются. Но это ничего. Лулу живет на четвертом Ребре, и из ее скены2 видно большую круглую лампу. Если лечь на спину, заложив руки за голову, и смотреть вверх, начинает казаться, будто смотришь на небо. Тент слегка колышется от сквозняка, и пятна на нем напоминают бегущие облака. И сейчас Лулу находится не здесь, не в спальнике на полу – нет, она уютно устроилась сверху на Панцире Большой Черепахи, и ленивое морское течение уносит ее далеко-далеко.

Ради этих блаженных минут она каждый день просыпается чуть раньше, когда все остальные еще спят. Лулу любуется рассветом. Она видела солнце только на картинках и в учебных фильмах, потому что ей пятнадцать, и с самого рождения она живет в Панцире-7. Но мама всегда говорила: «Если ты не видишь чего-то – просто представь!» Это она научила Лулу любить ранние часы. Только тогда они жили выше, на седьмом, тенты там темно-синие, поэтому лампа больше напоминала луну. С голубым все иначе. Маме понравилось бы здесь. Но она уже два года как на Маяке… впрочем, о Маяке – позже.

Из состояния безмятежности девушку выводит звук трещоток. И хотя она слышит его каждое утро, все равно в теле возникают неприятные ощущения. Наверное, все дело в том, что Лулу воспринимает звуки не так, как другие. Стрекотание трещоток напоминает ей о сухом горошке, который рассыпается по полу, и когда на него наступаешь, он издает такой хруст, который не слышно, но ногой чувствуешь, и тебя передергивает. Отто и Наташа не верят и, кажется, посмеиваются над странностями Лулу – они не понимают, как звук может быть похож на горошек. Но для нее это еще одна причина просыпаться до того, как Немые начнут обходить Ребра сверху вниз. Они носят кожаные сапоги и длинные плащи, которые пахнут землей.

Девушка быстро вылезает из спальника. Зажигаются дневные лампы, она садится на табурет и берет со столика осколок зеркала с ладошку размером, критически оглядывает себя. Ее короткие светло-русые волосы стоят торчком и уже отросли так, что закрывают уши – надо бы постричь, губы опять растрескались – не хватает железа, но сейчас его всем не хватает, ведь пайки уже два раза урезали в этом году. А в целом – неплохо. Причесаться, умыться, и можно выходить на утренний гимн.

Лулу проверяет резервуар – это пластиковая бутылка, она вмещает пять литров воды. Но, конечно, редко у кого бывает целых пять литров. Разве что у тех, кто обитает на трех нижних Ребрах. Вода – главная ценность и основная валюта в их мире. Это немного забавно, потому что вокруг ее полным-полно: Панцирь находится на морском дне. Здесь всегда сыро и холодно. Но морскую воду приходится опреснять и очищать, потому что она заражена, как и все снаружи, а это долго, и старый насос с трудом справляется с задачей, выдавая меньше, чем им нужно. И когда Лулу видит, что путем хитрых манипуляций сумела неплохо сэкономить, и в резервуаре скопилось уже почти три литра, она улыбается. Но все равно очень тщательно отмеряет количество для умывания, бережно переливая воду в старую-старую мамину чашку с наполовину стертым рисунком в виде зараженной девушки – у нее рыбий хвост вместо ног. Лулу вспоминает, что сегодня у нее как раз урок с первоклашками, где она должна подробно им объяснить, что происходит с человеком, если он заражен, и почему он опасен. Но из-за урока девушка не переживает, а вот из-за худсовета что-то уж больно нервничает. Всякий раз, когда она думает об этом, у нее сводит живот.

Почистив зубы гигиеническим порошком, Лулу переливает грязную воду в банку, чтобы вечером отнести на переработку, расчесывает волосы пластиковым гребешком, открывает сундук – третий и последний предмет интерьера в ее скене – и ненадолго задумывается, перебирая пальцами в воздухе. Выбор у нее не то чтобы большой, но важно сделать его правильно. Потому что если она наденет свой обычный синий верхний свитер, другие могут подумать, что она это специально – делает вид, мол, ей все равно, выберут ее пьесу для постановки или нет. А если Лулу придет в праздничном клетчатом пиджаке, то наоборот – скажут, что она уже считает себя победительницей, и назло проголосуют за Наташу, а это несправедливо.

За этими мыслями ее и застает Ася, когда скребется снаружи и тут же, не дожидаясь приглашения, заглядывает внутрь.

– Привет, Лулу! Извини, если помешала. Ты не позволишь мне взглянуть в зеркало?

Ася чуть старше, она живет на том же четвертом, только на две скены дальше.

– Да, конечно, – легко соглашается девушка. Она знает, что ее приятельница очень бережно относится к чужим вещам и не разобьет подарок, который Лулу получила от Отто на день первой помолвки.

– Спасибо! – Ася аккуратно берет зеркало, смотрится в него, поправляет волосы, которые с помощью каких-то невероятных хитростей уложила волнами. – Я так нервничаю!

– Прекрасно тебя понимаю, – кивает Лулу. – Когда мы с Отто решили заявить о себе, я тоже чуть со страху не умерла.

Она все еще колеблется между свитером и пиджаком. Про себя отмечает, что Ася надела свое лучшее платье – предмет зависти всех девушек. Не потому что оно какое-то особенно красивое. Нет, обычное, бордовое, самого простого кроя, но на нем ни одной заплатки, ни одного катышка, ни одного залома! Как будто только вчера сшили. Впрочем, вполне возможно, что Ася его чинила, но она – лучшая швея во всем Панцире, так что ей по силам такая тонкая работа. И тут Лулу осеняет гениальная мысль! Сейчас она выйдет петь гимн – это можно и в нижнем свитере, сегодня не праздник, посмотрит, как оделись все остальные, и тогда уже решит. Озарение так ее радует, что девушка в порыве любви к миру обнимает подружку.

– Все будет хорошо, – говорит она, – вы с Таширом созданы друг для друга.

– О, спасибо! – растроганно отвечает Ася. – Спасибо, дорогая!

Потом отстраняется, отходит на шаг назад, эффектно запрокидывает голову и спрашивает:

– Ну как я?

Лулу поднимает вверх большой палец.

– Красотка!

Ася хлопает в ладоши.

– Что ж, ладно, я, пожалуй, побегу. А то Ташир решит, чего доброго, что я передумала! И, кстати, удачи тебе на худсовете! Мы болеем за тебя!

Лулу благодарит ее, хотя под ложечкой опять засосало. Снаружи, как и всегда по утрам, нарастает гул голосов. Кто-то уже вышел, кто-то подгоняет мужей или детей, где-то наверху громко ссорятся две женщины – одна обвинила другую в том, что та, якобы, иглой проделала дырочку в ее резервуаре и по ночам сцеживает воду. Она, дескать, вчера метку поставила мелом, а сегодня уровень опустился на целую четверть дюйма! Вторая утверждает, что у нее нет иглы, а если бы была, то, цитата: «я бы ее тебе, старой дуре, уже давно в глаз воткнула!» Конец цитаты. Мужчины подзуживают их снизу и смеются. Ссора несерьезная. За кражу воды или порчу резервуара тебя сразу выкинут в море. Просто двум соседкам нужно из-за чего-то поскандалить. Обычное утро в Панцире.

Уже собираясь выходить, Лулу с досадой замечает, что локоть нижнего свитера, где уже и так стоят две заплатки, снова расползается. Надо зашить, как только появится время. А сейчас она встанет где-нибудь в заднем ряду, чтобы сильно не светиться. Может, никто и не заметит. В конце концов, первая помолвка Аси и Ташира – более интересная тема для обсуждения, чем дырка у нее на локте. Но, скорее всего, и на них обратят мало внимания. Ведь сейчас всех занимает Панцирь-3, вернее, не он сам, а новость трехдневной давности о том, что его больше нет.

***

Первым, кто рассказал Лулу о случившемся, был, разумеется, Отто. Они встретились в перерыве между Часами, чтобы, как обычно, вместе пообедать. Часы есть у всех, кому уже исполнилось двенадцать лет. Их ставят обычно не больше шести, но не меньше трех. Зависит от работы, которую ты выполняешь. Лулу, например, работает учителем, Отто – инженер по коммуникациям, а Наташа – аппаратная нянечка. Часы – важная штука, от их количества зависит ежедневная норма воды, и еще болтают, будто пайки не одинаковые. Но это вранье. Они неоднократно сравнивали.

Собственно, тем утром Лулу как раз рассказывала малышам, что такое Панцири, куда делась Большая Черепаха, и почему так важно надевать костюм Слона, когда слышишь, как они трубят снаружи. Пожалуй, фрагмент этого урока стоит послушать, ведь иначе очень сложно будет понять, почему новость о Панцире-3 вызвала такой ажиотаж.

– Их было сто сорок четыре, – говорит Лулу, и ее помощница Марта старательно выводит цифры мелом на доске, даже кончик языка высунула от напряжения. Она и всегда красиво пишет, но сегодня особенно, потому что хочет загладить вину: вчера она забыла запереть коробочку с мелом. И хорошо, что никто, кроме Лулу, этого не заметил! Мел всегда надо держать под замком, а иначе дети его весь съедят. – Сто сорок четыре Панциря в одном море. Можете себе представить?

Она обводит класс взглядом. Семеро детей – четыре мальчика и три девочки сидят на одной длинной скамье за столом, который когда-то был покрыт лаком, но сейчас от него остались только воспоминания, перед ними возвышаются стопки картонок, прошитых нитками. На этих картонках дети записывают карандашом все, что Марта выводит на доске.

– Это очень много? – спрашивает вихрастый Лео, самый любопытный в классе.

– Да, – Лулу ненадолго задумывается над подходящим примером. По правде говоря, ей и самой сложно осознать масштаб, ведь она никогда не видела, что там снаружи. Но ее мама, объясняя такие вещи ученикам, всегда приводила сравнения, понятные каждому. И она говорит: – Это как бобы в бочке, которую выставляют в атриуме по праздникам. Помните, как их там много внутри? Сосчитать невозможно!

– А им не было тесно? – снова задает вопрос Лео. – Ведь бобы в бочке лежат один на другом.

Его сестра, сидящая рядом, закатывает глаза.

– Но море гораздо больше, чем бочка, дурачок! Нам же показывали фильм!

– Верно, – кивает Лулу, – море огромное. Но Океан Вечности, в котором родилась Большая Черепаха, неизмеримо больше. Неизвестно, была ли она там одна, или с ней плыли другие животные, вряд ли мы когда-то сможем это выяснить. Мы знаем только, что наш мир зародился из пылинки, которую откуда-то принес ветер. Она прилипла к Панцирю, а потом стала расти, и росла до тех пор, пока не появились материки с зелеными лесами, высокими горами, холмами и долинами, большими городами и маленькими деревушками…

Учительница рассказывает, а Марта в это время прикрепляет к доске вырезанные из старых журналов картинки. Они почти выцвели, но еще можно различить красно-золотые краски осенней листвы, нежную зелень заливных лугов и белое оперенье кружащих в небе птиц.

– Большая «Ч» не особенно тревожилась из-за мира, который несла на своей спине. Она безмятежно плыла по водам Океана. Но пришел день, когда что-то разбудило ее. Это было течение, не такое, как другие, более сильное, и оно увлекало ее тяжелое тело все дальше и дальше, пока однажды Большая «Ч» не оказалась на краю водопада. Слишком поздно она поняла, что ей не выбраться из этого потока, потому что Панцирь слишком тяжелый и делает ее неповоротливой. И тогда Черепаха закрыла глаза, чтобы ее не ослепили слезы, и выдрала свое тело из Панциря. А это было непросто! Ведь Панцирь это не только домик, это часть ее самой! Ей пришлось оставить здесь свои Ребра и остальные кости, но ценой невероятных страданий Большая «Ч» спаслась. Она поплыла в обратную сторону, а Панцирь, подхваченный течением, упал вниз, и наш мир рухнул в неизвестность вместе с ним…

На этот рассказ Лулу прерывает не вопрос вихрастого мальчика, а громкий звук, и лампа под потолком мигает красным.

– Слоны! – громко предупреждает детей девушка.

И они уже знают, что нужно сделать. У каждого, кто живет в Панцире, всегда при себе есть набор самых нужных вещей: фляжка – чтобы расплачиваться за покупки, кружка – чтобы получать дневную норму, и сумка с костюмом Слона. Услышав грозный рев, никто не пугается и не паникует. Дети и взрослые расстегивают сумки и сноровисто надевают на себя белые комбинезоны и маски с хоботами и дырками для глаз, закрытыми пластиком. Потом все возвращаются на свои места и ждут. Проходит минут десять или около того, звук обрывается, лампа перестает мигать. Все снимают свои костюмы, и урок продолжается с того места, где они закончили.

– Очень вовремя, – улыбается Лулу, – я как раз собиралась рассказывать о Слонах. Но сначала послушайте, что случилось после того, как мир упал в водопад. Там, внизу, оказалось море. Но когда падаешь с такой высоты в воду, удар получается очень сильным. И Панцирь раскололся на сто сорок четыре части, а с ним и мир. Так мы оказались оторваны друг от друга, и постепенно каждый из осколков превратился в самостоятельный Панцирь в миниатюре. Но море не было безобидным, оно было ядовитым, потому что его населяли Слоны. Они выбрасывают в воду свой яд, поскольку это их привычная среда обитания. Но если в такое море попадет другое животное или человек, он станет уродливым. Об этом я еще расскажу на следующих уроках. Сейчас самое главное для вас – запомнить, что Слоны крайне опасны и всегда начеку! Они пытаются уничтожить нас с тех самых пор, как мы в буквальном смысле свалились им на головы. Послушайте! Вы слышите это? – она замолкает и поднимает указательный палец.

Дети тоже невольно смотрят вверх, навострив уши. Впрочем, этот звук они слышали с рождения. Неритмичные глухие удары, которые то затихают, то усиливаются, а иногда ночью они бывают такими мощными, что Ребра ходят ходуном. Но на нижних еще ничего, а на верхних – просто ужас.

– Они пытаются до нас добраться, – тихо говорит Лулу. – И когда у них не выходит, они от злости выпускают свой яд. А он очень сильный, просачивается внутрь и убивает все живое! Но на самих Слонов отрава не действует, поэтому очень важно надевать костюмы, как только вы слышите, что они начали трубить своими ужасными хоботами! Если вы притворитесь Слонами, то не отравитесь.

– А Большая «Ч» может умереть? – спрашивает Кристина. Она выглядит года на три младше остальных, хотя на самом деле самая старшая – шесть с половиной лет. Но она живет на последнем Ребре, где хуже воздух и нет полной защиты от заражения, и у нее дефицит гормона роста. Кристина не доживет до двенадцати лет, и она часто спрашивает о смерти.

– Конечно нет, – ласково отвечает Лулу. – Слоны не могут причинить ей вреда. Они сами ее боятся, потому что когда вернется Большая Черепаха, она сразу же уничтожит их всех до единого. Именно для этого мы и построили Маяк, там, на поверхности. А потом еще один, и еще… Вы знаете, что каждый год некоторые из нас уходят, чтобы работать на Маяках. Они должны светить день и ночь, ведь никто не знает, когда придет Большая Черепаха, но если она окажется где-то поблизости, мы должны указать ей путь.

Кристина важно кивает в ответ на эти слова. Ее отец стал одним из тех, кого выбрали для этой почетной миссии год тому назад.

– И однажды Большая «Ч» вернется. И когда это случится, она соберет воедино все осколки, мир снова станет единым, а Слоны будут повержены. Море очистится, и мы сможем вернуться на поверхность. А там будет все! Чистый, свежий воздух, солнечный свет, вода – столько, сколько захочешь, и еда, за которую не нужно будет бороться. А еще мы увидим небо, такое высокое, голубое, с легкими перышками облачков, птицами, звездами, радугой…

Девушка все больше воодушевляется собственным рассказом, и все слушают ее с восхищением. Лулу подробно описывает кружащих над водой чаек; запах асфодели; пестрых бабочек; горы, подпирающие небесный свод; а еще – Маяк, чей свет пронзает пространство острым лучом, открывая перед людьми невиданные доселе перспективы. Сейчас в ее глазах отражается то самое небо, по которому она так сильно тоскует, хотя ни разу его не видела. Ведь для Лулу вся эта история – чистая правда! Она ждет того дня, когда все они вернутся на землю, она верит в него и заражает этой верой всех вокруг. Такой же была и ее мама.

Но вот снова звучат трещотки, а это значит, что пришло время обедать. Дети вскакивают с мест, хватают свои вещи и шумной гурьбой покидают класс. Лулу напоминает Марте обязательно запереть коробочку с мелом и внимательно следит, как ее помощница кладет свой мелок к остальным. Марта тоже с верхнего Ребра, за ней нужен глаз да глаз. Но та проявляет совершенное равнодушие к мелу, и только уже выходя за дверь, Лулу замечает, как девчонка украдкой облизывает оставшуюся на пальцах крошку.

***

Отто подходит к Лулу со спины, когда она стоит в длинной очереди за обеденным пайком. Она его не замечает, думая о чем-то своем. Скорее всего, о предстоящем худсовете. Вся труппа говорит только о нем уже месяц или даже больше. Театр (уж простите за каламбур) играет ключевую роль в их маленьком мире. Он значит почти так же много, как Маяк. Но сейчас это неважно, потому что Отто принес плохую новость и думает, как сообщить ее своей невесте. А еще ему стыдно, что ей он расскажет о случившемся не первой. Но юноша уже знает, как заранее загладить свою вину.

Народу в очереди очень много, но люди расступаются, завидев крепкого коротко стриженного парня в рабочей одежде. Они знают, что Отто с седьмого Ребра, у них своя раздача, а значит, он лезет вперед не из наглости.

Краем уха юноша слышит сплетню: Магистрам на трех нижних выдают Феррум-капсулы. Якобы дежурный с четвертого узнал от дежурных снизу и передал их слова первому в очереди, а тот шепнул соседу, и вот уже все об этом говорят. Юноша уверен: это чушь, про Магистров все время что-то такое болтают, причем чем выше поднимается слух, тем более нелепым он становится.

Так вот, Отто подходит к Лулу со спины и закрывает ей глаза руками. Девушка отводит его ладони от лица, улыбается и оборачивается. Он целует ее в губы. Это очень легкий поцелуй – как и положено парам, которые прошли еще только первую помолвку.

– Привет, любимый, – щебечет Лулу и снова улыбается, но внезапно морщится и стирает кровь, выступившую на потрескавшихся губах. – Ой, прости. Мне бы не помешали Феррум-капсулы. Слышал про это?

– Да, очередной треп, ничего там не дают – отмахивается Отто, и девушка разочарованно вздыхает. Но он тут же обнимает невесту за плечи и заговорщически подмигивает. – Зато у меня для тебя есть кое-что.

От этих слов Лулу тут же расцветает. Правильно говорят: предвкушение подарка приятнее самого подарка. Впрочем, этот подарок она должна действительно оценить. Отто запускает руку в карман рабочего комбинезона, и вот на его ладони уже поблескивает металлом маленькая круглая коробочка.

– Что это? – заинтригованно спрашивает девушка.

Отто наклоняется к самому ее уху и доверительно сообщает:

– Вазелин.

Он ждет, что она сейчас захлопает в ладоши от радости и бросится ему на шею. Но вдруг Лулу вспыхивает, как будто он протянул ей коробочку с фекалиями.

– Отто! – шипит она, смерив его таким взглядом, что Слона можно завалить при желании. – Если на первой церемонии мы поклялись не делать ЭТОГО, значит, мы никак не должны, и таким способом тоже! Или ты, как многие мужчины, уверен, что это не считается?!

Несколько секунд он ошарашенно смотрит на нее, не понимая, за что на него злятся. Потом, когда до Отто все-таки доходит смысл ее слов, ему приходится приложить очень много усилий, чтобы не разразиться гомерическим хохотом. На языке так и вертится какая-нибудь пакость, вроде: «Заметь, не я это предложил!», потому что он и в самом деле не подумал, что презент в виде коробочки с вазелином будет воспринят, как предложение заняться анальным сексом.

– Глупенькая, – он качает головой, открывает коробочку, и, подцепив на палец немножко вазелина, касается губ невесты. – Это чтобы не кровили…

Он видит, что Лулу очень смущена. Но не знает, чем именно: тем, что так по-хамски отнеслась к попытке жениха сделать ей приятное, или тем, что первая заговорила о сексе.

– Прости, любимый, – бормочет она, забирает коробочку у него из рук и поспешно отворачивается. – Худсовет через три дня, и мне такая ерунда в голову лезет! Спасибо, что заботишься обо мне, это очень-очень мило, правда!

Отто целует ее в висок, показывая тем самым, что понимает и не обиделся на ее тираду.

– Где тебе удалось достать вазелин? – спрашивает девушка, делая шаг вперед, потому что очередь продвинулась дальше.

– У Наташи выпросил, – безмятежно отзывается ее жених. – Не забудь только ей потом коробочку отдать, чтобы она ее списала.

И на этот раз Лулу поворачивается к нему.

– Ты ее видел?

– Сегодня – нет, я вчера вечером с ней разговаривал. А ты?

Девушка отрицательно качает головой.

Он ей врет. Врет, потому что именно Наташа первая узнала от него новость. Он специально пришел к ней в аппаратную и рассказал все. Отто выбрал ее, зная, что она не из тех девчонок, которые падают в обморок или впадают в панику и сразу же разбалтывают тайну всем вокруг. А еще потому что они – друзья. Но именно из-за этого он чувствует свою вину перед Лулу, ведь она – его невеста, а значит, он должен был поговорить сначала с ней.

В очереди перед ними остается всего три человека, и девушка достает из кармана карточки на пайки. Как и все, она носит с собой целую пачку карточек на месяц сразу. После нескольких случаев краж, когда воры так и не были найдены, никто не рискует оставлять ценности в скенах. Вообще-то красть карточки – глупый поступок, потому что один паек выдают в одни руки, и если бы кто-то попытался получить за другого, сославшись на то, что тот болен или еще что-то подобное, его бы тут же вычислили. Месяц подходит к концу, и пачка уже совсем тонкая, но Отто замечает, как неловко двигаются пальцы Лулу. Она никак не может вытащить нужную карточку, и юноша ей помогает. Потом подходит ее очередь, он выпускает невесту, отходит к перилам и терпеливо ждет, пока она обменяет кусочек картона на бумажный пакет с обедом.

Внизу, в атриуме, обедают Магистры. Наверху кто-то снова скандалит, обвиняя оппонента в том, что тот за его спиной откусил кусок от протеинового батончика. Они там вечно грызутся либо из-за еды, либо из-за воды, а уж если привозят витамины, вообще доходит до массовых драк. Но витаминов давно не привозили. Потому и ходят слухи про Феррум-капсулы. Все знают, что это ерунда, но надежда все равно остается. А вдруг?..

Отто размышляет, как рассказать Лулу правду. О том, что случилось в Панцире-3, почти никто не знает. Он говорил только с Наташей, и она пообещала молчать. А если она пообещала – значит будет. Потом еще с нижних Ребер кто-то должен быть в курсе, но не выше второго точно.

Впрочем, скрывать долго не получится, и совсем скоро весь Панцирь будет гудеть от пересудов. Причем за считанные часы люди придумают такие подробности, от которых зашевелятся даже уже выпавшие волосы. Так что пусть лучше Лулу узнает все от него, а не от какой-нибудь истеричной соседки. Отто, по крайней мере, скажет то, что есть. Его Часы заняты обслуживанием коммуникаций: аппараты, фильтры, рециркуляторы воздуха, очистные сооружения, электрические щитки и тому подобное. А поскольку они разбросаны по всему Панцирю, и техники работают во многих помещениях, куда другим ход заказан, он слышит много всякой любопытной информации. Дружить с инженерами полезно. Но все-таки большую часть новостей Отто узнает просто потому, что он – это он.

Подходит Лулу, и они вместе идут обедать в ее скену. Они обедают у нее со дня первой помолвки, потому что его невеста живет одна после того, как ее маму забрали на Маяк. А Отто делит свою с двумя младшими братьями, там слишком тесно, а кроме того, средний уже обзавелся девчонкой и хочет проводить свободное время с ней. В общем, Отто решил, что не будет смущать их своим присутствием в обеденное время. А Лулу, конечно, только рада, ведь скоро они станут мужем и женой – пора привыкать к совместному быту.

В ее скене – всего один стул, так что они используют его в качестве столика, а сами располагаются на спальнике и распаковывают свои пайки. Набор тот же, что и почти всегда, кроме праздников: протеиновый батончик, кукурузная лепешка, крошечная баночка печеночного паштета, таблетка кофеина и две таблетки фруктозы. Лулу наливает себе воды из резервуара и предлагает жениху, но тот отказывается: знает, что она копит на вторую помолвку – сделать прическу, помыться, постирать нижнюю одежду. Отто приятно, что для него она хочет быть самой красивой.

– Солнышко, – говорит он ей, когда они уже почти расправились со своими пайками, – мне нужно тебе сказать кое-что. По секрету. Никто пока не знает…

– Конечно, любимый, я слушаю, – нарочито спокойно отвечает девушка, но голос ее звучит неестественно.

Лулу моментально напрягается, ее выдают жесты. Она берет бумажный пакет и очень аккуратно, по сгибам, начинает его складывать. Возможно, сейчас она думает, что он хочет расторгнуть помолвку или сообщить, что кто-то из ее сторонников переменил мнение и собирается голосовать на худсовете за Наташу. Отто решает не тянуть.

– Это касается Панциря-3. Там кое-что случилось.

Она коротко, с облегчением выдыхает, но только на секунду.

– Что случилось? – спрашивает Лулу, с тревогой посмотрев ему в глаза.

– Отключение электричества. Там, видишь ли, пока еще непонятно… Может, авария. А может быть, их отключили от общей сети.

– Что значит, отключили от общей сети? – девушка хмурится.

Отто вздыхает и переводит взгляд на сведенные вместе кончики пальцев. Подушечки черные, пропитались маслом и всякой дрянью, с которой ему приходится иметь дело. Искоса взглянув на невесту, он продолжает:

– Ну, знаешь, ведь про Маяк давно уже говорят. Что им, возможно, не хватает света…

– Я не верю, – тут же перебивает его Лулу и сердито мотает головой.

Отто снова вздыхает, он этого ждал.

– Ну, как бы то ни было… электричества они так и не дождались. Рециркуляторы и система фильтрации не работали, так что… – он ненадолго замолкает и смотрит на нее. А Лулу упорно глядит в стену. Она уже все поняла, но Отто решает все же довести дело до конца. – В общем, когда пришли Слоны, у них не было шансов. Панциря-3 больше нет…

Когда он произносит эти слова, Лулу вздрагивает, как от резкого звука, но головы не поворачивает, и юноша видит ее в профиль: губы сжаты, ноздри подрагивают, будто она злится, но глаза абсолютно сухие. Руки сминают бумажный пакет, и он превращается в неопрятный комок. Отто ждет, когда она что-нибудь скажет по этому поводу, но девушка молчит, и он надеется, что Лулу сейчас заплачет. Он уже представлял, как обнимает ее и утешает, как ее теплые слезы стекают по его шее. А теперь не знает, что делать. Лулу понимает не хуже его: теперь их осталось всего десять – десять Панцирей из ста сорока четырех, и Большой Черепахе, если она вдруг вернется, уже не собрать мир воедино.

– Как ты думаешь, Драматург поддержит меня или Наташу? – внезапно спрашивает она, прерывая молчание. Вопрос обескураживает юношу. Он не понимает, как можно говорить о Театре сейчас. – Мне кажется, у моей пьесы шансов больше. Она хочет ставить «Слепых», но разве в них есть какая-то надежда?

– В твоей пьесе тоже не так чтобы много надежды, – грубовато отзывается Отто. Его злит смена темы. Он хотел разделить со своей нареченной боль утраты, а Лулу решила игнорировать реальность. Как будто если они станут говорить о чем-то другом, это как-то изменит положение вещей; и люди из Панциря-3, которые, может быть, медленно умирали от нехватки воздуха, а может быть (что еще страшнее), погибли от заражения, с ужасом наблюдая за трансформацией собственного тела – как будто все эти несчастные оживут, если сделать вид, что ничего не происходит.

Девушка, наконец, поворачивается к нему.

– В моей пьесе есть два мира, – говорит она серьезно, – и в одном все непоправимо изменилось, а в другом об этом еще не знают, и там, внутри, хорошо.

– Но им предстоит узнать несколько минут спустя. И их идиллия – теперь прошлое, просто иллюзия, – возражает Отто уже спокойнее. Он начинает понимать, почему его невеста заговорила о пьесах.

– Да, – соглашается Лулу. И ничего к этому не добавляет.

Потом она придвигается поближе и кладет голову ему на плечо. Юноша крепко обнимает невесту, прижимая к себе, чувствует ее тепло. Ее клонит в сон, и девушка быстро впадает в полудрему. Некоторое время они сидят неподвижно, и когда Отто думает, что Лулу уже уснула, она вдруг тихо произносит:

– Но пока они еще не знают, что все кончено. Значит, у них есть надежда.

Он не отвечает. Он думает о Панцире-3 и о Наташе. А Лулу спит, и ей снится комната с настольной лампой и камельком, наполненная вещами, которых она никогда не видела, но так ярко представляла, читая взахлеб свою любимую пьесу Метерлинка…

***

«Утренний гимн пропускать нельзя», – говорит себе Наташа и откладывает в сторону расческу. В отличие от Лулу, у нее нет зеркала, и она редко его просит, потому что смотреть там особо не на что: серые глаза, бледная кожа, мышиного цвета волосы – но зато они длинные. Большинство женщин носит короткие стрижки, так проще содержать голову в чистоте, да и выпадают волосы не так заметно. Наташа не хочет обрезать свои, ей нравится их расчесывать по утрам, заплетать в косу – это такой своеобразный ритуал и повод потянуть время, чтобы выйти к гимну последней.

Что надеть, она даже не задумывается. Выходит в том же, в чем и всегда: толстые темно-коричневые штаны, зеленый верхний свитер, пожелтевший халат – такие носят все аппаратные нянечки, и косынка. Почти все уже собрались. Последние любители полежать подольше выбираются из своих скен.

Гимн в Панцире поют каждое утро, и Лулу обожает эту традицию, а Наташа терпеть этого не может. Они обе живут на четвертом, и отсюда открывается неплохой вид. Вроде бы небольшое преимущество, но Наташа научилась его использовать, чтобы хоть как-то скрасить утренние часы. Девушка представляет себя в роли корреспондента. Несколько лет назад в Библиотеке она откопала старый журнал времен Большой «Ч». На обложке была фотография из тех, которые ее старшая сестра называла «идиллическими», что в ее устах означало примерно следующее: надо быть полным идиотом, чтобы верить в существование подобного. Наташа полностью разделяла ее позицию. Вряд ли там, в зараженном мире, небо такое высокое и пронзительно-голубое, и закат расплывается в море лужицей сливочного масла, а разноцветные лодки мерно покачиваются на воде, не боясь шторма и Слонов… Но все-таки ей нравилась эта картинка, как нравились и другие. Она выкрала журнал и прятала в своей скене, на дне ящика с одеждой, перечитывая всякий раз, как выпадет свободная минутка, хотя уже выучила статьи от корки до корки и могла по памяти описать любую фотографию.

Наташа точно знает, что никогда не станет настоящим корреспондентом, потому что давно уже не существует такой профессии. Но она никому не говорит о своих фантазиях, и этот элемент таинственности делает игру еще более увлекательной. У нее есть задание, и сегодня она должна «подготовить материал» про Панцирь. Итак, как только наступает время утреннего гимна, девушка включает воображаемый диктофон, критически оглядывает пейзаж и начинает репортаж, рассказывая «читателям» о месте, где живет с самого рождения, но так, как будто видит его впервые.

«Это совершенно невероятно! – вещает ее внутренняя журналистка, жадно подмечая все детали. – Но здесь обитает, по меньшей мере, тысяча человек разного возраста! И хотя очень сложно описать это место в рамках понятных читателю категорий, я все же рискну. Представьте себе жилой дом очень необычной формы, его плавные линии в точности повторяют очертания черепашьего панциря. И они так его и называют: Панцирь-7. Почему семь, а не десять или сто? Трудно сказать, никто из местных жителей не смог ответить на этот вопрос, самый популярный ответ: я никогда об этом не задумывался. Что ж, мы тоже не задумываемся о том, почему небо синее, а не зеленое, правда? Когда что-то есть всегда, ты не размышляешь, почему оно так. Но вернемся к описанию…

Огромный жилой дом делят на части двадцать четыре Ребра – по двенадцать с каждой стороны. Ребра – это что-то вроде балконов, только очень-очень широких, шагов пятьдесят, может, чуть больше, и около ста в длину. Они располагаются одно над другим, соединены лестницами, а балконы напоминают еще и потому, что у них есть перила. Надо сказать, все выглядит очень красиво, ведь это самые настоящие кости! По преданию, их оставила Большая Черепаха, и у нас нет причин сомневаться в том, что так оно и было.

Но люди живут только на двенадцати Ребрах с одной стороны, и расселение отнюдь не случайно! То, на каком Ребре ты живешь, является показателем твоего статуса. Самыми престижными считаются первые три, которые занимаю Магистры. Но чтобы понять, кто такие Магистры, следует сделать небольшое отступление и пояснить, что за народ живет в этом диковинном месте.

Кто-то называет их богемой, но местные жители не жалуют это слово, так как оно, цитирую: “отдает кабатчиной”. Правда, никто не смог мне толком объяснить, что это вообще значит. Но, как бы то ни было, сами себя они предпочитают называть Будущим Человечества. Строго говоря, это звучит более нейтрально, ведь Панцирь-7 населяют не только всякие там художники, поэты и драматурги, но и инженеры, архитекторы, врачи и люди других полезных профессий.

Так кто же такие Магистры, и почему они живут в самом низу? Магистры, как ни странно это звучит, на самом деле – верхушка, интеллектуальная элита общества. Их мало, гораздо меньше, чем всех остальных, потому что ты должен быть не просто талантливым, а по-настоящему гениальным деятелем, чтобы попасть в эту касту. Не обязательно быть Магистром искусств, разумеется. Ведь обществу нужны и другие специалисты. Например, главврач аппаратной и старший инженер тоже живут на первом. Нижние ребра отданы им, потому что жизнь внизу во всех отношениях удобнее, комфортнее и безопаснее. Ну, хотя бы, не нужно карабкаться по длинным лестницам, воздух гораздо чище, вероятность заражения – ниже, нет такой тесноты и грязи, как наверху, скены просторнее и лучше обставлены. Магистрам положено больше воды по нормам, хотя у них нет Часов. А Часами здесь называют время общественно полезных работ, которые могут быть никак не связаны с твоим Призванием. Возьмем, к примеру…», – Наташа задумчиво оглядывается и видит внизу Асю и Ташира, которые готовятся к церемонии первой помолвки.

На минуту она отвлекается от своего репортажа и внимательно вглядывается в них. Ася надела свое самое красивое платье, у него не очень облегающий силуэт, а потому пока ничего не заметно. Но они все равно рискуют. Просто надеются проскочить. На следующей неделе Маяк объявит ежегодный Сбор… Здесь это еще называют волнами, потому что, и правда, похоже на волну. Она набегает на берег, слизывает все, что оказывается поблизости: ракушки, камешки, неосторожных маленьких животных – слизывает и уносит в море. Вот так же Сбор забирает из Панциря людей, всегда определенное количество, но сразу нельзя сказать, кого именно выберут. Если Ташир не попадет под следующую волну, они с Асей тут же заявят о второй помолвке, а там уже можно немножко приврать про сроки – все равно никто не будет проверять. Но это – если. А если нет?..

Усилием воли Наташа отводит взгляд от Аси, чтобы никто не подумал чего (нельзя девушке так таращиться на другую девушку), и продолжает фантазировать:

«Взять, к примеру, Отто. Он – художник по свету в Театре, но по Часам ему положено заниматься не только осветительными приборами. Например, в аппаратной он налаживает ЭКМО3, – Наташа закрывает глаза, и от воспоминания о сильных, мускулистых руках по ее телу проходит волна жара, но девушка тут же одергивает себя. – Или Лулу. Она – режиссер-постановщик, но утром работает в Школе, – она снова прерывает себя, мысленно вставляя в текст фотографии: улыбающийся Отто с разводным ключом в руке показывает бицепс на камеру; а Лулу серьезная, она стоит у классной доски и указывает на что-то ученикам, но на снимке видно только макушки детей. – Лулу принадлежит к Кандидатам, которые занимают Ребра с четвертого по шестое. Это значит, что она очень талантлива, и ее вклад в культурную жизнь общества достаточно весомый. Начиная с седьмого, где живет Отто, и до девятого включительно расположились Одаренные – у них нет выдающихся способностей, но шанс развить их еще есть. Зато вот те, кто обитает на самом верху, Подмастерья, они, как презрительно говорят их соседи снизу, представляют собой всего лишь «кормовую базу». Но пока мне не удалось выяснить, что же кроется за этой странной формулировкой. Как бы то ни было, судьба Подмастерьев незавидна, они выполняют всю черную работу, им доступны только простейшие профессии. Что касается Театра, Музея, Библиотеки, Школы и прочих мест, если их туда и нанимают, то только уборщиками или грузчиками, в лучшем случае – помощниками».

Наташа вспоминает, как ее подружка Лулу жаловалась на свою ассистентку Марту. Она всерьез подозревает, будто эта двенадцатилетняя девчонка специально не закрывает коробочку с мелом, а сама ворует его и перекладывает вину на детей. Это вполне возможно, ведь на верхних Ребрах царят нищета, грязь, голод и безнадежность. Фильтры все время ломаются, а во время шторма все ходит ходуном. В одной скене может жить до семи человек, и спят они на голом полу. Половина новорожденных не выживает. У них самые маленькие нормы воды, до них почти никогда не доходят витамины, и пайки, что бы там ни говорили, не такие роскошные, как внизу. На четвертом, например, выдают по баночке паштета на человека в обед, а на двенадцатом – на семью, есть разница. Они чаще болеют, чаще умирают, у них больше патологий развития, и именно они, по большей части, попадают под волну. Маяк обычно забирает старых, слабых, больных и наиболее бесполезных.

«Здесь есть социальные лифты, – продолжает Наташа-журналист. – Но работают они не для всех. Кандидат с высокой степенью вероятности может войти в число Магистров. Одаренный, если будет очень стараться, может достичь уровня Кандидата. Но если ты родился среди Подмастерьев, тогда никаких шансов нет. Ты по умолчанию не наделен даром творчества. Говорят, раньше было совсем иначе, но в Панцире-7 не осталось никого, кто помнил бы иные времена. Наверху продолжительность жизни составляет всего двадцать пять лет, внизу есть шанс дожить до тридцати. Поколения сменяют друг друга слишком быстро, чтобы оставить хоть сколько-нибудь значимый след в памяти потомков. Что сказать, пожалуй, Ларс фон Триер мог бы снять здесь неплохой фильм».

Все свои воображаемые репортажи она завершает этой фразой. Наташа знает, что Ларс фон Триер был режиссером. В том журнале с «идиллической» обложкой была статья о жизни в маленькой деревушке на севере давно уже не существующей Исландии, и заканчивалась она именно такими словами: «Ларс фон Триер мог бы снять здесь неплохой фильм». Они звучали очень красиво, и Наташа тогда подумала, что вот она – вершина стиля! С тех пор оборот вошел в ее журналистский лексикон. И каждый раз, подводя итог сказанному, она прикрывает глаза от удовольствия, как будто у нее на языке тает таблетка настоящей глюкозы… Ларс фон Триер, м-м-м…

Из сладких фонетических грез Наташу возвращает внезапно установившаяся тишина. Она открывает глаза и видит, что в атриум входит Драматург. Он – старший. Но не просто главный здесь, а первый и единственный из оставшихся, кто стоял у истоков Панциря-7, пережил Исход Большой «Ч» и несколько поколений потомков своих друзей и соратников. Очень высокий, ни капельки не сгорбленный, серебристые волосы вечно спутаны, кожа морщинистая, темная и как будто задубевшая от возраста, глаза выцвели так сильно, что сложно понять их цвет – серый или, может быть, зеленый. Драматург ходит, опираясь на тяжелую деревянную трость, но не потому, что у него спина больная или суставы хлипкие – он хромает, и старожилы говорят: он всегда хромал, даже когда был значительно моложе. А вот про возраст все молчат. Если кто-то из детей задает этот вопрос, его резко одергивают, объясняя, мол, неприлично вести такие разговоры. Но Наташа догадывается, почему эту тему обходят стороной. Потому что если кто-то все же озвучит цифру – а она при любом раскладе окажется запредельной – возникнет другой вопрос: как ему удалось прожить так долго, когда другие умирают?

Драматург одет так же, как и все прочие: ватные штаны, темный верхний свитер, ботинки на меху. Но из-под ворота свитера выглядывает белый воротник рубашки, а это уже роскошь, да и вся одежда выглядит более новой и целой. Две заплатки на локтях не считаются.

Он выходит на середину атриума, медленно оглядывает собравшихся, как будто считает их или пытается вычислить, кто не вышел из скены. Но, конечно, это обманчивое впечатление. Говорят, Драматург плоховато видит, и, в любом случае, верхние Ребра снизу не разглядишь, даже если у тебя очень зоркий глаз.

– Доброе утро, Панцирь-7! – произносит он на удивление сильным и молодым голосом. – Я счастлив, что все мы пережили еще одну ночь. Сегодня состоится первая помолвка двух подающих надежды молодых Кандидатов, Аси и Ташира, – старик бросает на них быстрый взгляд, и молодой человек гордо улыбается, взглянув на свою невесту, которая тут же, смешавшись, заливается краской. – И это событие на фоне того, что все мы пережили три дня назад, видится мне весьма жизнеутверждающим. Но сначала я хотел бы еще раз обозначить позицию Магистров, потому что слухи, которые до меня доходят, мне очень не нравятся.

Драматург обводит жителей Панциря суровым взглядом, и те, кто сегодня оказался в первых рядах, невольно подаются назад. Даже Наташе становится неуютно, когда старик смотрит в ее сторону, хотя она-то вообще ни при чем, а уж причастные и вовсе стараются теперь отступить за спину соседям.

– Итак, – продолжает Драматург, – Панцирь-3 никто не отключал от электросети специально, это была авария, от которой никто не застрахован. Это раз. Если бы у Маяка действительно возникли проблемы с электричеством, они бы ограничили его потребление, отключив сигнальные огни до тех пор, пока поломку не исправят, а не пускали в расход людей. Это два. И три: те, кто распускает слух о диверсии, которая якобы имела место, и что мы к ней причастны, могут начать жалеть об этом прямо сейчас. Потому что когда мы точно вычислим, кто придумал сию ересь – а мы вычислим, можете не сомневаться – его (или их) отправят прямиком в Заповедник Молчания. Для всех остальных повторю: да, мы получим часть ресурсов из Панциря-3 – еду, воду, витамины, предметы гигиены и прочее. Но это не повод радоваться смерти людей, такие настроения в обществе недопустимы. Прошу всех уяснить, что других трактовок случившегося, кроме официальной, быть не может. И любой, кто продолжит распространять нелепые сплетни, начиная с этой минуты, поставит себя вне закона. Надеюсь, теперь всем все ясно.

Старик умолкает, переводя взгляд с одного Ребра на другое. И хотя все чувствуют себя немного виноватыми после такой взбучки (ведь многие действительно перемывали кости Магистрам и управителям Маяка), Наташа видит облегчение и радость на лицах товарищей. Они получат ресурсы. Да, печально, конечно, что Панцирь-3 погиб, но им уже три месяца не привозили витаминов, и многие теперь в плохом состоянии.

Именно об этом Наташа и подумала три дня назад, когда Отто рассказал ей новость. Одной из первых, и девушка немного гордится этим. Лулу потом плакала всю ночь. А она нет, потому что давно уже не плачет – иногда страсть как хочется, только глаза как будто высохли. Сейчас, пожалуй, Наташа должна радоваться больше других: если люди станут меньше болеть, им там, в аппаратной, не придется изобретать сто один уникальный способ списать лекарства, которые они выдают страждущим без записи. Просто этот журнал потом смотрят, и если тебя увидят в числе больных – добро пожаловать на поверхность. Это почти смешно: ведь большинство жителей идейные, они верят, что попасть на Маяк – большая честь. Но при этом в тайне надеются, что эта честь выпадет кому-нибудь другому, не им, не их близким. И все же Наташа не рада. Она злится, и ей хочется надавать тумаков всем вокруг. Какими же надо быть слепыми, чтобы простодушно радоваться витаминам и даже не думать, что Панцирь-7 запросто может стать следующим! Авария там случилась, ну как же…

Ей хочется закричать, хочется докричаться до них, рассказать им, что конец уже близок, и она мысленно обращается с мольбой к Большой «Ч», чтобы сегодня на худсовете выбрали ее пьесу. Ведь тогда она сможет донести свою мысль до общества. Но как раз в этот момент Драматург подзывает к себе Асю и Ташира, и начинается церемония. Выглядит все незамысловато. Внизу играет небольшой оркестр, и влюбленные медленным шагом проходят через атриум, а потом встают на выложенную цветной плиткой надпись: «БЧ: 7». Они поворачиваются лицом к старику, и теперь Наташа видит пару только со спины.

– Дорогие Ташир и Ася, – торжественно произносит Драматург, как только музыка смолкает, – вы заявили о своем желании составить пару, чтобы вместе ожидать того дня, когда придет Большая Черепаха. Клянетесь ли вы отныне принадлежать только друг другу и никому больше?

– Клянемся, – в унисон отвечают молодые.

– Клянетесь ли вы не вступать в интимные отношения до второй помолвки?

– Клянемся, – снова отвечают они, но Наташе чудится, что теперь их голоса звучат уже не так уверенно, а у Аси как будто немного вздрагивают плечи. Но, возможно, это плод ее воображения, потому что ей известна их грязная тайна.

– Клянетесь ли вы освободить друг друга от бремени и расторгнуть помолвку, если одного из вас призовут служить делу возвращения Большой «Ч»?

За этой туманной и не в меру пафосной формулировкой стоит вполне конкретный вопрос. Под следующую волну могут попасть оба: как жених, так и невеста. Это супругов разлучать нельзя, а до второй помолвки – сколько угодно. И на этот раз они действительно отвечают немного тише:

– Клянемся.

– Во славу Большой Черепахи и от имени всех жителей Панциря-7 я объявляю вас женихом и невестой! Теперь можете обменяться подарками.

Его последние слова тонут в овациях, вполне искренних: Асю и Ташира многие знают, они считаются крепкой и уважаемой парой. Образцовой даже. И никто не сомневается, что сразу после Сбора, когда можно будет заявить о себе повторно, они станут мужем и женой. Девушка и юноша обмениваются легким поцелуем, а потом преподносят друг другу подарки, как того требует традиция.

Те, кто стоит в заднем ряду, вытягивают шеи, чтобы разглядеть, что же это. А жители верхних Ребер перегибаются через перила, опасно нависая над головами и только каким-то чудом не падая вниз. Наташа подбирается поближе и видит, что Ася гордо демонстрирует собравшимся целый кусок красивого желтого мыла и накрахмаленное полотенце. Надо же! Ташир, должно быть, потратил не меньше двух литров, чтобы купить такие подарки. Мыло продают крошечными кусочками – размером с фалангу, не больше, и такой кусочек стоит сто миллилитров! Полотенце, скорее всего – семейная реликвия. Таких белых давно уже не делают. Наверное, оно принадлежало его сестре или матери, а может, еще бабушке.

Но презент от Аси выглядит даже более шикарно, когда она разворачивает сшитый из разноцветных лоскутов пиджак. Такой чистенький, с иголочки, подогнанный по фигуре и с блестящими металлическими пуговками. Не зря ее называют лучшей швеей в Панцире-7. Только она способна собрать настоящий шедевр из ничего!

– Ах, вот это любовь! – вздыхает Наташина соседка, вытирая скупую слезу.

А потом Драматург снова делает знак оркестру, и стены содрогаются от гудения сотен голосов, которые в едином порыве подхватывают утренний гимн:

Море, храни Черепаху!

Пусть путеводной звездой

В пику кромешному мраку

Светит Маяк над водой!

Пусть разрезают пространство

Острые бритвы лучей,

Чтоб возвратилась из странствий

Наша Великая «Ч»!

Смело, товарищи, в ногу!

Дух наш не сломят Слоны!

Мы пролагаем дорогу

К землям, где мы рождены.

Волны отступят по взмаху

Сильной, суровой руки.

Море, храни Черепаху,

Панцири и Маяки!

Последняя нота звучит особенно громко и торжественно, и ее долго тянут, как будто это не звук, а карамель, которую можно катать во рту, пока она совсем не растает. А потом люди снова аплодируют молодым. Ася и Ташир держатся за руки, широко улыбаются, кивают во все стороны в ответ на поздравления, и это один из тех счастливых моментов, когда забываются распри между Ребрами, взаимные упреки, голод, жажда и вечный холод. Все радуются тому, что в мире еще осталась любовь, и она как будто бы заражает всех вокруг, передаваясь от человека к человеку. Многие пары обмениваются поцелуями, друзья и соседи обнимают друг друга. И когда Лулу, пробравшись через толпу, повисает у Наташи на шее, она тоже ненадолго отвлекается от мрачных мыслей и крепко прижимает к себе подругу.

И вдруг внизу что-то происходит. Раздается какой-то звук, который не сразу долетает до верхних Ребер, но когда он пробивается через общий восторженный гомон, начинается цепная реакция. Первыми замолкают Магистры, и дальше тишина катится снизу вверх, нарастая по экспоненте. В этом звуке нет ничего угрожающего, просто его здесь слышат так редко, что он нарушает привычный ход вещей: это гудит, поднимаясь, старый лифт.

Наташа выпускает Лулу из объятий, они вдвоем проталкиваются к перилам и смотрят вниз, где люди поспешно расступаются, пропуская троих пришельцев. Двое из них облачены в грязно-серые плащи с такими глубокими капюшонами, что совсем не видно лиц. И впору было бы спросить, как они вообще видят дорогу, но это неуместный вопрос. Видеть должны не они, а их, и для этого они носят на шее колокольчики.

– Слепые, – шепчет Лулу, хотя Наташа уже и так это поняла. – Но кто это с ними?

Подруги переглядываются и пожимают плечами. Человек, которого ведут двое Слепых, подталкивая его в спину, им совершенно не знаком. Они не видят лица – его закрывают волосы, очень длинные, спутанные, грязные. Но именно волосы и выдают чужака. В Панцире-7 экономят на всем, и на мыле в том числе, и мужчины, как правило, бреются наголо, чтобы не обременять семью лишними расходами. Есть, конечно, и денди, вроде Отто, которые гордо носят «ёжик», но это чистой воды эпатаж.

Незнакомец идет неуверенно, его шатает из стороны в сторону, как будто он болен или слишком долго шел и умирает от усталости. Слепые толкают его, он запинается, но не падает. Драматург пристально смотрит на мрачных конвоиров и незваного гостя, тяжело опирается на трость и не делает ни одного движения навстречу. Стоит гробовая тишина, только колокольчики тренькают при каждом шаге. Наконец, троица добирается до цветной надписи на полу, где только что стояли Ася и Ташир, но теперь они отступили, слившись с толпой внизу. И тогда Слепые швыряют чужака на пол, к ногам Драматурга. В этот момент они напоминают двух охотничьих собак, которые нашли в камышах подстреленную утку и теперь с гордостью показывают трофей хозяину.

– Кто такой? – коротко спрашивает старик.

– Болтался в тоннеле, – отвечает один из конвоиров. И Наташа видит краем глаза, как подруга вздрагивает от его резкого, грубого голоса. У нее со звуками какие-то проблемы: она их то ли видит, то ли осязает, но, в любом случае, сейчас Лулу чудится что-то неприятное. – Мы поймали. Пытался проскочить мимо.

Человек распростерся плашмя на полу. Он тяжело дышит и не двигается. Драматург делает шаг в его сторону и тростью подцепляет за подбородок, заставляя поднять голову.

– Кто ты? – спрашивает он.

– Анджей, – хрипло отвечает чужак. – Из Панциря-3.

***

Лулу всегда быстрее других соображает, откуда подует ветер. Хотя ветер она может только представить, но это не так трудно. Однажды они с Отто уединились в вентиляционной комнате. Нет, ничего такого! Просто он знал, что его девушка любит представлять разное с поверхности, и привел ее в это помещение, когда продували систему. За миг до того, как Лулу ощутила на лице потоки теплого воздуха, она услышала нарастающий гул, и тогда поняла, что ветер всегда с чего-то начинается.

Сейчас она слышит такой же гул. Нет, еще только преддверие гула, но уже знает, что надо делать.

– Пойдем! Быстрее! – бросает она Наташе и хватает подругу за руку.

– Куда? – спрашивает та, сбитая с толку.

– Вниз, – кратко отвечает Лулу.

И только по этой причине им удается первыми добраться до лестницы и скользнуть в атриум до того, как гул голосов достигнет пика, и все посыплются вниз, как тот самый сушеный горошек. Отто уже здесь, занял им место в первом ряду, и девушки пробираются через толпу Магистров, Кандидатов и самых проворных из Одаренных. Конечно, Подмастерья не полезут к ним: в атриуме очень хорошая акустика, даже наверху слышно каждое слово. Но нижние Ребра вплоть до четвертого оккупируют за полминуты, это уж наверно.

Люди в атриуме стоят полукругом, окружив Драматурга, Слепых и незнакомца, но не очень близко – никто не хочет подхватить заразу.

– О, Большая «Ч»! – невольно выдыхает Лулу, прижав руки к груди.

Теперь она может как следует разглядеть пришельца из Панциря-3, потому что стоит чуть за спиной у Драматурга и смотрит прямо в лицо Анджея. Он довольно молод. Бледный, глаза темные, но он сильно щурится от яркого света, так что они могут быть и светлее, чем кажутся. Девушка мысленно убирает с его лица черную щетину, смывает грязь и паутину с волос – черных, да, кажется, все-таки он черноволосый – и получается очень даже ничего.

– Какой милашка, – произносит она вслух.

– Лулу! – тут же одергивает невесту Отто. – Тебе не стыдно? Я вообще-то рядом стою.

– Я с эстетической точки зрения, – с жаром возражает Лулу, но все равно краснеет.

Наташа молчит, не обращая внимания на их перепалку.

Тем временем, Драматург все еще держит Анджея «под прицелом» своей трости, как бы говоря: одно неверное движение – и я сломаю тебе нос. Впрочем, мужчина, кажется, обессилел настолько, что даже смотреть вверх ему трудно. Старика это, очевидно, не трогает, и когда он задает следующий вопрос, в интонациях нет и намека на дружелюбие:

– Из Панциря-3, значит? Но там ведь никто не выжил. Три дня уже прошло.

– Три дня? – переспрашивает Анджей, с трудом поворачивает голову и обводит людей воспаленным взглядом, а потом добавляет совсем тихо, так, что его слышат только те, кто стоит ближе всего: – Мы шли так долго?..

– Мы? – уточняет Драматург.

– Да. Нас было трое. Где я?

– В Панцире-7. Но ты пришел один. Где твои спутники?

Мужчина опускает голову, быстро облизывает сухие, покрытые коркой губы.

– Погибли, – говорит он. – Пожалуйста, дайте мне воды!

– О, Большая «Ч»! Бедняжечка! – тихо произносит Лулу, качая головой, и Отто берет ее за руку, сжимает пальцы в знак поддержки. Им, правда, очень-очень жаль этого парня. Но, конечно, никто не откликается на его просьбу. Всякий разумный человек понимает: если Анджей шел через тоннели, он почти наверняка заражен и опасен для окружающих. Это не передается через дыхание, и если просто стоять поодаль, вот как они сейчас, ничего страшного не случится. Но никто не должен приближаться к тем, кто находился в зоне заражения, нельзя дотрагиваться до них, брать у них что-то из рук и все такое прочее. Драматургу, конечно, можно. Он каким-то образом все эти годы умудрялся оставаться здоровым, а потому многие считают его не совсем человеком. По крайней мере, Лулу уверена: их старший не такой, как все. Он из другого теста.

– Как ты дошел сюда без костюма Слона? – спрашивает Драматург, пропустив последние слова мимо ушей. – Все знают, что воздух там отравлен. Ты должен был умереть, как и твои спутники, причем еще в первые часы. Как тебе удалось выжить, и почему только тебе?

Человек издает слабый стон.

– Я не знаю. Прошу вас, воды… хотя бы один глоток…

– И почему вообще вы оказались в этих тоннелях? Электричество отключили ночью. Все спали. А вы что там делали? Или вам было известно об аварии заранее?

Но Анджей, кажется, уже ничего не слышит.

– Умоляю, сжальтесь… я хочу пить…

– Бедняжечка, – повторяет Лулу с горечью.

И в этот момент кто-то отталкивает ее в сторону, а Отто шипит:

– Наташа! Стой, что ты делаешь?

Но та делает вид, будто не слышит. Наташа решительно выступает вперед, не обращая внимания на громкий шепот. Она подходит к лежащему на полу мужчине и опускается на колени рядом. А потом, к удивлению товарищей, негодованию Лулу и ужасу Отто, снимает с пояса фляжку и подносит к губам незнакомца.

– Наташа! – шипят ее друзья в унисон.

Только уже поздно. Анджей дрожащей рукой хватает фляжку и припадает к ней с такой жадностью, что будь там и все пять литров из резервуара, он осушил бы ее одним глотком. Но, кажется, Наташа «села на мель», как они это здесь называют, и носила с собой совсем немного воды. Мгновение – и фляжка пустеет.

Анджей протягивает ее владелице и, глядя девушке в глаза, с благодарностью произносит:

– Спасибо.

Лулу следит за происходящим широко открытыми глазами. Отто так сильно сжал ее руку, что пальцы занемели, но она даже не реагирует. Ее лучшая подруга только что отдала свою воду человеку, который заражен с вероятностью девяносто девять процентов. Это самоубийство. Ее выбросят в открытое море вместе с этим несчастным! Но Наташа как будто не понимает, что уже стоит на краю пропасти, она не берет фляжку и обводит взглядом собравшихся.

– У кого-нибудь еще есть вода? – требовательно спрашивает она.

Люди перешептываются. Некоторые, не стесняясь, крутят пальцем у виска. Девушка ищет в толпе друзей и бросает на них умоляющий взгляд.

– Лулу! Отто! Я же знаю, что у вас есть. Я верну все до капли! Ну же!

Но они не двигаются с места.

– Да что с вами, люди?! – в отчаянии восклицает Наташа. – Неужели вам настолько все равно? Этот человек шел сюда три дня, все его близкие погибли, а вам пару глотков жалко? А если бы кто-то из вас оказался на его месте?

Они не отвечают, только выразительно переглядываются. Лулу слышит, как кто-то за ее спиной произносит:

– Больная. Совсем как ее папаша…

Она хочет обернуться, но боится, что стоящий прямо за ней злопыхатель увидит слезы, которые наворачиваются на глаза от осознания, что подруга переступила черту, и жить ей осталось всего-ничего. И тогда Драматург начинает аплодировать. Ну, не то чтобы аплодировать, просто несколько раз хлопает в ладоши. Все это время он стоял в двух шагах, но не попытался вмешаться, а только бесстрастно наблюдал за происходящим.

– Браво, Наташа! – говорит он, даже не скрывая сарказма. – Браво! Именно на таких героях, как ты, и держится весь наш мир. На таких вот щедрых и самоотверженных. И воду свою отдала, и фляжку подарила. Да-да, – кивает он, и когда Анджей вновь пытается вернуть фляжку Наташе, выбивает ее тростью у него из рук, – и даже не думай брать ее! Если он заражен, ее надлежит утилизировать. А ты купишь себе новую, у тебя ведь воды целый бассейн, да?

Лулу, не в силах больше на это смотреть, отворачивается и прижимается к груди Отто. Жених рассеянно гладит ее по голове. Драматург не кричит, но он в ярости, и это хорошо заметно.

– Ты вообще знаешь, кого ты напоила? Вот я – пока нет.

– Мы могли бы выяснить это позже! У него обезвоживание, – негодует Наташа в ответ. – Хотите, чтобы он умер?

– Подождите, – вмешивается в разговор Анджей, и голос его звучит немножко более твердо. – Подождите, я объясню… я… Дело вовсе не в электричестве. Когда мы уходили, свет все еще горел, но сейчас, наверное, не горит, раз вам уже сообщили. Значит, их уже нашли…

– Так от чего же они погибли, Слон тебя растопчи? – с тихой злостью спрашивает Драматург.

– Я не знаю! – в отчаянии восклицает чужак. – Мы проснулись, а они все мертвы… Выжили только три человека, но… по дороге они тоже умерли… я не знаю, почему…

– Тоже мне загадка! От заражения они умерли. И ты эту заразу сюда притащил, – напирает старик.

– Это не было похоже на заражение.

– А на что это было похоже?

– Я не знаю, – снова отвечает чужак. – Они просто не проснулись, и все.

Лулу, наконец, находит в себе силы снова взглянуть на главных действующих лиц этой драмы. Анджей, как оказалось, уже стоит на ногах. Нетвердо, и его поддерживает Наташа. Она смотрит только на Драматурга и ни на кого больше. А тот стоит против них, и о чем он думает в этот момент, никто не знает.

– Ну что ж, – наконец, произносит старик, втянув носом воздух. – Очень жаль. А теперь, – добавляет он уже будничным тоном, обращаясь к Наташе, – раз ты, сестра милосердия, уже запачкалась, ты и поведешь его в аппаратную. Процедура обычная – отдельный бокс, полная изоляция, и все манипуляции проводишь сама. Проверишь его, потом возьмешь образцы у себя. Если окажется, что вы оба больны, отправитесь кормить Слонов. Если нет – жду вечером на худсовете.

Потом он в последний раз бросает взгляд на чужака и вроде бы бесстрастно, а вроде бы и с насмешкой говорит:

– Добро пожаловать в Город Будущего, Анджей из Панциря-3.

А потом уходит, и стук его трости эхом отдается от стен.