Читать книгу Хунну. Пепел Гилюса - Солбон Шоймполов - Страница 2

В огнях багровых пожарищ, в отсветах кровавых жестоких войн, перевалив середину, неминуемо близился к завершению страшный второй век нашей эры, ставший переломным в истории двух величественных империй, расположенных в самом сердце Азии и вместе занимающих гигантскую территорию, равной коей по размеру не существовало во всём древнем мире.

Одной из империй, столетиями властвовавших над Великой степью и над всей Азией, являлась Хуннская кочевая держава. На ее земле в сто двадцать восьмом году разразилась невиданно безжалостная междоусобица, продолжавшаяся три года, в итоге ожесточённой непримиримой распри хунны навсегда разделились на северных и южных. Даже спустя сорок лет после окончания той войны они не смогут переступить через реки пролитой крови, и в будущем никогда не сумеют объединиться и расшириться до былых необъятных границ.

В результате небывало кровопролитной войны южные хунны, превратившись в громадную разбойничью орду с несколькими шаньюями во главе, больше не представляли серьёзной угрозы соседним царствам, разрозненно кочевали между юэчжами и ханьцами, постоянно ввязываясь в мелкие стычки с иными племенами. Северные же хунны, наоборот, сохранив атрибуты былого величия, всё ещё владея огромными пространствами и большой нефритовой печатью империи Хунну, по-прежнему являлись грозной силой и представляли скрытую угрозу. И пока мирно кочевали по степным просторам вслед за многочисленными стадами, беспрекословно подчиняясь родовым знатным ванам (князьям) и шаньюю (государю).

В заново воссозданном государстве северных хуннов, как и в былые времена, звание воина, его умение, сила и доблесть были возведены их шаньюями в особый, высший культ поклонения, и только на них, на воинах, составлявших костяк и основу страны, зиждилась сила и мощь степняков.

Следующую империю представляли ханьцы – жители раскинувшейся на тёплых берегах Хуанхэ и Янцзы могучей земледельческой державы, основную часть населения которой составляли крестьяне, жившие за счёт риса, фруктов и овощей, выращенных на маленьких клочках земель, и находившиеся в кабальной зависимости от императора и его сановников, имевших над ними непререкаемую, ничем не ограниченную власть.

И в могущественной империи Хань с её неисчислимым народонаселением и многолюдными городами, наивысшими привилегиями и почётом пользовался не крестьянин, обрабатывающий землю, не ремесленник, производящий полезные вещи, даже не воин, а учёный, издающий трактаты и владеющий различными знаниями, также чиновник, неукоснительно исполняющий законы и указы самодержца.

В изнурительных, продолжавшихся столетиями войнах китайских империй с хуннами, одна из них, именуемая Циньской, являвшаяся предшественницей Ханьской, спасаясь от опустошительных набегов кочевников и преграждая путь подданным, бегущим из страны, была вынуждена построить Стену, равной которой не знал мир. Построенная каторжным трудом сотен тысяч крестьян, преступников и рабов, повально умиравших при её возведении, Стена-твердыня, опоясавшая всю северную границу Цинь, извиваясь, поднимаясь в горы, опускаясь в низины, нескончаемо тянулась на тысячи километров. Простоявшая до времени воцарения ханьского владыки Линь Цзана, она окаймлённая многочисленными зубцами и возвышавшимися на ней через каждые сто – двести метров смотровыми башнями, была высотой семь – десять метров, шириной пять – шесть метров и казалась бесконечной по длине неприступной цитаделью. С внешней стороны необозримой преграды в сторону степей на отдалённом расстоянии от неё уходили дозорные башни, насчитывавших вдоль, по всей её протяжённости, четырнадцать тысяч. С внутренней стороны располагались гарнизоны пограничной охраны, сеть складов, жилища крестьян, высланных сюда для обслуживания воинов-защитников.

И вот однажды холодным, беспокойным летом сто семьдесят первого года недалеко от каменной крепости Сэньду, в башне Стены и произойдёт роковая встреча двух человек, духовно принадлежавших к противоположным, совершенно разным культурам и цивилизациям, но по внешности, по походке, по росту, по голосу удивительно похожих друг на друга. В дальнейшем небывалая схожесть встретившихся в башне хунна и ханьца сыграет зловещую роль в судьбе одного из двух народов, а именно в судьбе хуннов.

Уже второй год на страну Хань, на защищавшую от врагов Стену не было совершено ни одного набега, ни одной попытки штурма со стороны северных соседей. Эта опасно затянувшаяся на долгое время тишина, исходившая из Степи, стала постепенно, исподволь вселять тревогу и беспокойство в сердце императора Линь Цзана, лишая его сна и покоя.

Всё началось полтора года назад во время возобновившихся спустя девяносто лет торгов на границе: на них, к удивлению ханьских купцов, было очень мало номадов и их товаров. Тогда произошла перебранка между аратами и ханьцами, во время которой был избит и искалечен сианьский чиновник небольшого ранга.

В другое время никто бы не обратил на потасовку особого внимания, но дальше последовало то, чего кочевники никак не ожидали от имперцев. Опираясь на этот незначительный случай, Линь Цзан, полностью запретив приграничную торговлю, неожиданно для многих объявил войну Северной империи, чем вызвал удивление и недовольство не только хуннов, но даже некоторых близких к трону вельмож и сановников.

Но в скором времени выяснится, что действия монарха (объявление войны, закрытие прирубежного рынка) были сделаны с одной единственной целью: ударив по кочевникам малым числом войск и вызвав ответный удар, проверить силы, возможности и количество варварских воинов. Ведь Линь Цзан вот уже семь лет готовил тайный поход против степняков, рассчитывая одержать в будущей войне великую победу, захватить их земли и навсегда покончить с северянами. Дальше всё пошло не так, как рассчитывал венценосец. Хунны не стали воевать с вторгшимися в степи ханьцами, а стали откатываться вглубь, всячески избегая соприкосновений с императорской ратью. В течение двух месяцев тщетно пытаясь вызвать врагов на битву, но, так и не выяснив ни численности, ни сил противника, Линь Цзан не стал далеко углубляться в степь, опасаясь подвергать смертельному риску войска. Вернул их внутрь Стены, продолжая, как и раньше, скрытно готовиться к большой войне.

С тех пор на границе Хань, граничащей с кочевниками, всё оставалось без изменений: никаких набегов, никаких движений за это время так и не последовало.

Это как бы затаенное бездействие врагов, длившееся столько времени, становилось всё более непонятным, подозрительным не только для самого Линь Цзана, но и для людей ближнего его окружения.

Надо было что-то предпринять, выяснить, почему хунны, вот уже полтора года находящиеся в состоянии войны с империей, ни разу не вступили в битву. Что стало с воинственными кочевниками? Что задумали? Чего хотят северные варвары? На все эти вопросы требовался ответ, и его надо было отыскать любой ценой.

Чтобы найти ответы на вопросы, не дававшие покоя правителю, во дворец на личную аудиенцию с Линь Цзаном был вызван начальник тайной службы ван Минь Кунь. По завершении значимой встречи, продолжавшейся немало часов, Минь Кунь срочно прибыл на северную границу, в крепость Сэньду, куда безотложно вызвал одного даровитого служителя, кого втайне от всех готовил себе в преемники.

Вызванный в Сэньду сановник, занимавший высокую должность в иерархии имперской тайной службы, был человеком выдающегося ума, таланта и являлся потомком стародавнего рода Луни, корнями уходящего на сотни лет назад, вплоть до династии Цинь. Мэн Фэн, так его звали, был истинным представителем и неотделимой частью ханьской элиты, её верхушки. Будучи по природе пытливым человеком, ещё с ранней юности страстно увлекался письменами мудреца Лаоцзы, являвшегося одним из основателей философии Дао: «О сущности и магиях вещей. О бессмертии души и тела. О необъятности и вечности мира. О естественном пути всего сущего, не зависящего ни от богов, ни от людей». Наряду с даосизмом также был увлечен трудами другого великого учёного – Конфуция, учившего, «что младшие должны уважать старших, что сын должен почитать отца, что древние роды должны быть почитаемы менее древними, что ханьцы должны знать своё место в обществе и действовать в соответствии с этим местом. Что власть императора божественна и даруется бессмертными богами, а сам император является сыном неба и жизнь его неприкосновенна». Неплохо изучив труды двух мыслителей, он хорошо запомнил отдельные понравившиеся идеи даосизма. В будущем, став уже взрослым человеком, детально сопоставив положительные и отрицательные стороны учений, твёрдо выбрал постулаты Конфуция, став преданнейшим приверженцем его заповедей. Таким образом, отталкиваясь от трактатов Конфуция и Лаоцзы, привязывая их наставления к собственным взглядам на жизнь, Мэн Фэн был глубоко убеждён, что империя Хань, насчитывающая немалое количество лет истории, является центром всего мира – её величием, её уникальной сущностью. И что все другие народы, окружающие её, должны почитать и подчиняться только ей – великой Ханьской империи.

Исходя из сложившихся в нём мировоззрений и убеждений, Мэн Фэн искренне считал, что его род, бывший одним из древнейших в стране, его семья, он сам являются незаменимой опорой государства, и как наследники старинного рода Луни, достойны большего почёта и уважения, должны по праву пользоваться благами и богатствами державы. Храбрый, невероятно упорный, непримиримый к личным врагам, Мэн Фэн был отлично подготовлен физически, неплохо владел мечом и луком, хорошо ездил на лошади. Свободно владел хуннским, кушанским, кянским и согдийским языками, без труда писал и читал на первых двух, более того, умел на хуннской и кушанской письменности так мастерски подделать почерк любого человека, что самый дотошный писец не мог выявить обман. При этом одинаково хорошо писал как левой, так и правой рукой и в дополнение к этим навыкам превосходно владел мимикой своего лица. Ещё Мэн Фэн являлся обладателем феноменальной памяти: один раз увидев человека, запоминал его навсегда, не менее крепко сохранял и запечатлевал в голове природные ландшафты: изгибы рек, горы, леса, озёра, дороги, степи.

Появившись на свет на берегу реки Янцзы в городе Фулин, Мэн Фэн, едва ему исполнилось тринадцать лет, вместе с отцом, матерью и младшим братом переехал в Сиань, в огромный город, бывший когда-то столицей Циньской монархии. Здесь его отец, получивший от повелителя Линь Цзана высокую и почетную должность, через год безукоризненной службы стал богатейшим человеком империи. Купил громадное, роскошное поместье с домами, больше похожими на дворцы, с огромными сливовыми и яблоневыми садами, с глубоко вырытыми прудами, изобиловавшими рыбой, с многочисленными, искусно выложенными дорожками из камня и с целыми рощами дубов и магнолий.

Это непомерно большое имение с его домами, садами, рощами по всей окружности было обнесено кирпичной стеной высотой около четырёх метров и толщиной в один метр и представляло настоящую крепость. Прожив и проучившись в Сиане три года, где впервые проникся великой мечтой объединения вокруг Ханьской державы всего Китая, Мэн Фэн был принят на тайную императорскую службу. По истечении некоторого времени отправлен на войну с горцами – кянами, и на первой в жизни войне, направляемый опытными наставниками, приобрёл бесценные уроки по премудростям тайной войны и шпионажу. Впоследствии ему доводилось иметь дело со многими врагами: с юэчжами, кянами, кушанами, но благодаря уму и таланту, он неизменно выходил в схватках с ними победителем. И за годы непрекращающихся войн был жесток и беспощаден к людям, чуждым ему по крови, считая варваров лишь препятствием на пути к достижению высшей мечты.

За полтора года войны, «шедшей» между Хань и Хунну, войны – затишья, войны – безмолвия, в степи, особенно за последние полгода, во множестве посылались лазутчики. Они под видом крестьян-перебежчиков, монахов-даосов или просто потерявшихся в степи торговцев, настойчиво проникали в варварские земли, по крупицам собирая и выуживая их тайны. После добытых скудных сведений назад возвращались считанные единицы, передавая одни и те же сообщения: у кочевников всё спокойно, крупных передвижений, скоплений войск не наблюдается, пограничные дозоры в составе не меняются, границу охраняют таким же числом воинов, что и пять лет назад.

Очень мало вестей было получено и из двух их городов – столицы Кирети и самого дальнего северного города хуннов Гилюса, о существовании которого ханьцы знали, но не имели полного представления о нём, и куда империя постоянно засылала шпионов.

Получив от Минь Куня приказ спешно выехать на север страны, Мэн Фэн, находившийся в то время в южных рубежах и в очередной раз жестоко подавлявший восстание кянов, быстро передал дела и в сопровождении ста всадников в начале лета сто семьдесят первого года прибыл в крепость Сэньду, где был неотложно принят Минь Кунем.

Во время встречи, длившейся один день, Мэн Фэн по заранее изданому указу был уведомлён о назначении его заместителем Минь Куня и в двадцать девять лет с великой радостью вошёл в ближайшее окружение властителя Ханьской империи Линь Цзана. За время пребывания Мэн Фэна в крепости между двумя высшими сановниками тайной службы в результате недолго тянувшихся бесед и разговоров возник единственно верный, по их мнению, план. Ими было принято решение собрать необходимое число воинов, сделать вылазку и напасть на сопредельные заставы, захватить как можно больше пленных и, подвергнув их изощрённо жестоким пыткам, попытаться хоть немного прояснить ситуацию: что же на самом деле происходит у северных варваров? Для осуществления замысла из Сианя были вызваны пять тысяч копьеносцев, около трёхсот арбалетчиков и в дополнение к ним ещё тысяча человек конницы.

Захват, пленение хуннского или сяньбийского воина были делом огромной трудности и всегда сопровождались кровавой бойней и громадными потерями, поэтому ханьцу, пленившего степняка, полагалось повышение по службе, минуя сразу два чина. Кроме прочего, ему выдавалось большое денежное вознаграждение серебром и не менее десяти метров шёлковой материи. Учитывая эти и другие опасности, таящиеся в плане, осторожный Минь Кунь, к большому удивлению Мэн Фэна, ни разу, не воевавшего с хуннами, решил усилить прибывающие из Сианя войска ещё одним отрядом из трёх тысяч панцирных меченосцев, проживающих в крепости.

В середине лета в Сэньду прибыл последний отряд из Сианя, и набранные воины немалым лагерем расположились около находившегося в полутора десятках километрах от Стены форта.

Минь Кунь, назначив во главе воинства Мэн Фэна, приставив к нему опытного военачальника Чжен Ги, приказал вывести воинов и начать продвижение в степи. Повинуясь приказу, Мэн Фэн вывел доверенные войска за Стену, разделил на три колонны, миновал дозорные башни и, переместившись дальше на север, добрался до полосы леса и кустарников, после чего устроил привал. Во время данного отдыха в лагерь прибыл один из опытнейших ханьских шпионов по имени Фань Чун. Ему ценой жизни всех агентов удалось, добыв важнейшие сведения, живым возвратиться на родину. Ныне он в простой одежде номада, с хуннской причёской на голове (идущая от темени до бровей чёлка и две ниспадающие от висков косички, достигающие мочек ушей, в которые для придания им толщины и красоты, были вплетены разноцветные шёлковые ленточки), шатаясь от усталости, стоял перед Чжен Ги. Он сообщил, что по направлению к ним движутся пятьсот с лишним всадников во главе с жичжо ваном Северной империи Сюуньзаном, и что отряд хорошо вооружён, у каждого имеются по два – три заводных коня, и что в походе участвуют отборные опасные воины. Далее соглядатай сказал, что по его расчётам хунны доберутся до этих мест дня через три – четыре. Он утверждал, они направятся обязательно в их сторону, потому как выяснил ранее, они намерены, проникнув за Великую стену, разорить окрестности Сэньду и, если получится, взять приступом саму крепость. Оснований не верить шпиону не было, так как Чжен Ги его знал – это был человек, засланный два года назад Минь Кунем в степи. Получив сведения и отправив Фань Чуна в обоз, он немедля передал полученные вести Мэн Фэну. Тот, боясь поверить в удачу, но уже втайне про себя надеясь схватить главаря варваров, решил уготовить кочевникам западню. Для этого забрал у Чжен Ги старого бывалого воина по имени Ван Куан, непревзойденного мастера по устраиванию засад, и объехав с ним округу, нашёл то единственное место, которое никак не могли миновать хунны.

Это была широкая елань, со всех сторон окруженная деревьями, кустарниками и невдалеке от неё с двух сторон ограниченная высокими скалами. Несмотря на увещевания Чжен Ги, Мэн Фэн отправил большую часть войска назад, оставив при себе три тысячи копьеносцев, тысячу меченосцев, всех арбалетчиков и двести наездников, посчитав это число более чем достаточным для поимки и уничтожения хуннов. Следуя советам Ван Куана, велел поймать в силки птиц, могущих выдать присутствие засады, заодно разорить их гнёзда. Также приказал приготовить в походных котлах особый экстракт из молотых растений, отбивающий малейший запах, и предположительно до момента появления варваров на лужайке велел всем намазаться. Иначе двигавшиеся впереди основных сил хуннские дозорные, обладающие звериным слухом, зрением и обонянием, могли легко обнаружить засаду. Ибо не было случая, когда степняки при набегах не ставили впереди войска самых остроглазых и чутких воинов, умевших издали уловить запах человека, далеко-далеко завидеть притаившегося в траве врага, за сотни метров услышать тихие, скользящие шаги ханьской пехоты. Но и ханьцы при дальних передвижениях использовали не менее чутких и зорких воинов из наёмных кочевников – жужаней, способных издалека услышать тихий шелестящий звон вынимаемого из ножен кривоватого хуннского меча или за километры в ночи увидеть высекаемую подковой об камень искру скачущей сяньбийской лошади.