Читать книгу Хунну. Пепел Гилюса - Солбон Шоймполов - Страница 3

После томительных дней ожидания, утром третьего дня дозорными, прячущимися в густых листьях высоких деревьев, был замечен отряд чужеземцев, направляющихся в сторону засады. Оповещённые сторожевыми, ханьцы недвижно замерли в немом, тревожном ожидании, лишь девять человек, неотличимо подражая голосам изловленных птиц, стали имитировать их спокойный шебет.

Спустя некоторое время на противоположный от имперцев край леса бесшумно вышли трое хуннов без шлемов и, настороженно сделав несколько шагов, остановились и, медленно поворачиваясь направо-налево, стали внимательно прислушиваться к звукам лесной поляны. Чуть откинув назад головы, ловили ноздрями запахи. Напряжённо всматриваясь в кустарники, в деревья, держась всё время настороже, один из них лёг на траву и, прислонив ухо к земле, долго вслушивался, стараясь уловить подозрительные шумы, после чего медленно поднялся, и, недоверчиво оглядываясь вокруг, присоединился к остальным. Постояв немного без движения, троица так же беззвучно исчезла, как и появилась. Ещё не зная, обнаружена засада или нет, Мэн Фэн знаками приказал стрелкам зарядить арбалеты, и ханьцы, боясь сделать лишнее движение, тихо зарядились и застыли, как каменные изваяния.

Приблизительно через полчаса ожидания на луг, ведя за собой заводных лошадей, выехал передний отряд степняков, состоящий из ста с лишним конников, следом, отстав от передних на тридцать – сорок метров, показались и основные силы. Все они, уверенные в полной безопасности, одетые в кожаные панцири, в кожаных шлемах, с мечами на поясах, с небольшими круглыми щитами за спинами, с луками, с колчанами, полными стрел, спокойно ехали шагом, тихо разговаривая между собой.

Терпеливо пропустив кочевников за середину поляны, Мэн Фэн с дрожью в голосе приказал арбалетчикам открыть стрельбу по варварам и по их коням, потом разделив воинов на отряды по пятьсот – шестьсот человек, стал по очереди отправлять на чужаков, стараясь не давать им передышки.

При первых же моментах стрельбы, благодаря внезапности, ханьцам удалось уничтожить около сотни ехавших впереди хуннов. Оставшиеся живыми три десятка воинов, выхватили луки и, прячась за убитыми лошадьми, быстро приготовились к атаке. Копьеносцы сразу после окончания стрельбы арбалетчиков, прикрывшись большими щитами, быстро ринулись на степняков и, несмотря на летящие в них стрелы и большие потери, добежали до них и сошлись врукопашную. Обозревая начавшуюся схватку и кожей чувствуя опасность, исходящую от копейщиков для его конницы, даже не представляя количества противостоящих врагов, Сюуньзан совершил сумасбродную, опрометчивую ошибку: вместо того, чтобы, развернув конницу и посадив безлошадных кочевников на заводных коней, уходить в степи, осыпая имперцев стрелами, поддался гневу и, мстя за внезапно убитых соратников, велел всадникам спешиться. Приказав десятерым воинам отогнать назад лошадей, без промедления вступил с оставшимися людьми в бой, желая на мечах наказать ханьцев: тем самым втянул ратников и самого себя в засасывающую круговерть погибельной для них кровавой сшибки. Драгоценное время для отхода было упущено и, повинуясь приказу Сюуньзана, хуннам и сяньбийцам не оставалось ничего другого, как сразиться с вцепившимися в них мёртвой хваткой сианьцами.

Издавна, ещё со времён шаньюя Модэ, обладая умением вести степные войны, полководцы хуннов и их воины никогда не старались без крайней необходимости ввязываться в близкий бой, предпочитая дальний бой с применением луков. Но если по какой-либо причине всё же вступали в ближнюю схватку, то отменно, виртуозно владея мечами, копьями, булавами, боевыми топорами, кинжалами и длинными сяньбийскими ножами, обладая необыкновенной силой и быстротой, наносили врагам небывалый урон, если требовалось, всегда стояли в битвах насмерть, до последнего человека.

И сейчас они окончательно увязли в не останавливающейся ни на миг тяжкой рубке. Сражаясь в первых рядах воинов, Сюуньзан, случайно взглянув налево успел заметить зоркими глазами бегуших за деревьями арбалетчиков, которые, выполняя указание Чжен Ги, собирались выйти в тыл хуннам и оттуда открыть стрельбу по ним и по их лошадям. Догадавшись о намерениях врагов, он отправил по следам стрелков восемьдесят ратников с приказом догнать и истребить всех. Выполняя повеление жичжо вана, воины, выбежав наперерез и настигнув крадущихся по лесу арбалетчиков, в скоротечной, кровавой сече почти полностью вырезали ханьцев, заодно в щепы изрубили их самострелы. Но возвращаясь назад, были встречены тысячью меченосцев из Сэньду во главе с Чжен Ги и в упорной, жестокой схватке безжалостно изрублены ими.

Расправившись с варварским отрядом, отомстив за убитых стрелков, Чжен Ги стремглав направился на поляну, где неотступно рубились хунны и ханьцы. Его меченосцы уже бежали по краю усыпанной трупами прогалины, рассчитывая ударить в правый бок кочевников, как были тотчас замечены степняками. Сюуньзан, мельком взглянув на несущихся меченосцев и теперь явственно понимая, что всё кончено, он проиграл сражение, испытывая от поражения саднящую боль в груди, неистово закричал, призывая хуннов покинуть поле боя. Услышав приказ, уцелевшая группа воинов, числом около семидесяти человек, прекратила сражаться и, не обращая внимания на усталых, изнурённых битвой копьеносцев, громко подзывали обученных, как охотничьи собаки, боевых коней, на бегу вскакивали на сёдла и на полном скаку намётом удалялись в чащобу.

Последним с лужайки, как будто спиной прикрывая израненных всадников, уходил жичжо ван. Распластав в бешеном галопе коня, завернув в лес, он уже исчезал за деревьями, уже вырывался из ловушки, как две стрелы из семи, пущенных уцелевшими арбалетчиками, достали его и лошадь: одна из стрел по косой угодила в сердце скакуна, другая, попав в левое плечо Сюуньзана, пробила его насквозь. Проскакав с торчавшей из спины стрелой ещё десяток метров, он рухнул на землю и при падении, вскользь ударившись лицом об дерево, потерял сознание. Подбежавшие к Сюуньзану арбалетчики, убедившись, что упавший хунн жив, несколько раз ударили его по лицу. И, крепко связав, отнесли к остальным трём взятым степнякам, получившим такие тяжёлые раны, что они не успели умертвить себя, и теперь их ждала мучительная смерть от рук ханьских истязателей. Тем временем ускакавшие вперёд Сюуньзана воины, вернувшись назад, стали прорываться из чащи на поляну, намереваясь выручить отставшего жичжо вана, но было слишком поздно. Перед ними на краю поля, разделившись на три шеренги, успела выстроиться стена из прикрытых щитами копьеносцев и меченосцев. Постреляв по ним из леса, убив и ранив пятерых человек, хунны окончательно покинули место брани.

Ночью в окружении двадцати воинов к захваченным пленным подошли Чжен Ги и лазутчик Фань Чун, и, держа в руках горящие факелы, стали внимательно всматриваться в раненых. Здесь Фань Чун, несмотря на опухаюшее окровененное лицо степняка, безошибочно опознал жичжо вана и, указав на него, сообщил ханьцам, что перед ними находится вожак разбойников. Чжен Ги, наклонившись и быстро осмотрев лежавшего на правом боку Сюуньзана, о ком был много наслышан, но увидеть пришлось впервые, приказал вызвать лекаря. Увидев подошедшего целителя, показывая рукой на кочевника, сказал ему, что отныне его жизнь будет зависеть от жизни валявшегося перед ним пленника. Дрожащий от страха лекарь, применив всё умение и опыт, осторожно извлёк стрелу из тела хунна. Чжен Ги распорядился со всеми предосторожностями погрузить варваров в повозки и под большой охраной отправить на Великую стену, приказав поместить их в одну из башен, служившую тюрьмой.

Сам в сопровождении двух верховых помчался в крепость на встречу с Мэн Фэном, который, ещё за время пребывания на поле сражения, узнав от пеших гонцов о понесённых потерях, впервые в жизни «потерял лицо» и не дождавшись очередного донесения о числе схваченных степняков, взяв с собой так и не задействованную в битве конницу, в бешенстве безжалостно нахлёстывая коня, умчался в Сэньду.

Потери были действительно немалые, хотя при многочисленных в прошлом столкновениях с хуннами случались потери и поболее. Из четырёх тысяч трёхсот ханьцев, участвовавших в сече, в живых осталось всего тысяча сто человек, а ведь это были не какие-то крестьяне или «молодые негодяи», а не раз проверенные в боях воины регулярной армии. Прибыв в Сэньду и встретившись с Мэн Фэном, находившимся в резиденции Минь Куня, Чжен Ги радостно известил обоих о неслыханной удаче, выпавшей им. О том, что к ним в руки попался известный в прошлом многочисленными набегами на Хань военачальник варварской страны Сюуньзан.

Любимец многих хуннских и сяньбийских воинов, человек необыкновенной силы и отваги, обладавший свойственным многим степным воинам удальством и бесшабашной лихостью, искусно владеющий мечом и луком, неплохо знающий ханьский язык, Сюуньзан относился к той части знати, считавшей, что хунны, сидя на лошадях, должны управлять народами. Он являлся побратимом шаньюя всех сяньбийцев – Таншихая и побратимом жичжо вана знатного рода Циолин – Западного чжуки Ашины, был одним из двадцати четырёх родовых, наследственных жичжо ванов Северной Хуннской державы. Являясь истинным выходцем военной аристократии, он люто ненавидел Ханьскую империю, к ханьцам иначе как со словами «червяк», «шакал» или «гиена» не обращался. Вместе с тем не проявлял к взятым в плен имперцам жестокости, тем более, никого не пытал, не опускаясь до уровня палача. Обладая широкой, как сама степь душой, Сюуньзан ничего не жалел для воинов, мог отдать, поделиться последним, что имел, никогда не кичился высоким происхождением и как никто другой из жичжо ванов ценил и уважал простых ратников. Три месяца назад по велению шаньюя Юлю, решившего понемногу начать тревожить рубежи Хань, Сюуньзан собрал вокруг себя около пятисот сяньбийских и хуннских воинов и стал готовиться к набегу. В течение последующих недель, тщательно подготовившись, снабдив людей необходимым снаряжением, откормив лошадей и заранее выбрав направление в сторону крепости Сэньду, торопясь, двинулся к границе вражеской территории. Достигнув по пути лесов и кустарников, растущих в пятнадцати километрах от дозорных башен, Сюуньзан намеревался изготовить здесь лестницы. После, используя их для преодоления Стены, ворваться внутрь страны и, уничтожив как можно больше чужих воинов, разграбив и опустошив окрестности Сэньду, уйти в степи.

Обрадованный поимкой знатного степняка, Минь Кунь сразу спросил у Чжен Ги, где находится Сюуньзан. Услышав, что его под большой охраной везут к Стене, немедля распорядился послать навстречу ещё триста человек конницы.

Только сейчас, слушая и наблюдая за Чжен Ги и Минь Кунем, Мэн Фэн в полной мере осознал и почувствовал настоящую удачу, и эта удача, не покидая его, чудодейственным, непостижимым образом будет сопутствовать в дальнейшей жизни вплоть до того времени, когда, голый и окровавленный, будет стоять посередине покрытой войлоком холодной, стылой юрты кочевников, крепко привязанный к коновязи.

Узнав через некоторое время, что Сюуньзан доставлен в одну из башен Стены, Минь Кунь приказал Мэн Фэну насколько возможно быстрее перевезти хунна в крепость, тот, взяв с собой сотню воинов и пару повозок, немедленно покинул Сэньду.

Прискакав к башне, где находился пойманный жичжо ван, Мэн Фэн, одетый в богатые доспехи, в шлеме, скрывающем нос и половину подбородка, в сопровождении трёх воинов вошёл в сумрачную, всего с одним окошком, темницу. И направился к тому месту, где на полу, на охапке грязной рисовой соломы в окружении лекаря и девятерых воинов охраны, освещаемый факелами, лежал раненый Сюуньзан. Посмотрев на опухшее, покрытое синяками и кровяной коростой лицо чужеземца, Мэн Фэн приказал лекарю сменить повязку, и лекарь, осторожно сняв тряпку с плеча жичжо вана, стал наносить на рану целебную мазь.

Тут валявшийся без сознания Сюуньзан неожиданно очнулся и, обведя затуманенным взором сгрудившихся вокруг ханьцев, испытывая некоторый стыд от того, что враги видят его в лежачем, беспомощном положении, с трудом, превозмогая боль, сел на пол, прислонившись спиной к шероховатым, плотно подогнанным друг к другу камням узилища. Чувствуя, как уходят последние силы, угадав в Мэн Фэне важного сановника, поглядев на него узкими шелками опухших глаз, на ханьском языке с презрением в голосе произнёс:

– Ну что, ханьская гиена, рад, что поймал меня, хуннского воина? Теперь твой плешивый император – порождение червя, щедро осыплет тебя милостями и, может быть, отдаст в жёны одну из многочисленных дочерей, рождённых от бесчисленных блудниц.

Услышавшему слова кочевника, Мэн Фэну потребовалось огромное усилие воли, чтобы тут же, выхватив меч, не изрубить хунна на куски. Он, отвечая на слова пленника, еле-еле сдерживаясь от крика, презрительно вымолвил:

– Это ты гиена, а не я, раз ты сидишь передо мной, привязанный цепью к стене подобно дикому отвратному зверю.

И тебя, гиену, осмелившуюся оскорбить императора Великой Ханьской империи, ожидают такие пытки, о которых ты никогда не слышал.

По завершении полного ненависти разговора, произошедшего между хунном и ханьцем, присуствующие рядом воины стали недоуменно переглядываться, шепотом переговариваться о чем-то. Заметив их поведение, Мэн Фэн заинтересованно спросил у них, что случилось и о чем шепчутся? В ответ услышал, что они очень удивлены невероятной схожестью его голоса с голосом варвара. Не придав большого значения словам воинов, чувствуя, кроме ненависти к Сюуньзану, ещё какое-то особенное непонятное чувство, Мэн Фэн велел вынести вновь потерявшего сознание степняка и, погрузив в повозку, следовать в Сэньду. Прочие трое хуннов, вывезенные вместе с Сюуньзаном с места засады, умерли от ран по дороге.