Читать книгу Байесовская игра - Стелла Фракта - Страница 7

– Обычная двухсторонняя цветная бумага для оригами, срез – канцелярскими ножницами, но ровно, одним четким движением.

Я поджал губы. Глупость какая… Испугался бумаги для оригами.

– Отпечатки – только твои, – продолжал Норберт. – Частички одежды – смесовая шерсть, как от костюма.

– Я не носил его в пиджаке.

– Если дашь мне свои костюмы, я скажу точно.

– Ты издеваешься?

Норберт был тем самым русским приятелем, бывшим профессором в Университете криминалистики Берлина. Я обратился к нему, только потому что не хотел привлекать к делу никого постороннего.

– И принеси все ножницы – или образцы их срезов – из офиса.

Я забывал кивать, я думал.

Каждый день я находил на своем рабочем столе черный квадрат бумаги размером с ладонь – и ни Герда, ни Кох, бывавшие в моем кабинете, не ответили, что это такое. Уборщики не прикасались ни к чему на столе – кроме открытых горизонтальных поверхностей, – а на записях с камер офиса, минуя запросы в службу безопасности, я ничего не нашел.

Я уже складывал квадраты в стол – но они все появлялись. Потом я собрал их в пакет – и отдал Норберту.

Еще новых загадок мне не хватало – у меня своих достаточно! Если это чье-то послание, а не шутка, я должен был понять, что оно означает – но у меня не было даже идей.

Когда я спрашивал Герду и Коха, на что похож черный квадрат, они говорили, что на Малевича. Малевич и Малевич – но моя работа не имела отношения к изобразительному искусству.

Малевич русский… Но это точно не про него – потому что клишейные ответы меня не интересуют.

Я оставил Норберту свой пиджак – и поехал на вечернюю встречу уже без него, каждому рассказывая о том, какой я неуклюжий, потому что постоянно проливаю на себя кофе.

Вернулся я домой уже под утро. Я долго стоял над раковиной, закрыв лицо ладонями, прижимая их крепко, так, словно лицо могло отвалиться. Я жутко хотел спать, потому что не выпил энергетик – чтобы поспать хотя бы несколько часов, – я брился почти с закрытыми глазами – чтобы утром не тратить на это время.

Я резался редко – и это сразу было сигналом о том, что что-то не так. Дурацкая паранойя, проклятые ребусы… Все, как всегда: производство, публика, согласования и рукопожатия; пьянки, клубы, переплетение змей, ядовитые укусы и размахивание хвостами.

Никто не знает, что я инопланетянин – потому что в них никто не верит.

Никто не знает, что я подразумеваю под этим словом, и почему я даже не сдерживаю смешок, когда его слышу…

Я лег на спину, откинувшись на подушки, но не мог уснуть. В комнате была абсолютная тишина – и почти темнота, со светлыми пятнами света, проникавшего сквозь стыки задернутых портьер.

Черный, черный… Это пустота, отсутствие света и цвета, это ничто, из которого появилась вселенная. Это слепота и незнание, невежество и одновременная глубина – на которой скрывается непостижимая истина.

Глупости какие! Потом окажется, что это какая-то шутка, какой-то квест, который я провалю – потому что в это играть не собираюсь. Если бы я должен был придумать что-то подобное, я бы ни за что такую ерунду не сотворил!

Я пошевелился, шуршание простыней было громким – но не громче усталых мыслей. Я считал шестнадцатые – чтобы провалиться в эту чертову бездну, в это ничто, и, наконец, уснуть.

– Мориц.

Меня выбросило обратно из полудремы, я открыл глаза – но в черноте пустой спальни не было никого. Это был всего лишь сон.

Если представить, что я тону, лежа на спине в бассейне или в ванне, погружаясь внутрь постели, эффект повторится. Главное, чтобы не было сонного паралича – который у меня случается каждый год и так, что я потом едва не седею от психоделических видений.

Во сне мне бывает страшно – потому что во сне мне не прикрыться маской улыбающегося добряка. В жизни я лишь изображаю испуг – когда этого требует сценарий…

– Ты можешь вернуться.

Я подскочил и сел на кровати. Куда вернуться?

– Куда вернуться?

Глупо разговаривать с воображаемым собеседником вслух – если он не аудиальная галлюцинация и не голос в голове, который умеет отвечать.

Голос был женский и незнакомый. Я бы не смог его повторить и воспроизвести – даже в памяти – но он скребся где-то в груди, и от него стало тоскливо.

Беспокоиться не о чем. Беспокоиться я начну, когда голос заговорит по-русски… А пока я просто цирковой медведь и инопланетянин, разгадывающий головоломки, играющий в Байесовскую игру против природы – на арене черного квадрата.