Читать книгу Дневник мистера Нельсона - Стейси По - Страница 6

«05 сентября, 1995 г.

Суббота

21:00

Майкл не вернулся домой ночью. Не нашли его ни утром, ни днем.

Почти все жители Дип-Линна собирались отправиться на поиски сегодня после обеда, и я планировал к ним присоединиться.

Точнее, Роза заставила меня. Она считает, что так будет лучше. Я должен проявить участие, оказать помощь, показать всем, что я не равнодушен к такого рода событиям.

К тому же, она так переживала за ребенка, которого не видела ни разу в жизни, что готова была сама идти искать его. Она впечатлительная, моя Рози. Раньше я приходил от этого в умиление, сейчас только закатываю глаза. Еще бы, ведь я еле убедил её остаться дома и позаботиться об Энди, а не шастать в лесу в темноте.

– Дети не пропадают просто так, – вещал мистер Мартинес с трибуны, установленной в самом центре сквера Рейгана, где собралась большая толпа. Слева от него стояли помощник Дэвис и еще какой-то парнишка в форме, имя которого мне так и не удалось запомнить.

– Первое, о чем мы можем думать и на что можем надеяться – Майкл Томпсон сбежал из дома. Такое поведение свойственно для мальчишек его возраста. Подростки слишком эмоциональны. Они излишне драматизируют. Так что, не стоит категорически отметать эту версию, – на этих словах этот полный мужчина неприятно усмехнулся и окинул взглядом толпу. Никто не поддержал его улыбкой.

Я понял, что он нервничает. Мне вдруг стало интересно, видит ли он меня во всей этой толпе.

Шериф откашлялся и продолжил:

– Первая группа под руководством Джека Хьюстона будет ходить по улицам и заглядывать в каждую щель. Нужно осмотреть все подворотни, ребята, вы поняли? И на всякий случай пролазить все мусорные баки. Так будет спокойнее.

Солнце слепило глаза так, что смотреть на трибуну дольше десяти секунд не представлялось возможным. Все толкавшиеся на небольшой асфальтированной площадке взрослые и подростки, вызвавшиеся искать пропавшего, уже давно поснимали куртки и плащи. Некоторые уверенно закивали, когда услышали обращенный к ним вопрос.

Многие решились на поиски не столько из добрых побуждений, сколько из любопытства. В таких мероприятиях никто из них прежде не участвовал. Люди здесь раньше не исчезали. Так что все здесь всем было в новинку, и все шествие напоминало майский фестиваль.

Джек Хьюстон, тучный мужчина лет сорока, тоже стоял в толпе и кивнул, когда шериф назвал его имя.

Я не много знал про него. Преподавательский коллектив перестал снабжать меня информацией, едва узнав о случившемся. Позже мужики с фабрики сказали мне, что ферма Джека находилась неподалеку от дома Томпсонов, и его младшие дети, Патрик и Сьюзан, часто играли с мальчиком, хотя были младше него на три и четыре года. Джек очень жалел Майкла. Он по-отцовски тормошил его, скованного и вечно смущающегося. Однажды Хьюстон даже разрешил Майклу прокатиться на молодой кобылке, и это много кто видел.

– Второй вариант развития событий, – продолжал шериф сверху, – мальчик мог пойти в сторону реки. Мои парни будут заниматься этим сами, попрошу не мешать им. Третий вариант – лес. Группа Лесли Уильямс возьмет с собой несколько собак и прочешет всё как минимум до железной дороги. Сами рельсы уже проверялись – ни крови, ни оторванных конечностей на шпалах, так что не стоит вам, мои дорогие, бросаться под поезда, – Мартинес с глуповатой улыбкой оглядывал нас, то и дело натыкаясь на недоумевающие и немного испуганные лица. Он снова по-вороньи прочистил горло, и глаза его стали печальными. – Мужчины, если в доме есть оружие, можете взять его с собой. Всё-таки это мог быть медведь…

– Сэр, а если это человек? – раздался из толпы тонкий девчачий голос.

Шериф не успел ответить. В руку девочке, задавшей вопрос, вцепилась крупная женщина в коричневом пальто, наброшенном поверх домашнего халата. Она тут же принялась громко отчитывать дочь дребезжащим голосом, неприятно резавших окружающих по ушам:

– Эмилия, я не разрешала тебе приходить! Ты что-же, оставила брата одного, да? В такое-то время!

Эмилия слабо вырывалась из крепкого захвата толстых рук матери.

– Я хочу найти Майкла, мама, – она опустила голову, – Мистер Нельсон просил передать ему кое-что.

Девочка сказала это негромко, но я и еще несколько человек, стоящих рядом с нами, услышали её слова. Если до этого жители поселка, чьи дети еще не успели со мной познакомиться и рассказать обо мне семье, смотрели на меня с любопытством, то теперь они начали пялиться с такой неприязнью, что я не знал, куда девать глаза. Чтобы хоть как-то исправить ситуацию, я подошел к Эмилии и её матери и поздоровался.

– Мэм, здравствуйте, я мистер Нельсон. Новый учитель Эмилии, – бесцветно произнес я, чувствуя, как краснею под взглядами незнакомых мне глаз.

– Добрый день. Миссис Симпсон, – она поджала тонкие губы, отчего они почти исчезли и принялась меня рассматривать. Заметив обручальное кольцо на безымянном пальце, она едва заметно фыркнула.

– Миссис Симпсон, я… Я хотел сказать, что действительно просил Эмилию передать Майклу одну вещь, – вообще-то я не планировал оправдываться, просто мозг сам начал выдавать предложения друг за другом. Я говорил вкрадчиво, глядя прямо в ярко-голубые маленькие глазки этой женщины, и, наверное, она посчитала меня идиотом. – Вы живете недалеко от Томпсонов. Я подумал, мальчику будет приятно, если одноклассница зайдёт к нему, пока он… болеет.

– Так Майкл болеет? Я видела его позавчера утром. Когда он садился в школьный автобус, он совсем не показался мне больным. В противном случае, моя Эмилия не поехала бы в этой же машине. А может, она и вовсе не пошла бы в школу в этот день, – сказала она, и голова её недоверчиво склонилась в правую сторону.

Я понял, что внушил ей подозрения, только когда женщина осторожно взяла дочь за руку и поставила её слева от себя. Подальше от меня.

– Мне пришлось отпустить его с уроков.

Я надеялся, что такой ответ её устроит. Она еще раз бросила быстрый взгляд на мою руку, а потом повернулась к трибуне. Я тоже снова повернулся к Мартинесу и стал делать вид, что впитываю каждое слово.

– … никто из нас, – шериф почти заканчивал своё выступление. – Все вы здесь знакомы чуть ли не с пеленок. Ваши дети вместе ходят в школу, вместе гуляют в парке, да что уж там говорить, некоторые уже пьют пиво по вечерам, – он снова сделал нелепую попытку рассмешить окружающих. – Я не подозреваю ни одного из вас. И все же! – он сделал драматическую паузу. Солнце на небе зашло за тучи, и я увидел, что рубашка его намокла. Подмышками и на груди расплывались темно-зеленые противные пятна. – Все же не отпускайте от себя своих детей ни на шаг, пока мы все не выясним.

Когда он замолчал, все одобрительно загудели и стали распределяться на группы.

Мужчины были напряжены. Черт, да они просто были взвинчены до предела! Казалось, они собираются на охоту за диким кабаном или медведем. Если бы Мартинес сейчас ткнул пальцем в любое живое существо, которое, по его мнению, похитило Майкла, они бы все до единого устремили на него свои винтовки, пистолеты и ножи.

Взволнованные женщины бестолково тыкались от группы к группе, непрерывно общаясь меж собой и вздыхая. Некоторые вытирали глаза платками, которые, казалось, готовили как раз для такого случая. Курицы в курятнике. Я негромко фыркнул.

Не знаю наверняка, но думаю, что каждая мать представляла себя на месте Сары Томпсон, охваченной паникой и снующей сейчас где-то среди деревьев в лесу одиночестве. Я же не думал об этом, и не хотел бы, чтобы Роза забивала себе этим голову.

Насколько я мог судить из окончания речи полицейского и разговоров окружающих, к которым я прислушивался ежеминутно, похитителем считали чужака, заезжего или поселившегося здесь. Неодобрительные взгляды то и дело бросали на меня фермеры, строители, продавцы и уборщики. Никто не заговаривал со мной, но мне и не нужны были разговоры с ними.

Я молча шел за Лесли Уильямс, симпатичной худенькой женщиной с черными кудряшками. Кто-то из тех, что шел сзади, сказал, что Уильямс служила офицером полиции всего пару лет, и опытов в поиске пропавших детей у нее не было. Она действительно выглядела растерянной и явно не знала, с чего начать.

Девушка вела за собой двух крупных псов, по-моему, овчарок. Собаки подчинялись ей во всем, беспрекословно исполняли её команды и вели себя явно приличнее некоторых собравшихся здесь. Я заметил, что многие мужчины принесли с собой фляжки, и теперь методично отхлебывали из них. Кое-кто здорово развеселился и совсем забыл о том, что мы в лес не на пикник выбрались. Молодые ребята шутили и смеялись, мужчины постарше молча передавали друг другу коньяк.

– Ты вчера ушел из бара с Линдой? – услышал я за своей спиной. Говорил молодой человек, по виду пару лет назад закончивший школу.

– Это она ушла со мной, Эд, – его друг, симпатичный высокий блондин с хитрыми голубыми глазами закурил, – Что она вытворяет, ты бы знал. У меня до сих пор спина болит. И еще голова, но это ясно от чего. Кстати, странно, что шериф такой бодрый. Вчера вечером он из «Мельницы» чуть ли на карачках выползал. Я даже слышал, как он плакал. С моим отцом тоже такое случается. Эй, а ты чего подслушиваешь?

Я обернулся, потому что подумал, что этот грубый вопрос был адресован мне. Не зная, на что способна местная молодежь, я, наверно, не стал бы отвечать бы им грубостью в ответ. Не лебезил бы, конечно, но и не стал бы хватать сопляка за ворот рубахи.

Однако, блондин, будто сошедший с обложки, выкинул сигарету и пробасил:

– Эй, Грэгори! Я к тебе обращаюсь!

Продавец из того магазинчика, разносчик газет. Он медленно плелся по дорожке, одетый в рубаху с коротким рукавом и джинсовый жилет. В руках у него был то ли блокнот, то ли какая-то книжка. Услышав грозный голос того парня, он стал жаться ближе ко мне, наверно, надеясь на то, что, если завяжется потасовка, я кинусь его спасать. Не знаю, кинулся бы я или нет, но только два друга потеряли всякий интерес к Грэгори, едва он отошел от них на безопасное расстояние. Парни пошли по тропинке медленнее и скоро оказались замыкающими в нашей колонне.

Я держался рядом с Лесли Уильямс. Она шла в двух шагах впереди, и у меня была возможность наблюдать за её округлыми бёдрами. Черные кудряшки были собраны в высокий хвост. Года три назад я бы представлял, как я возьмусь за него и… Теперь мне было не до этого даже в мыслях. Что со мной не так?

Собаки шли перед Лесли, то и дело нюхая землю и залезая в кусты.

Темнеть начало рано, даже для сентября. Уже через час нельзя было разглядеть тропинку, и несколько человек стали подсвечивать её фонариком.

Я тоже то включал, то выключал свой фонарь. Экономил батарейку. Заряда хватило бы еще на пару часов, но кто знает, сколько мы еще здесь проходим. Я периодически светил на деревья и под них; если видел крупные темные предметы, подходил и рассматривал. Один раз мне показалось, что я увидел что-то похожее на красный кроссовок, но это была всего лишь обертка от шоколадки красивого рубинового цвета.

Первое время мы все громко звали Майкла по имени.

Не знаю, как остальным, но мне от этого сделалось жутко. Мне казалось, что мы, подобно сектантам, зовем какое-то своё божество, и верим в то, что, когда оно нам, наконец, явит себя, мы все будем счастливы. Но божество всё не приходит, и от этого наше вера в него все тускнеет и тускнеет, и вот уже никто и не верит вовсе в его существование.

Вся группа разбрелась по лесу, и я скоро потерял из виду симпатичную девушку в форме. Я, совершенно не зная местности, бродил в одиночестве среди высоченных деревьев, выраставших на моём пути будто из ниоткуда. Было уже прохладно, но я все равно с упорством мне обычно не присущим рассматривал канавы и шарил фонариком в кучках листьев. В конце концов, я заблудился. Вернулся на дорожку и забыл, с какой стороны я пришел. Я крикнул пару раз что-то вроде: «Эй, народ!», но никто не отозвался. Я стал прислушиваться. Стал всматриваться в темноту, в надежде увидеть хоть один луч чьего-нибудь фонаря, но вокруг не было ничего, кроме едва различимых теперь стволов деревьев. Паника накатила на меня так быстро, что я не сразу сообразил, что я делаю. Ноги мои бежали, неслись вперед по тропинке, перепрыгивали через ямы и упавшие ветви. Пару раз я все же увяз в грязи так, что носы моих новеньких ботинок скрылись в жиже бурового цвета.

Когда я, негромко ругаясь, остановился и стал обтирать обувь о траву, боковым зрением заметил высокую фигуру, двигающуюся по тропинке в мою сторону. Это точно был мужчина. Он шел медленно, но уверенно, так, будто хорошо знал дорогу. В его руках не было фонарика, но он ни разу не свернул с дорожки и не оступился. Через несколько мгновений он тоже меня увидел. Сначала он остановился, как вкопанный. Должно быть, пытался понять, на кого нарвался. Потом, видимо, узнав меня, двинулся в мою сторону.

Сейчас, когда я вспоминаю тот момент, я думаю – неужели я действительно настолько глуп и наивен? Я стоял, радуясь, что меня нашли, и ни на одну секунду я не предположил, что этот мужчина может оказаться кем-то, кому вовсе не хочется иметь свидетелей. Ни одной мысли о том, что что человек, выходящий из темноты, может быть похитителем ребенка, а может, и убийцей. Почему? Почему я об этом не подумал? Неужели мой мозг настолько усох?

Я стоял и пялился в черный силуэт, решительно ничего не предпринимая.

– Здравствуйте, мистер Нельсон, – сказал он мне, когда проделал уже половину пути от той точки, где я его обнаружил. – Вы там что-то нашли?

Голос был низким и приятным, и я однозначно где-то слышал его раньше. Он направился прямо к овражку, в котором я стоял. Тогда я стал светить ему под ноги фонариком, чтобы он не вымазался в грязи, как я. Еще, благодаря такому вежливому жесту, я надеялся понять, кого я встретил, и мне быстро это удалось.

Над покрытыми пылью хорошими ботинками я увидел черную ткань, оказавшуюся сутаной. Черт, только отца Томаса мне здесь и не хватало.

– Добрый вечер, – буркнул я. – Нет, ничего не нашёл. Просто осматриваю всё. Я здесь первый раз, – не знаю, зачем я это добавил.

Наверно, он приподнял свою прямую соболиную бровь и угрюмо глянул на меня, но я этого из-за темноты, к счастью, не смог увидеть. Иначе я бы совсем смещался перед ним.

Он спросил меня:

– Вы не против, если я составлю вам компанию?

Нет, хотел ответить я. Но сказал:

– Конечно, не против.

Мы снова вышли на тропинку и стали двигаться вглубь леса. Запахло сыростью, и одну мою ноздрю, которую к тому времени уже совсем заложило от холода, неожиданно пробил воздух.

Отец Томас был выше меня на голову, и его длинные ноги делали шаги куда больше моих, так что я едва успевал за ним. Он заметил это, остановился и спросил:

– Вы не против, если я закурю?

Я отрицательно помотал головой, и мы пошли дальше. Он мне очень не нравился.

– Как вам у нас нравится?

Что он имел ввиду под этим универсальным местоимением «у нас», я не понял, но ответил:

– В Дип-Линне очень уютно. И дом нам подошел. Розе понравился двор, а Энди в восторге от своей комнаты.

Я против своей воли старался ему понравиться. Все внутри меня пыталось произвести впечатление на священника, хитря и подлизываясь. Даже мой голос стал другим, каким-то заискивающим, что ли. А он шел и курил свою противную сигарету, а дым от нее летел прямо в моё покрасневшее лицо.

– Вы из Нью-Йорка, верно?

Его безапелляционный тон начинал выводить меня из себя, но я только кивал ему в ответ.

– Вы сказали, что потеряли там работу. Можно узнать, что случилось?

Нет, хотелось закричать мне во все горло. Нет! Нет, нет и еще раз нет! Подружиться с ним у меня не получится. Он явно под меня капает.

Майкл, видимо, проболтался ему, что я его ударил этой чертовой дверью, а этот святоша побежал к Мартинесу. А теперь вот пытается разнюхать обо мне еще что-нибудь, из-за чего у шерифа будут ко мне вопросы. Я недолго думал, что мне сказать. Главное – запоминать свои слова дословно, тогда потом можно будет добавлять к ним детали.

Я уже не могу запоминать все как раньше. Собственно, поэтому и пишу этот дневник для самого себя. Без него я забываю, чем занимался пару дней назад, так что стараюсь писать регулярно.

– Случился небольшой конфликт. Единственным правильным выходом было увольнение.

Пока он обдумывал мой ответ, затягиваясь так, что его скулы при этом становились острыми, как ножи, я задал свой вопрос:

– А вы давно в Дип-Линне?

– Почти полтора года назад мне выделили здесь приход. Старый пастор скончался. Жизнь здесь, конечно, не предел мечтаний для обычного человека, но для священника очень даже сносно.

Я зачем-то усмехнулся. Ничего забавного не услышал, а все равно усмехнулся.

– Много людей ходят в церковь? – мне наплевать на их число, просто не хочу, чтобы разговор вел он.

– По выходным человек семьдесят. Истинно верующих среди них около шести, – на губах его была ухмылка. – Многим просто нечем себя занять, потому что из развлечений здесь только кинотеатр пару раз в неделю. А кому-то нравится думать, что, если долго просить у Бога, например, машину, Он обязательно её даст, – отец Томас выпустил изо рта тонкую струйку дыма. – Люди хотят получить от Господа то, чего им лень добиваться самостоятельно. А когда не получают, говорят, что никого нет.

Он тихо фыркнул, а я издал неопределенный хмыкающий звук ему в ответ, и мы оба замолчали.

В лесу было очень тихо. Только наши шаги шелестели в невысокой траве. Теперь я не чувствовал ни малейшего движения ветра. Мне казалось, что легкие мои нарочно подольше задерживают воздух, потому что неприятная влажная духота укутала нас со священником с ног до головы.

Люди, наверно, уже расходились по домам, время было позднее. Луна не спешила показываться из-за туч, так что мы двигались только благодаря тусклому свету от моего фонарика.

Я бы тоже хотел пойти домой. Прямо тогда, когда он достал уже третью по счету сигарету. Тогда, когда моя футболка под курткой намокла настолько, что начала противно липнуть к спине. Я хотел уйти, потому что слишком устал за день. Потому что хотел немного побыть с Розой, хотел убедиться, что с Энди все в порядке. Но я не мог развернуться и отправиться к поселку, пока рядом со мной отец Томас. Он решил бы, что я трус, которому плевать на жизнь несчастного ребенка.

В голову мне пришла мысль, что этот тип специально меня искал. Чтобы испытать? Чтобы убедиться, что я не имею к случившемуся никакого отношения?

Он шел в глубокой задумчивости и постоянно смотрел куда-то вниз, себе под ноги. Эдак мы никогда парнишку не найдём. Для того, чтобы найти человека, надо хотя бы смотреть по сторонам.

– Может, его уже нашли, как вы считаете?

Мой вопрос выдернул его из размышлений. Он даже немного оступился, потому что его правая нога в этот момент попала в ямку на дорожке, которую я предусмотрительно обошел.

Я спросил это только потому, что язык мой уже присох к небу. Я и сам понимал, что никто не смог отыскать Майкла.

– Не думаю. Лесли дала бы нам знать.

То, как он произнес имя Лесли, заставило меня подумать о том, что после всех этих поисков они будут вместе смеяться надо мной за бутылочкой пива или что они там любят выпить. Она, хихикая, расскажет ему, что заметила, как я пялился на её зад, а отец Томас ответит, что с первой встречи понял, что я не впишусь в здешнюю обстановку.

Я имею привычку надумывать, может, священник имел в своей голове совершенно другие мысли. Может быть, они вовсе не знакомы так, как мне представилось.

Он помолчал с полминуты, а потом снова заговорил со мной:

– Майкл очень хороший мальчик, – глубокий выдох, сопровождаемый бледной струйкой пара изо рта, потом пауза. – Знаете, мистер Нельсон, ему не очень-то везло в жизни, но он никогда не вешал нос. Он очень умный и добрый ребенок.

Потом этот человек снова ушел в себя, перестав обращать внимания на окружающий мир, и я больше его не трогал.

Я тоже хотел, чтобы Майкл нашелся живым. Очень хотел и по многим причинам.

Во-первых, с меня были бы сняты пусть и не официальные пока подозрения. Наш разговора с шерифом не был допросом, и я понимал, что действовал мистер Мартинес не совсем законно. Я знаю свои права. Не возмутился я в тот день только потому, что был слишком ошарашен.

Для меня важно, чтобы моя семья чувствовала здесь себя комфортно. Мы ведь только приехали сюда, и мне не хотелось вот так сразу портить репутацию. Не хватало еще того, чтобы соседи сторонились нас или запрещали своим детям дружить с моим сыном. Что я ему скажу в таком случае?

Во-вторых, Майкл, судя по всему, хороший парень. Черт возьми, да будь он хоть самым отпетым хулиганом, с ним не должно ничего случится. Мальчишке всего одиннадцать. Его мать не перенесет этого. Я бы не перенес.

Несчастная Сара Томпсон. Она, может быть, была уже пьяна или накачена снотворным, но вряд ли её страдания уменьшились хоть на грамм. Кто-то из нашей сегодняшней команды сказал, что шериф приказал Саре сидеть дома. На случай, если мальчик вернется. Я представил себе игрушки, разбросанные по комнате. Хотя, вряд ли их было много, скорее всего пара старых машинок да футбольный мяч. Потом, наверно, учебники. Они должны быть на полках в шкафу, на столе или кровати. В каком-то углу, быть может, лежат старые красные кроссовки, стоптанные и грязные.

И посреди этого всего Сара Томпсон, вынужденная смотреть на пустую кровать и мучиться догадками о том, где её сын.

В общем, мне очень было нужно, чтобы Майкла нашли живым. Но мои надежды, как это обычно и бывает, через четверть часа была втоптаны в грязь.

Случилось это так. Мы с отцом Томасом проходили мимо небольшого ручейка, бегущего через нашу дорожку. От ручья пахло холодной водой и комарами, и еще каким-то запахом, принадлежность которого я никак не мог определить. Я шагнул на камень, лежащий в самой середине бегущей мимо нас воды, и широко расставил руки, пытаясь удержать равновесие. Тут-то свет моего фонаря выхватил что-то белое, лежащее на земле справа от нас, прямо под высокой сосной.

Я замер и стал всматриваться. Еще ничего толком не разглядел, а мой мозг уже отреагировал. Меня вдруг бросило в жар, хотя по спине побежали мурашки. В голове начало звенеть, будто рядом по барабанной тарелке ударили. Внутри возникло чувство, что это не мусорный пакет. Не лоскут ткани, брошенный здесь не понятно кем. Даже не мертвое животное.

Священник увидел, куда я смотрю. Он тоже замер, но всего на секунду. Потом он рванулся к этому месту почти бегом, ступая прямо через ручей и брызгая на меня холодными каплями, а затем цепляясь в темноте длинными ногами о кусты можжевельника. Он бежал, потому что, наверно, тоже понял.

Я медленно шел следом, кое-как перебирая онемевшими конечностями.

– Дайте сюда ваш фонарь, – его властный голос доносился до меня будто сквозь толщу воды. Как во сне я протянул ему руку с фонариком. Он схватил его, подбежал к дереву и присел на карточки.

Я не хотел подходить ближе. Я ужасно боялся смерти.

Издалека я наблюдал, как мужчина бросился на землю и схватил за плечи тело ребенка. Майкл не реагировал. Отец Томас приложил два пальца к шее мальчишки, лежащего на земле в куче сухих листьев, затем голова его оказалась на груди мальчика, потом у лица.

Наконец, он поднялся на колени, покачал головой и пальцами опустил ребенку веки. Он всего на секунду обернулся ко мне, и лицо его было ужасно. Потом священник уверенно поднялся, перекрестил труп и стал бормотать слова молитвы.

Меня затрясло. Мои колени подгибались. Я чувствовал, что мне нужно сесть, иначе я рухну на землю без сознания. Руки не слушались меня, будто я их отлежал. Не хватало воздуха, было душно. Я потянул за ворот своей рубашки.

Майкл лежал на спине, свободно раскинув руки. На нем была другая футболка, не такая белая, как вчерашняя. Наверно, пожелтела от многочисленных стирок. Серые штанишки были сильно запачканы грязью и травой. Он был босой.

В голову мне бросилась мысль, что ему холодно, но я с ужасом прогнал её. Во все глаза я смотрел на мертвого ребенка. Вглядывался в каждую деталь, старался рассмотреть его получше. Сейчас я не понимаю, зачем я это делал, но там, под этим высоченным деревом, взгляд мой сам просился к Майклу.

Говоря по правде, я даже не сразу узнал его. Посиневшее лицо в свете моего фонаря выглядело таким неестественным, что моему мозгу, должно быть, казалось, что передо мной кукла. Манекен, изготовленный для фильма ужасов.

Только никакой это был не манекен.

Тонкую веревку я заметил не сразу. Она змеёй опутывала шею несчастного ребенка и скользила по траве ко мне. Вот, значит, как тебя убили, Майки, подумал я тогда. Задушили, как взбесившегося пса.

Я стоял спиной к отцу Томасу, опустив голову вниз. Тот снова вернулся на дорожку, но я и понятия не имел, зачем. Я думал, он хочет побыть один. Может быть, он там плачет, они все-таки были друзьями, как я понял.

Словом, я не предполагал ничего необычного, поэтому был так напуган тем, что произошло в следующие пару секунд. Раздались два выстрела. Один за другим они прорезали ночную тишину, и я закричал. Крик мой вырвался из моего горла прежде, чем я успел повернуться и увидеть, что стрелял отец Томас.

– Тише вы, – прикрикнул он на меня со своего места. – Мы с Мартинесом условились, что два выстрела в воздух будут значить смерть.

Я медленно кивнул, чувствуя, что мои нервы уже не выдерживают. Как во сне я подошел еще ближе к телу. Не знаю, зачем. Может, не хотел, чтобы Майкл чувствовал себя одиноко. Глупо, я знаю, но все же как ему, наверное, было страшно. Опять глупости. Но в тот момент я мало что соображал. Как какое-то животное я присел на корточки, потому что больше не мог стоять, и почти пополз к трупу.

Остановился я только тогда, когда в нос мне ударил сильный кисло-сладкий запах. Пахло в десять раз хуже, чем от мусорного ведра, которое не выносили неделю. Никогда раньше я не чувствовал такую вонь. Сначала я пытался надолго задерживать дыхание, но потом сам не заметил, как стал дышать ртом. Толку от этого было мало, потому что теперь мне стало казаться, что у меня «это» во рту. Что – «это», я не могу ответить даже сейчас.

Мои глаза все еще лихорадочно бегали по телу ребенка. Я видел тонкие ручонки, все в желтовато-синих пятнах. Что это такое? Трупное окоченение? Или его избивали перед тем, как убить? Когда мой взгляд перешел на ноги, я увидел, что по голым стопам его ползают муравьи. Тошнота подкатила к моему горлу так внезапно, что я кубарем откатился от Майкла. Мысль о том, что сейчас моя рвота может оказаться на нем, показалась мне до того омерзительной, что я на всякий случай бросился в кусты, к ручью. Я скрючился над ним и из моего рта полилась вязкая вонючая субстанция.

Хуже всего было то, что звуки, которые из меня вырывались, слышал и отец Томас. Я спиной чувствовал его тяжелый взгляд, но ничего не мог с собой поделать.

Я ополаскивал лицо холодной водой, полоскал рот, но даже это не приводило меня в чувство. Из меня вышел куриный суп, который я ел на обед, потом, видимо, яичница, и еще кусочки чего-то розового. Должно быть, колбаса.

К моей правой ладони что-то прилипло – я понял это, когда смог оторвать руки от земли. Окурок, это был просто окурок. Не знаю, зачем я направил на него свет от своего фонарика, который заткнул за пояс, когда блевал.

Сигарета, найденная мной, была скурена примерно на две третьих, и прямо над фильтром виднелась какая-то надпись. Что-то на букву «N», кажется. Теперь я уже точно не вспомню, а тогда не придал этому большого значения, потому что уже через пару секунд начался новый приступ рвоты, и я отбросил бычок в сторону.

Сейчас я думаю, курил ли отец Томас после того, как мы обнаружили труп? Или этот бычок пролежал здесь уже много дней? Или сигарету курил тот, кто укокошил мальчишку?

Когда все, наконец, закончилось, я понял, что теперь мне очень хочется в туалет. Так сильно, как это бывает у курильщиков после первой утренней сигареты. (Кто сказал мне об этом? Я этого не помню, но ведь миллионы людей не помнят, что ели на завтрак, правда? Может, это был Карл, учитель физики из Нью-Йоркской школы.)

Сжимая сфинктер изо всех сил, я отвернулся от ручья и постарался занять непринужденную позу настолько, насколько это было возможно в моём положении. Мне было очень плохо. Ветер без конца трепал мои волосы, влажные от пота. Меня уже, наверно, продуло десятки раз, и я готовился заболеть, но нос все никак не закладывало, и я ощущал, как пахнет мой переваренный обед. Моя задница сидела в холодной мокрой глине, припорошенной опавшими листьями. Ноги я сложил ноги по-турецки. Так легче было не наложить в штаны.

Когда отец Томас подошел ко мне и сказал, что сейчас все будут здесь, со стороны тропинки уже слышался лай собак Лесли Уильямс. Священник посмотрел на меня, и в глазах его я увидел отвращение.

– Вытрите рот, мистер Нельсон, – сказал он и протянул мне платок.

6 сентября,1995

Воскресенье

13:00.

Я всегда хотел иметь детей, и был готов завести ребенка, едва мы с Розой получили свидетельство о браке.

А жена моя никак не могла понять, что нам пора «заканчивать жить для себя». Когда она так говорила, то хотела донести до меня, что мы еще недостаточно времени пожили вдвоём. На самом же деле речь шла о встречах с подругами, после которых она еще два дня не могла проспаться, бесконечном шопинге и путешествиях.

Ей всего всегда было мало. Наверное, это неплохо, да только я совсем другой человек.

Роза добрая, но ужасно завистливая. Если Робертсоны меняли машину, то и мы были должны это сделать в ближайшее время. Если у её незамужней подруги появлялся новый мужчина, я мог быть уверен, что она уже пожалела, что не выбрала такого же несколько лет назад.

Как это ни странно, Энди запланированный ребенок. Мы зачали его, когда мне было двадцать шесть, а Розе двадцать три. Роза согласилась на это под давлением своей матери, которая стояла на том, что «если не хочешь родить урода – рожай сейчас». Её старшая сестра Эльза не принимала участия в дискуссии – воспитывала уже второго, тоже наслушавшись мамочку.

Сама Роза говорила, что пары заводят детей лишь оттого, что им скучно друг с другом. Любовь остывает, разговоры становятся короче, и, чтобы не разойтись по разным сторонам, они рожают себе одно общее дело. Можно, конечно, завести собаку, но, должно быть, у многих аллергия на шерсть.

Я был просто на седьмом небе от счастья, когда она вышла из ванной с тестом в руке и показала два пальца. Подхватив Розу за талию, я кружил её по комнате, целовал в шею, трогал её подтянутый живот. Она же только пару раз улыбнулась.

Почти всю беременность Роза ходила задумчивой и хмурой, и, хоть я и не говорил ей этого, я всерьез переживал за психическое здоровье будущего малыша. Она, конечно, поправилась. Скулы, так идущие её лицу, теперь были скрыты за очаровательными щечками. Ноги стали пухлыми, а попа прибавила в объеме.

Даже самое стройное и подтянутое тело рано или поздно будет изучено мужчиной от и до, и поэтому любые изменения в жене я принимал с удовольствием. Особенно мне нравилась её изменившаяся грудь.

Но себе Роза не нравилась. Она с тоской провожала взглядом юных девчонок, снующих туда-сюда по улицам, и завистливо оглядывала их фигурки.

– Как думаешь, я быстро приду в форму? – спросила она меня как-то за завтраком. Она ела блинчики с медом, и я не ленился подкладывать ей еще и еще в тарелку.

– Не знаю, – сказал я ей. – Ты для меня в любой форме остаешься самой красивой.

На мой комплимент, в который я старался вложить все свои чувства, она не отреагировала. Ее лицо стало даже как будто грустнее.

Кое-что показало мне, что такой, как раньше, она уже не будет.

Когда через неделю после родов я приехал за ней и сыном в роддом, я сначала даже не узнал её. В тот день она действительно выглядела неважно. Под глазами висели серые мешки. Грязные масляные волосы она зачем-то заплела в тонкую косичку, а не убрала в пучок и не прикрыла капюшоном толстовки. На её измятой футболке на самом виду было пятно, белое и очень противное на вид.

Лицо Розы было изможденным и бледным, но глаза светились. Они горели изнутри, вот что меня поразило. В них была любовь, самая настоящая, самая сильная и чистая любовь, на которую только может быть способен человек. Никогда в жизни Роза так не смотрела на меня, никогда не посмотрит ни на кого другого.

Первое время она не хотела давать мне Энди. Конечно, жена не говорила мне это открыто, но постоянно находила предлоги для того, чтобы самой заняться сыном.

– Пожалуйста, набери пока воду в ванночку, а я принесу его, – говорила она мне и шла в комнату за Энди.

«Согрей бутылочку. Я сейчас его переодену» или даже «Я сама повезу коляску» я слышал чуть ли не каждый день. Не знаю, ревновала ли она или боялась, что я причиню малышу вред. Я совсем не обижался.

Роза вела себя как одна из тех матерей, которых еще год назад она называла бестолковыми наседками, но мне это нравилось. Мне было приятно находиться с такой Розой, хоть она и почти перестала уделять мне время. Притрагиваться к ней я перестал еще на седьмом месяце беременности, а после родов стоило мне задеть её потрескавшиеся и зудящие соски, она тут же шипела от боли и бросала на меня гневный взгляд.

Сын мог заменить ей всех, но мне была нужна жена. Так же сильно, как ей нужен был Энди.

Чувства матери к ребенку – это что-то высшее, я знаю. Это то, что не дано понять мужчинам. Это я знал наверняка, поэтому сердце моё разрывалось, пока я смотрел на Сару Томпсон, когда она в траурном зале поправляла одежду на её мальчике.

Майкл сливался с белыми покрывалами и оттого выглядел моложе своих лет. Он выглядел беспомощным и беззащитным. Веснушки стали бледнее. Чуть вьющиеся волосы теперь не торчали вихрами, а были аккуратно уложены чьей-то заботливой рукой. Руки ребенка были сложены на груди, пальцы переплетены. В глаза мне бросилась маленькая горбинка на носу. Ну, Майкл Томпсон, ты уж прости меня.

Погода стояла ясная. Солнце еще отдавало своё тепло, и вся живность в нашем городишке радовалась осеннему дню. Птицы на ветках деревьев, растущих где попало на старом кладбище, весело щебетали, и мне было за них стыдно.

Кладбище было забито. На каждой скамейке, на всех дорожках и бордюрах сидели и стояли мужчины и женщины. Детей все оставили дома, но некоторые старшеклассники сами захотели прийти на похороны. Здесь был даже Лукас Браун, державшийся недалеко от своего отца, высокого важного мужчины в черном костюме. Как я узнал позже, Джордж Браун работал адвокатом и имел весьма неплохой доход даже в таком захолустье. Интересно, гордился ли им Лукас? Угрожал ли им перед другими или хвастал? Я еще раз взглянул на него – тот не поднимал свой взгляд от земли. Лицо его было бледным и выражало удивление и задумчивость. Разглядеть на нем скорбь мне так и не удалось.

Людей становилось все больше и больше. Я даже начал думать, что скоро они снесут старые ветхие надгробия, но нет, здесь уважали своих мертвых и высоко задирали ноги, когда перешагивали через таблички и камни.

Проститься с маленьким Майклом пришла одна треть жителей Дип-Линна. Для всех его смерть стала горем, хоть и все в разной степени его чувствовали.

– Сукин сын тот, кто сделал это, – сказал низенький коренастый мужчина, стоящий рядом со мной. Он со злостью плюнул на землю и тут же принялся топтать свои слюни ногой. Я видел его на рынке пару дней назад. Он работает там мясником, кажется. Не могу быть в этом уверенным.

– Ему это все вернется, проклятому ублюдку, – тихо ответила мужчине молодая симпатичная учительница мисс Гарсиа.

Все вернется. Что ж, может быть. Но только Майкла-то уже не вернуть, хотел возразить я ей, но прикусил язык. Эти люди первый раз за неделю не таращились на меня и не шептались. Незачем привлекать к себе внимание.

– Мистер Нельсон, Майкл должен был учиться в вашем класс, —вдруг обратилась ко мне эта хорошенькая мисс, и я вздрогнул от неожиданности.

– Да. Да, я знаю.

– Вы видели его в день, когда он… когда он пропал?

Я не знал, что сказать, и промычал что-то нечленораздельное, но она уже не слушала меня – смотрела вперед, пытаясь разглядеть, что происходит за спинами впереди стоящих.

Внезапно девушка схватила меня за локоть своей маленькой теплой ладошкой. Я ощутил смущение. Стараясь не шевелиться, чтобы не спугнуть её руку, я остался стоять на месте.

Я пишу… Я должен писать это, чтобы знать, что произошло, и как именно я себя повел, так что, Роза, если ты это читаешь, прости меня. Я хочу знать, хочу помнить то, что я делал.

Итак…

Другой рукой мисс Гарсиа вытирала выступающие слезы.

Прощание закончилось. Гроб стали опускать.

– Нет! – мы все услышали надрывный крик, а затем рыдания.

Сквозь толпу я смог разглядеть, как колени одетой в черный бесформенный балахон Сары Томпсон подкосились, и она рухнула на землю. Ладони её стали беспорядочно бегать по гробу. Пальцы пытались забраться под крышку. Ногти скребли и царапали дерево. Черт, я слышу этот звук.

Большая часть присутствующих отвернулась или сделала вид, что под ногами происходит что-то интересное. Двум мужчинам, стоящим ближе всех, пришлось подойти, приподнять Сару и оттащить её в сторону. Хорошо, что я не стоял там, рядом с ней. Я бы не смог заставить её отлепиться от гроба.

– Нет! Нет, там мой мальчик! – она кричала и плакала так громко, что я понял, что не выдержу этого. – Нет, стойте, нет! Пустите!

Лучше бы я не видел, как она, безутешная, рвалась из крепких мужских рук к своему сыну. Слёзы стали щипать мои глаза, в горле противно запершило. Чтобы отвлечься, я посмотрел вверх и стал наблюдать за тем, как быстро бегущие облака меняют свою форму.

Все вокруг молчали, но всхлипы бедной матери и счастливые голоса птиц сливались в какую-то странную пугающую музыку. Рука мисс Гарсиа спустилась к моему запястью, и я снова замер на какое-то время, чувствуя на своей коже её влажные пальцы. Облака так и летели, превращаясь в длинных такс и пушистых крокодилов. Так говорил мне раньше Энди, когда мы с ним валялись на траве в парке Хайленд в Нью-Йорке.

Когда я аккуратно высвободил свою руку из ладони мисс Гарсиа, она подняла на меня глаза, светло-голубые и чистые. Мне показалось, что я должен что-то сказать ей, но я не знал, что именно. Так и не найдя слов, я развернулся и пошел по тропинке к выходу с кладбища. Она, наверно, удивленно смотрела мне в спину.

Голые деревья безучастно скрипели ветвями. Птицы пели. Жизнь продолжалась.

Жизнь будет продолжаться, даже если за моей спиной будет рыдать, корчась на земле, не одна Сара Томпсон, а три или даже тридцать три таких же несчастных.

Какого черта это случилось с тобой, Майкл? Какого черта такое вообще происходит с людьми?

18 сентября, 1995

Пятница

17:30

Случилась кое-какая неприятность – я потерял свой дневник. Не мог вспомнить, где он лежит. Все это время я молился, чтобы его раньше меня не обнаружила Роза. Хотя нет, вру. К концу первой недели я совершенно забыл о нем. Завел себе другую тетрадку, позаимствовав одну у Энди. Ничего важного не происходило, так что мои записи были короткими и скучными, и я не стал переносить листы в свой старый блокнот, когда нашел его. Оказывается, он лежал в коробке между моим дипломом и кипой учебников.

Я все же кратко перепишу сюда то, что читал на листах той своей новой тетрадки.

В больших городах люди быстро забывают о плохом. Сам я неоднократно жалел жертв терактов, сидя перед телевизором и жуя бутерброды, но забывал о них, как только шел в ванную мыть руки.

Жители Дип-Линна долго не могли отойти от убийства Майкла. На кладбище у его могилы всегда лежали свежие цветы – я и сам принес недавно парочку роз с нашей новой клумбы. Женщины несли мягкие игрушки и машинки и складывали их у серого мраморного камня. Этого я понять не мог, но если им так хочется, то, наверно, это правильно.

Почти всех детей теперь провожали прямо до автобуса, который стал ходить по всему улицам, а не только по центру, как раньше. Старшеклассники стали возить своих младших братишек и сестренок в школу на машинах. Те, конечно, были счастливы от такого внимания.

Забирали из школы тоже на машинах – мамы или папы торопливо подъезжали к воротам, выстраиваясь друг за другом в длиннющую колонну. Детишки проворно запрыгивали на задние сиденья, и вот автомобиль уже мчался дальше, потому что папа опаздывал на фабрику, а мама на работу в местном салоне красоты или магазине продуктов.