Читать книгу Второе родильное отделение. Женский роман - Света Тень - Страница 10

Часть I
Реанимация

Оглавление

Издалека донёсся женский голос: «Поздравляем, у вас родился мальчик, рост такой-то, вес такой-то». Это не мне, у меня девочка, это говорят не мне, дальше я не слушала. Я проваливалась в неизвестное. Сложно описать это состояние, это не сон, нет, это тьма, вязкая субстанция, где время остановилось, где нет мыслей, нет сознания, там ничего нет. Сколько времени я пробыла без сознания не знаю, может пять минут, может два часа, ведь там нет времени. Меня бьют по щекам – очнитесь, очнитесь. Я пытаюсь медленно собрать себя и думать, и слушать. Опять голос за кадром, да за каким кадром, никакого кадра нет, я не могу открыть глаза, я не могу пошевелить пальцем, но я слышу, и они знают, что я слышу: «У вас мальчик, рост 57 см, вес 4,150 кг». Однако, это всё-таки мне, у меня мальчик? А всё говорили девочка, девочка. Я стала слушать внимательней. Потом что-то про зелёные воды, ребёнок переношенный, кожа шелушится, он, оказывается, уже активно писал и какал прямо мне в живот, ну и дела! И опять темнота и пустота, я отключилась.


События путаются, я не могу точно воспроизвести ту ночь, ибо когда я наконец смогла открыть глаза, была уже ночь, тускло горел ночник у столика дежурной медсестры. А до этого меня несколько раз хлестали по щекам, а потом я опять проваливалась в пустоту. Очнулась. Меня пронзила острая боль, и я закричала, ах, как я закричала, благо кричать я умею. Прибежала медсестра и стала на меня орать, что я ей спать мешаю. – Заткнись, сука! Чего ты орёшь, дура, – и дальше в том же духе, очень вежливая девушка, и чего это она на меня так взъелась? Но боль была адская, поверьте мне, ничего более страшного я ещё не испытывала, а испытала я в жизни немало. Удивительное дело. У боли нет предела. Когда я порвала связки на ноге – это тоже было очень больно, и тогда мне казалось, что больнее некуда. Когда я пришла в себя после операции на коленку, мне тоже было очень больно. Но эта боль оказалась в десять раз сильнее всей той боли, что я испытывала раньше вместе взятой. Я просила поставить мне обезболивающее. Фигушки, не положено, – как не положено? Садисты! Я умоляла медсестру, но она была непреклонна, я просила; «Поставьте мне укол, я вам заплачу, завтра мама купит лекарства, только помогите мне, пожалуйста». Бесполезно.


Кричать я, конечно, перестала, нельзя же мешать людям спать, но легче мне от этого не стало. Боль была настолько невыносимой, что у меня было лишь одно желание – умереть, только чтобы это прекратилось, я молила Бога о смерти. Господи, дай мне умереть, я не могу этого вытерпеть, Боже, на кого ты меня оставил! Бог услышал мои молитвы своеобразным образом, я вновь потеряла сознание, провалилась в небытие, там не было ничего, и боли тоже.


Но эти милые медсёстры явно решили свести меня в могилу. Я очнулась от резкой, невыносимой боли. Две медсестры с силой давят мне на живот. Я ору, они давят ещё сильней. Потом всё прекратилось, и я опять проваливаюсь в спасительное никуда. И снова меня резко вырывает в действительность сильнейшая боль. И так всю ночь. Мне казалось, что между этими экзекуциями перерыв максимум минута, точнее, что меня постоянно мучили, хотя на самом деле, наверняка, промежуток был побольше, может полчаса, может час. Но ведь у меня в небытии время не идёт. Мне всё это казалось одной сплошной нескончаемой пыткой. Чего я им плохого сделала, а?


Вообще, я никого никогда не боялась, раньше, пока не попала в этот роддом. Из животных по духу мне ближе всего медведь, большой и сильный. Довольно миролюбивое животное, если его не трогать, но не зря его все так боятся – лучше не злить. А тут меня сломали, с тех пор я трусиха. Но я отвлеклась от рассказа. Они в очередной раз давят мне на живот и я, разумеется, начинаю отбиваться обеими руками, благо они больше не связаны, хотя из одной торчит капельница, – плевать. А рука у меня тяжёлая, поглажу так поглажу. Судя по всему одной я хорошо врезала. – Она дерётся! – они начинают со мной бороться, как вы думаете кто победил? Правильно, я. Я отдубасила их обеих. Только тут они догадались поговорить со мной по-хорошему, нет чтобы сразу так. Они мне объяснили, что давят на живот для моей же пользы, чтобы матка скорей сокращалась, и я потеряла как можно меньше крови. Очень садистский метод, причём я уверена, да кого там, я это точно знаю, что можно добиться того же самого результата, даже более лучшего, медикаментозным путём, но этот путь мне был заказан. По полису ОМС таких услуг нет.

Медведь

Медведь. Загадочный зверь. Вдумайтесь в его имя – медведь. Ведает где мёд. В старину на Руси медведя величали Бером, но позже это имя было окончательно забыто. Ибо имя это нельзя было произносить вслух. Мол, позовёшь Бера, Бер и придет. И заломает. Боялись Бера: нет сильнее зверя, нет хитрее зверя, нет умнее. Вот и стали придумывать ему другие прозвища: косолапый, мишка, медведь. Но в других языках: английском (bear), немецком (Bär) имя Бер осталось.


Я безумно завидую медведям. Вот он – Царь зверей. И это верно, среди зверей у мишки врагов нет! Только человек способен лишить медведя жизни и то с ружьем или рогатиной. Мишка при росте от 2 до 3 м весит до 750 кг, а отдельные белые экземпляры даже переваливают за тонну! Беременность у медведиц длится от 6 до 8 месяцев, рожают они зимой в берлоге. Кстати, как раз слово берлога – всё, что нам осталось от бера, логово бера, не медведьлога, а берлога, имя бер забыли, а жилище переименовать не додумались. Новорожденный медвежонок вешает в среднем полкилограмма. У нас бы такой младенец был бы, ну, сильно недоношенным и вряд ли бы вообще выжил. Вот уж кому рожать не больно. Конечно, медвежонок первое время очень беспомощен, слепой. Так что ему в берлоге разглядывать? Медведица родит от одного до пяти медвежат, но это редкость, чаще один-два. Прозревают они через месяц, через два у них прорезываются зубы, и к этому времени медвежата начинают выходить из берлоги, но не ранее чем в 3-месячном возрасте становятся способными следовать за матерью. К весне они становятся ростом с небольшую собаку и, кроме молока, начинают есть зелень, ягоды, насекомых. Иногда вместе с сеголетками (лончаками) держатся прошлогодние звери, так называемые пестуны.


Ну и как вам это? Ребёнок ходит через два месяца после рождения, через три уже ест сам! Можно смело выходить на работу, а ребёнка в садик. Хотя нет, садики – это зло.

***

Это была самая длинная ночь за всю мою жизнь. Она тянулась бесконечно, я дремала, просыпалась, наблюдала. Или меня вытаскивали из моего спасительного ниоткуда зверскими надавливаниями на живот, или мне делали больнючие уколы в бедро и живот, всегда без предупреждений, резко и жестоко. Капает капельница, медсестра меняет бутылку за бутылкой, сколько же они хотят в меня влить? Господи ты Боже мой! Простыня подо мной вся мокрая и холодная от крови, я замёрзла. На мне ничего нет, я абсолютно голая, вместо одеял я накрыта только простыней. Тихо приходит серый рассвет.


Так как мне активно мешали спать (будем называть это странное состояние сном), я решила ненадолго проснуться и оглядеться. Рядом находилась ещё одна кровать, а на ней женщина. Мы познакомились. Звали её Марина. Её, как и меня, прокесарили вчера, только меня вечером, а её утром. Мне до сих пор непонятно, чем они там занимались? Ведь несчастье случилось со мной в обед, а прооперировали меня только в 17.55, определённо со временем происходит что-то странное. Не роддом, а Алиса в Зазеркалье какое-то. У Марины это было плановое платное кесарево. Так вот ей никто на живот не давил, а обезболивающее, наоборот, ставили, и у неё ничегошеньки не болело. Ах, мама, мама, ну почему же ты пожалела на меня денег?


У Марины родилась девочка, это её второй ребёнок, старший – сын, и она очень хотела девочку. Ей сорок, поэтому она сама попросила операцию. Нет, ей не больно, она всем довольна. Как же тяжело лежать в одной позе, я попыталась повернуться, не выходит – больно. А она может маленько поворачиваться. Эти кушетки такие жёсткие. Из нас торчат трубки. Из Марины одна – это катетер из мочевого канала, трубочка ведёт вниз на пол, там стоит банка с мочой. Из меня тоже торчит подобный катетер, как раз его мне вставляли в операционной, когда я потеряла сознание. Но есть и второй, он держит свой путь прямо из моего живота, а в банке какая-то кровянистая жидкость. Мы с Мариной делимся впечатлениями, тихонько переговариваемся. Наша беседа сама собой затихает, и я проваливаюсь, сами знаете куда – в никуда. Потом опять возвращаюсь, хочется пить, зову медсестру – нельзя. Понятно, бесплатникам даже стакан воды не подадут, Марине пить дают, правда, маленько. А мне только смачивают губы и рот, глотать нельзя. Слишком тяжёлая была операция, это мне объясняют. Ещё бы не тяжёлая, я вон как наелась в обед (курочка, пюре, салатик – объеденье), а Марина за день ничего не ела, поэтому никаких трубок у неё из живота не торчит.


Нам измеряют температуру в сгибе локтевого сустава. Ну и хитрые же они. Приходит санитарка и удаляет катетеры, а потом подмывает нас над уткой. Мне уже на всё наплевать и абсолютно не стыдно, мой дух сломлен и силы покинули моё тело, хотя, то ещё испытание. Потом смотрят врачи, это я совсем плохо помню, больно дёргают за соски, надавливают, появляется капелька молозива, давят на живот. Начинают бегать люди в белых халатах туда-сюда, что-то говорить. Утро, рабочее утро. Неужели эта ночь кончилась?


Девять утра. Нас с Мариной просят покинуть реанимацию. Приходит медсестра и надевает на меня рубашку. Помогает мне встать. Попробую как можно чётче описать этот момент. Я вся в крови. Она держит меня за руку и тянет вверх. Но я как черепаха или таракан какой, я не могу встать, пресса нет вообще. Только я тяжёленькая, одной ей меня не поднять. Ей помогает другая медсестра, и вдвоём они меня садят. Голова кружится, я сижу минут пять, потом медленно, очень медленно сползаю с кровати, больно, ужасно больно. Я стою у кровати, готовая рухнуть в обморок. Во всём теле предательская слабость. Тошнота. Сестрёнка меня не торопит и поддерживает. Ещё пять минут прошло. Делаем первый шаг, ох, как тяжело. Я пытаюсь выдавить из себя виноватую улыбку. Я не могу стоять прямо, вопросительный знак, одной рукой я держусь за медсестру, другой придерживаю живот, у медсестры в руке моя банка, катетер из живота не удалили. Не торопись. Я медленно ползу. Как старая бабушка, согнувшись в три погибели, шаркающая походка, я волочу ноги, я просто не могу поднять ногу. Это ужасно, но это факт. Как ушла Марина, я не видела, слишком была занята собой, и чтобы в обморок не грохнуться. Мы останавливались через каждые три шага, голова кружилась. Я доковыляла с медсестрой до лифта (он был за углом в двух шагах) и оказалась опять на первом этаже.

Второе родильное отделение. Женский роман

Подняться наверх