Читать книгу Мерцание зеркал старинных. Странная любовь - Светлана Гребенникова - Страница 2

Мрачное небо низко нависло над Петербургом, дожди который день поливали землю. Хандра и уныние, казалось, обволокли всё вокруг. Да еще и Федор непрестанно ныл, как больной зуб, мучил меня, вопрошая, когда же состоится наша свадьба. Я ссылалась на недомогание папеньки и умоляла подождать до осени. Хотя отец чувствовал себя неплохо, мы с ним решили говорить так Федору, чтобы максимально оттянуть свадьбу.

Душа томилась неопределенностью, и я знала: нужно что-то менять. «Что принесет в мою жизнь лад и покой?» – ответа на этот мучительный вопрос не находилось. Тоска усиливалась, я практически не выходила из своей комнаты и никого не хотела видеть. Нужно было нечто, что дало бы мне силы, взбодрило душу и тело.

По дороге на службу Федор собирался заехать к графу: он в последнее время часто туда ездил, но я ни о чём не спрашивала. Во всём его поведении была таинственность, он напускал на себя солидности, точно выполнял важное государственное поручение. Я скептически улыбалась, видя, как ему не терпится поделиться, но он сдерживался и лишь сердито бубнил себе под нос:

– Зря ты, Наташка, смеешься! Вот посмотришь, будет толк из твово мужа. Я тебе нос еще утру! Щас к графу поеду…

– Да поезжай ты куда хочешь – хоть к графу, хоть к чёрту лысому!

Мой женишок насупился и двинулся к выходу.

– Федь! – окликнула я. – Ты самое главное не забудь. – Федор насторожился и внимательно посмотрел на меня. – Промеж делами успей мужем моим стать. А то понапрасну спину перед графом гнуть будешь.

Федька зло зыркнул в мою сторону:

– Да что ты всё языком-то мелешь? Ну право слово, точно помелом. Говорю же: вот не сойти мне с этого места, я еще вас всех переплюну!

Я швырнула в него подушкой и усмехнулась: «Мели, Емеля! А плевать ты, и верно, мастак». Федор махнул рукой и торопливыми шагами сбежал вниз.

Папа, видно, ждал, пока будущий зять уйдет, и не замедлил этим воспользоваться. Увидев отца, я вскочила.

– Папенька, я так рада! Представляешь, Федька тут грозился в большие начальники выбиться. Смешно, право…

Отец, которому я никак не давала вставить слова, топнул ногой.

– Да помолчи ты, Наташка, хоть немножко! Всё я знаю: думаешь, граф со мною не делится? Пес с ним, с твоим Федором, ты послушай лучше, с чем я к тебе пришел. Шереметьевы… – услышав эту фамилию, я приободрилась, – ждут нас с визитом в Москве, – продолжал отец. – Я, к сожалению, поехать не смогу – служба обязывает в Петербурге оставаться. У меня задание от императрицы: до зимы нужно обмундировать наш полк, шинели там новые… ну и еще всякое разное.

– Папа, – прервала я отца, – больно интересно мне о шинелях! Ты о Шереметьевых.

– Да не перебивай ты меня, несносная девчонка! С детства привыкла поперек моих слов говорить. Одна, стало быть, поедешь…

– Может, я тогда Федора с собой возьму?

Отец сделал брезгливую гримасу и тоном, не терпящим возражений, отрезал:

– Только через мой труп он там появится! Ни в коем разе! Нет!

– Но как же я одна-то, папенька? Неприлично это! Шереметьевы уже знают, что он мой жених… а я одна приеду.

– Неприлично за такого козла замуж выходить! Все остальное очень даже прилично. Сопровождение тебе дам, понятно, одну в такую дальнюю дорогу не отправлю. Что опять-то не так? Стараюсь для тебя, а ты всё недовольна… – Отец сердито засопел.

– Да будет вам, папа, кипятиться! Точно самовар, не остановишь. – Я нарочито вежливо обратилась к отцу «на вы». – Федька вам точно кость поперек горла… Может, довольно?

– Да замолчи ты, несносная! Учить она меня вздумала!

Я улыбнулась, глядя на разошедшегося отца. Как мне нравился этот праведный гнев! Несмотря на сердитый тон, каждое слово было наполнено заботой, сочувствием и нежностью. Как же он меня любит! Я примирительно обняла его.

– Папа, если ты не считаешь неприличным для девицы путешествовать одной, конечно же, я поеду.

– Всё будет очень даже чинно и благородно, – улыбнулся отец. – Тебя пригласили к ним в дом на несколько дней, а именно на три. Собирайся, выезжать надо сегодня же. А с Федором я сам всё управлю! – Отец вытянул в мою сторону раскрытую ладонь, как бы останавливая поток ответных речей. – Собирайся, дорога будет нелегкая. На тракте есть путевые дворцы для особ высокого чина, граф похлопотал, чтобы тебя там приняли. В Новгороде, в Твери и в других городках – возничий всё знает – встретят как должно. Там отдохнешь, а ужо перед самой Москвой на постоялый двор завернете, там и приведешь себя в подобающий вид. Я вперед тебя нарочного с письмом отправлю, предупрежу. Распоряжусь лошадей закладывать. Чтобы через два часа была готова! – Я двинулась было собираться, но отец, лукаво улыбнувшись, продолжал:

– Наташа, ты видала, граф карету новую прислал – там она, внизу. – Я покачала головой. – О-о-о, супротив прежней – как есть царская. Тебе в ней удобно будет. Книжек побольше возьмешь – дорога короче покажется.

От предвкушения такого удивительного приключения я запрыгала на месте и захлопала в ладоши, как маленькая девочка. Папа поставил передо мной небольшой медный сундучок.

– Что, егоза, обрадовалась? – он заулыбался. – Да, вот, передашь… письма здесь важные. Документы кое-какие повезешь да подарки благородным хозяевам. Вот бы тебя, Наташка, за их сынка просватать… Николашке почитай 26 годков стукнуло, давно пора остепениться. Жених он завидный, и Петр Борисович любит тебя, точно дочь родную…

Отец с прищуром посмотрел на меня.

– Много кто хотел меня замуж взять, но ты ведь знаешь…

– Знаю, знаю. Можешь не трудиться. Всё про тебя знаю! Собирайся, внизу ждать буду. До заставы провожу тебя, так оно надежней. А уж опосля в графский дом. Граф намеревался твоего стервеца в полк отправить, вот и потороплю его с решением, да пусть сделает так, чтоб этот… твой… лихоманка его возьми… сегодня же и отбыл. Я его тут без тебя никак не потерплю!

Я усмехнулась, но спорить не стала, поцеловала отца в щеку, и как только он скрылся за дверью, сладко потянулась. Вот оно, мое новое приключение! Вот, что развеет грусть-тоску мою. Ах, как я люблю путешествовать! Когда мы ездили за границу, и граф, и отец с трудом переносили длительные переезды, а я, наоборот, только радовалась новым впечатлениям, потому что знала: впереди меня ждет что-то удивительное! Я чувствовала себя путешественником, который открывает новые земли…

Распахнув гардероб, я достала дорожное платье. Прошка сшила мне еще несколько брючных костюмов. Такое неприлично носить в обществе, но как же в них удобно на конных прогулках: ничто не стесняет движений. И для столь длительной поездки такой костюм был как нельзя более кстати.

Служанки вертелись вокруг меня, упаковывая в сундуки выбранные наряды, обувь и белье. В особый длинный кофр бережно уложили бордовое бархатное платье, в котором я намеревалась блистать у Шереметьевых. Два часа пролетели как одна минута.

Отец уже ждал меня внизу. Увидев новый экипаж, я обомлела от восторга. Он был больше, чем наш парадный, и снаружи отделан полированным деревом, похожим на черный лед, сверкающий на солнце. Казалось, карету сначала опустили в воду, а потом выставили на мороз. Изящные золоченые планки обрамляли окна, большие передние и огромные задние колеса сверкали позолоченными спицами. В упряжке – четверка лошадей, которых будут менять на почтовых станциях, чтобы двигаться без промедления. Впереди место для кучера, а сзади – для слуги: он будет и охранять экипаж, и по мере необходимости подменять возницу.

Дверца отворилась, я ступила на подножку, и сердце замерло от восхищения. Просторная карета, обитая вишневым бархатом, напоминала шкатулку. На окошках – занавеси из кисеи и тяжелого шёлка…

Опустившись на мягкий диван, я с удовольствием отметила, что в экипаже можно спать, не скрючиваясь в три погибели, а значит, длительное путешествие будет комфортным. Все принадлежности для сна нашлись в выдвижном ящике под диваном. В изголовье красовался герб графа Орлова. «Видимо, папенька сделал это специально, чтобы я никогда не забывала о своем рождении, о том, к какому дому принадлежу» – подумала я.

Потолок был обит кожей, рядом с диваном разместился округлый столик, одной стороной прикрепленный к стенке кареты. Но что меня удивило больше всего: в углу располагался стульчак, и специальной педалью я могла открыть и закрыть отверстие в полу. Такого удобства я не видела даже в экипажах графа!

Слуги вынесли всё необходимое для путешествия, папенька сел рядом, и мы тронулись в путь. Я была удивлена мягким ходом экипажа. Отец улыбнулся и объяснил, что карета закреплена на особых пружинах, что позволяет почти не чувствовать тряски.

– Граф выписал этот дормез из-за границы для себя, но, узнав о приглашении Шереметьевых, подарил его тебе, Наташа. Ты ужо помни его щедрость.

– А-а-а, – протянула я. – Dormez, по-французски – карету для путешествий, граф себе заказал. А я, глядя на герб, подумала, что он наконец-то признал меня.

Отец кашлянул в кулак, но ничего не ответил.

При выезде из города папа приказал остановиться, прижал меня к себе и поцеловал в темечко.

– Я, дочка, дальше не поеду. Чему суждено… Господь и без меня управит. А ты, милая, помни, что я тебе наказывал: кланяйся от меня Петру Борисовичу.

И, бурча себе под нос: «Авось услышит Господь мои молитвы», – он спешно вышел и пересел в коляску, следовавшую за нашим экипажем. Далее я отправилась одна.

Пять дней путешествия прошли не слишком тягостно. Я читала, валяясь на мягком диване, уплетала диковинные фрукты из графских оранжерей и всякие вкусности, прихваченные из дома. По Федьке поскучала, но недолго. «В конце концов, нам нужно было отдохнуть друг от друга. Он так стремился получить повышение в военном чине, вот и пускай теперь помесит сапогами грязь. Ему разлука только на пользу… да и мне тоже», – беспечно рассуждала я, откусывая сочный персик и болтая ножкой в такт мерному покачиванию кареты.

Несмотря на все удобства, дорога действительно была утомительной. Как и советовал папа, мы сделали остановки в Новгороде, Твери и еще в нескольких городках. Нас принимали в путевых дворцах для высокопоставленных особ, где предлагали вволю вкусной горячей еды, умыться и переодеться. Последняя на Тверском тракте остановка была подле самой Москвы. После многодневной тряски мне требовался отдых, чтобы прибыть в Первопрестольную во всем блеске, как подобает барышне из высшего общества.

Разминая затекшие ноги, я прогуливалась в огромном парке подворья Петровского монастыря. Неподалеку достраивался огромный путевой дворец, где, путешествуя между двумя столицами, намеревались останавливаться венценосные особы. Это действительно было роскошное здание, не то что «дворцы», где я ночевала в пути и меня встречали «как королеву». Я залюбовалась затейливым замком из красного кирпича, отделанным белокаменными деталями, напоминающими узорчатые наличники древнерусских церквей. Овальные окна и главный вход с белыми колоннами выглядели удивительно гармонично. Основной корпус венчал узорчатый купол. Кирпичная стена с зубчатыми башенками смотрелась как крепостная, возможно, потому, что вокруг был вырыт глубокий ров, а через него перекинуты каменные мосты. Дворец еще не был закончен, но уже поражал красотой и величием. «Ах, как жаль, – подумалось мне, – что я не принцесса! Сидела бы в таком замке и ждала своего принца».

Мои мечтания прервали, учтиво окликнув:

– Наталья Дмитриевна, прибыла карета из дома Шереметьевых. Пойдемте, голубушка, вас ожидают.

Два великолепных экипажа один за другим неслись по булыжной мостовой. Из окошка я наблюдала за восхищенными взглядами проходящих мимо москвичей. Они останавливались и долго смотрели нам вслед. Это были совсем другие люди, более открытые и простодушные, нежели петербуржцы.

Мы промчались по Тверской и въехали в центр города. Всё, что было видно в окна, скажу честно, стало для меня открытием. Я совершенно забыла про усталость и с интересом изучала, что происходит вокруг. Патриархальная старая столица поразительно отличалась от Петербурга. Москва, с ее кривыми улочками и узкими переулками, ничем не напоминала мой город, с его прямыми как стрела улицами, буквально кричащей роскошью дворцов, теснящих друг друга, обширными площадями и гранитными набережными.

Блистательный двор находился в XVIII веке в Петербурге. Москва считалась городом старозаветным и архаичным. Блеск, мода, новшества, богатство – всё было сосредоточено в Северной столице, а в Москве жили в основном опальные вельможи.

Чем дольше я всматривалась в Москву, тем больше удивлялась контрастности этого города, в котором словно встретилось несколько миров. Помимо каменного Кремля, прекрасного Покровского собора и Китай-города с его палатами, я увидела откровенную нищету. Рядом с богатыми домами ютились грязные трактиры и жалкие лачуги. Белокаменная была похожа на лоскутное одеяло, где с куском драгоценной парчи, расшитой каменьями, соседствовал кусок дерюги. В Москве было так много церквей, что то и дело тут и там раздавался колокольный перезвон, зовущий горожан на службы. Все храмы были настолько непохожими, что, казалось, сошлись в одном месте из разных эпох: некоторые купола крыты медью, иные – жестью, золоченою или окрашенною в зеленый цвет. В одних кварталах люди сновали, точно муравьи, а другие выглядели совершенно пустынными. Центральные улицы были вымощены камнем, а в переулках виднелись деревянные настилы. Одеты все тоже по-разному… Я гордо вскинула носик, радуясь, что родилась и живу в Петербурге: «Да меня сюда и калачом не заманишь! Пусть у нас холодно и ветрено, пусть каждый день дожди, но свой город я ни на что не променяю!»

Впрочем, в старую столицу уже стали перебираться знаменитые роды – я слышала, например, что князь Голицын после смерти Никиты не захотел более жить в Петербурге. Петру Борисовичу Шереметьеву после смерти жены и дочери Москва тоже показалась более подходящей для проживания. Стали обосновываться здесь Долгорукие, Волконские, Салтыковы, Юсуповы, Бутурлины… В городе селилось и новое дворянство: Разумовские, Апраксины, Демидовы и родственники моего батюшки – Орловы.

Я хорошо знакома с Алексеем Григорьевичем Орловым-Чесменским. Он часто бывал в доме графа, и наше с папенькой скромное поместье тоже посещал. Граф Алексей Орлов делал мне подарки, и они с братом не раз появлялись на нашем подворье с красавцем-скакуном в поводу.

…Многие интересные факты, о которых я не ведала тогда, теперь, «с высоты прожитых веков», мне уже известны, и я с удовольствием поделюсь своим знанием с вами, мой дорогой читатель…

Алексей Григорьевич переедет в прекрасный дом на берегу Москвы-реки – в Нескучном саду возле Донского монастыря – и будет славиться богатством, роскошью и хлебосольством. Чего стоили хотя бы «карусели» – конные состязания, похожие на те, зрителем которых я была в Петербурге: участники на скаку метали кольца на штыри и рубили головы картонным туркам и рыцарям…