Читать книгу Морегрина: Бежать. Потерять. Погибнуть. Возродиться - Светлана Шульга - Страница 7

– Здесь работы ещё на полгода. А ты хочешь за три месяца. Командир, это ж очуметь можно! Ты хоть и правильно денег даёшь, но у нас тут, на юге, так быстро не работают. У нас любят как? Мы чешуёй не блестим, мы работаем с чувством, с толком, с расстановкой…

От воспоминаний о деде и мыслей о доме отвлекает назойливый, с характерным южным цоканьем, голос Михалыча. Смешной ушлый прораб с телосложением кузнечика и портфелем в руке – местная легенда.

– А мне до этого что? Слушай, Михалыч, четыре месяца копаемся. Уже конец мая. Самые сложные работы проделаны, так что давай не рассказывай мне! – пытаюсь приструнить работягу: – В конце лета хочу заехать. Пусть не весь дом сдадите под тапочки, но первый этаж должен быть жилым.

– Командир, ну, гнать волну не будем…Можно прикинуть, – цокает он: – Только вот доплачивать придётся.

Беспокойный и суетливый прораб бросает быстрый взгляд на свою сумку. Зачем ему портфель, одному строительному богу известно. За всё время, пока мы с ним общаемся, он ни разу его не открыл и не достал оттуда ни одного документа. Но всегда и везде ходит с ним в обнимку.

– Да у тебя от денег уже кошелёк распух, – решаю глупо пошутить и показываю на его потрёпанный портфель, который вот-вот лопнет то ли от важности, то ли от объемного содержимого.

Спрыгиваю с опалубки и натыкаюсь на немой вопрос в глазах.

– Да расслабься! – меня разбирает смех от его глупого вида: – Пошутил я насчёт твоего чемодана. Уж не знаю, что ты там такое драгоценное носишь, что из рук не выпускаешь.

По бегающим глазам вижу – прораб нервничает. Наверное, готовился к долгому спору и ожидал, что придётся объяснять причины задержки стройки, ругаться, доказывать, аргументировать. Но не в моём случае. Когда человек сам работает руками, для него понятны все сложности процесса.

Отлично знаю про непростой подъезд к участку, крутой уклон склона, коммуникации, которые докидываются издалека, да и солнце этой весной палит как сумасшедшее.

Пока прораб чешет затылок, прикидывая, сколько можно отхватить, прислушиваюсь к недалеко присевшим мужикам-строителям. Подозрительно вальяжные, они смахивают пот, курят махорку и смачно сплёвывают, разговаривая на том красноречивом языке, от которого даже у меня краснеют уши.

– Э-э-э, – прораб растерянно почесывает лоб и выносит вердикт: – Ну хотя б в четверть больше.

– Стоп, стоп, стоп! – говорю я.

Прерываю диалог и направляюсь к развалившимся работникам. Прораб-кузнечик влёт преодолевает дистанцию и пытается отвлечь меня пустыми вопросами, но я уже понимаю причину его нервного состояния. Амбре местного крепкого напитка сбивает с ног на подходе.

– Командир, ты это… Это они на кочерге уже приехали. Не собирался их ставить на объект. Я себе не враг. Ты не думай! Я собирался их обратно отправлять…

– Это что? Это у вас так принято работать? – волна праведного гнева накрывает меня с головой: – Так что ты там говорил про надбавку? Никакой надбавки. Меняешь всю бригаду. Всю. Из этих, чтобы я ни одного тут не видел больше. Находишь мне трезвых и опытных профи. Услышал – профи! Сдаёшь объект, как и договаривались, через три месяца. Если не справишься, буду менять и прораба. Чего мельтешишь? Отправляй прямо сейчас всех назад. Я жду.

Пока бригадир-недотёпа, так и не выпуская своего портфеля, суетится и распихивает по машинам нетрезвых работников, окидываю взглядом стройку и участок: серый квадрат фундамента, устремившиеся вверх основания стен, разрытую землю, заваленную горами накрытого материала.

– Ну, всё сделано! – раздаётся запыхавшийся голос Михалыча: – Всех отправил, всех, как есть, повыгонял. Сейчас метнусь, и, ей-богу, завтра уже будут работать новые, профи. Командир, ну точно будет без косяков. Ты же знаешь, мы умеем делать конфетку.

– Знаю, знаю, ладно. За столько времени первый косяк. Но следующего не потерплю. Ты меня тоже знаешь. Скоро приеду, проверю.

Хлопаю его по плечу на прощание.

Пока шагаю к машине, щурясь от обезумевшего майского солнца, вспоминаю, как в таких случаях поступал Дед. Он никогда не терпел ни буйных возлияний, ни орущих толп, ни криков, ни тем более дурных работников.

Он и сейчас словно стоит передо мной.

Я не принял его уход. Запретил себе даже думать об этом. Для меня он всегда живой. Просто уехал по делам куда-то, как часто и делал, пока крепко стоял на ногах. Дед всегда стремился быть везде и делать много.

Он, земля и розы приучили меня к тому, что нужно много работать и всему дарить искреннюю любовь.

«Ни цветок, ни дерево, ни земля, ни дом, ни человек не могут без любви».

С его генами мне передались любознательность, дисциплина и вечный поиск справедливости и красоты. Незримая наша связь не разрывается. Так явственно его ощущаю на этой земле, что и сейчас он почти осязаем, и я не сдерживаюсь:

– Помнишь, Дед, ты не разрешал брани и пьянства в своем доме? – слышу свой голос, как будто со стороны: – Вот и я в своем не потерплю. Буду как ты. Буду достойным тебя. Буду лучшим! Я строю дом и сад. По единственно верному плану – по твоему плану.

Завожу машину и медленно выезжаю с участка: каменистое бездорожье под колесами дает почувствовать рельеф живой земли, еще не тронутой строителями и бетоном. Машина покачивается на кочках и, переваливаясь с колеса на колесо, ползет к трассе. Если бы я мог, я бы запомнил каждую из этих кочек, каждое дерево, каждый глоток воздуха, каждый сантиметр земли вокруг будущего дома. Сложил бы это в свое сердце и закрыл на замок, чтобы потом, когда все станет другим, вспоминать дикую красоту первозданности этого места.

Прошло много лет, прежде чем разыскал и выбрал землю под дом. Куда только не забрасывало меня желание найти именно свой кусок земли. Искал участок и в городе, и далеко за городом, и на береговой линии, и у трассы с хорошей развязкой.

Ездил на встречи, смотрел, приценивался и понимал, что сам не знаю, чего хочу. Но, когда увидел эту землю, желание смотреть что-то еще сразу исчезло. Я почувствовал это в тот момент, когда автомобиль риэлторов провозил меня сквозь негустые, но раскидистые заросли южного леса, через величественный, кем-то заботливо высаженный строй кипарисов.

В тот момент, когда нога ступила на незнакомый, неидеальный квадрат южной земли, в голове у меня был только один ответ: – Да!

Так всегда бывает, когда находишь свое.

Мой дом заложен на подъеме. Слева, далеко-далеко, виднеются черепичные крыши чьих-то с любовью выстроенных коттеджей из белого и красного кирпича, позади – редкий лес из низкорослых деревьев, зарослей папоротника и кустарника, справа – каменистый спуск к трассе, впереди – тот самый вид на мерцающую в утреннем солнце мечту по имени Море.

С этого участка оно выглядит близким и, кажется, если хорошенько разбежаться и сигануть вниз, можно с высоты нырнуть прямо в его перламутровые мягкие воды.

Кочки заканчиваются, и мой хорошо поживший джип выезжает на трассу. Стрелка на спидометре сразу подскакивает вверх. В тот же миг замечаю едва уловимое движение на склоне справа от дороги, резко выжимаю газ и смотрю в зеркало заднего вида.

В груди холодеет. Огромные камни отделились от горы, подняли пыль, свалили тонкие деревца, наломали сосновых веток и с грохотом обрушились серой махиной на трассу. На том отрезке, где я был минуту назад.

Сели в этом районе явление редкое, но случаются. Агенты говорили: лучше ездить другой дорогой, более длинной и менее живописной. Я, как всегда, не послушал.

Тяжело дыша, смотрю на лежащие позади булыжники. Сердце ухает в груди.

Повезло? Конечно! В очередной раз.