Читать книгу Благословение имени. Взыскуя лица Твоего - Священник Владимир Зелинский, Владимир Зелинский - Страница 8

Среди русских икон есть образ, который называется «Всевидящее око». Небо и земля предстают здесь в виде широкого полукруга, объятого одним всеохватывающим взглядом. Созерцание словно образует колыбель, в которой, как ребенок, мягко покачивается все творение Божие. Оно собрано в одно видение, кажется, что Господь (остающийся, конечно же, за пределами изображаемого) прижимает его к груди, ласкает, несет в Себе. Взгляд, по замыслу иконописца, вбирает в себя все, что существует, прикасается ко всему, что есть, и, прикасаясь, неким тончайшим образом изменяет природу видимого. Попробуем все же присмотреться к этой перемене. Она происходит во всех вещах, но прежде всего в нас самих, делая нагим наше внутреннее я, лишая его защиты и в то же время словно покрывая «омофором» взгляда.

В том, как мы ходим пред лицем Божиим (Быт. 24, 40), самое важное, изначальное – оставаться под взглядом, исходящим от Лица, быть открытым ему. Свет Лица предшествует звуку слова. Но чтобы воспринять этот свет, надо научиться смотреть самому, надо уметь входить в общение с тем, что у нас перед глазами, начав с самого малого, повседневного. «Я смотрю на дерево, – говорит Мартин Бубер, – я могу воспринять его как зрительный образ, я могу ощутить его как движение: струение соков по сосудам, которые окружают сердцевину, я могу отнести его к определенному виду деревьев, я могу сделать его бессмертным, лишив жизни, если представлю его в виде числа и стану рассматривать его как чистое численное отношение… Однако по воле и по милости может произойти так, что, когда я гляжу на дерево, меня захватывает отношение с ним… Сила исключительности завладела мною».5

Изменяет ли эта исключительность контакта само существование дерева? Я могу лишь сказать, что тот образ, в каком дерево предстает передо мной и смотрит на меня, что-то изменяет во мне. Какие-то зрительные его токи вливаются в мое собственное бытие, остаются и растворяются в нем. Я говорю дереву ты, и оно входит в интимный круг событий, протекающих где-то в глубине моей жизни. Однако когда я говорю ты моему ближнему, собрату по человеческой семье, «сила исключительности» завладевает мною куда более явно и настоятельно. Весь текучий и недоступный мне объем его личности образует какой-то отпечаток, который густеет во мне, смешиваясь со множеством других отпечатков. Его образ активен, его краски, звуки, сигналы, смыслы предъявляют свои требования ко мне. Сделаем следующий шаг, попытаемся войти в область отношений с Богом и отметим то, что стоит по ту сторону парадокса: взгляд Божий еще менее навязчив, менее притязателен, чем может быть «взгляд» дерева, ручья или горы, и вместе с тем он охватывает меня до последней клетки тела и души. Он не просто примешивается к потоку других взглядов, но пронизывает и изменяет – разумеется, если я откликаюсь ему и готов участвовать в этом изменении, – мое я. Я говорю Ему Ты, но знаю, что Его ты, обращенное ко мне, первичнее, древнее, мощнее. Оно предшествует всему, что есть во мне, тому, что было и не было прожито. Более того, я открываю самого себя как личность, которой говорят ты, как существо, которое находится под оком Видящего меня. Чье-то видение облекает и предопределяет все наше существование. Когда мы находим себя в поле этого видения, мы приходим к самому удивительному открытию, которое человек может сделать в своей жизни.

Неизбежен вопрос: силой какого познания я прихожу к этому видению? Оно вырастает из моей способности, впрочем, вполне обыкновенной, быть застигнутым взглядом другого. Начало такого познания передано Блоком:

Но если человек настигает глазами именно добычу, Бог обретает утраченного друга и возлюбленного сына, ушедшего в «страну далече». Зачатие веры происходит тогда, когда наше сосуществование оказывается вдруг схваченным, словно прошитым взглядом Другого. Когда один человек смотрит на себе подобного, тот ощущает себя объектом «неизвестных играющих сил», которые часто играют против него, настигают его извне. Всякий знает по опыту: чужой взгляд может пробудить от сна. Но когда он совсем-совсем нечужой, когда он приходит не извне, но изнутри, от той силы, которая до поры дремала в нас? Человек поднимает глаза на Смотрящего, и дух его просыпается. Скрытая в нас и в то же время ворвавшаяся извне энергия касается нашего сознания, и оно прозревает, узнает. Прозрев, откликнувшись однажды, человек не может отделаться от присутствия Другого, Того, Кто настигает, пробуждает, пронизывает его…

Кто-то сказал (кажется, Сартр): я становлюсь объектом, когда кто-то смотрит на меня. Я окостеневаю в его взгляде. Правда же, по сути, заключена как раз в обратном; в самом изначальном, самом личностном смысле я становлюсь самим собой, когда открываю себя под взглядом Того, Кто видит меня. Он знает не только сокрытую часть моего я, но и то подлинное мое я, которое Он создал для Себя и хочет обрести в нас. Куда пойду, если все наши шаги, лица, помышления отражаются в зрачке Божием?

Возьмем хрестоматийный пример: Давид подстерег купающуюся Вирсавию глазами желания, а затем управил обстоятельства так, что желание его и впредь могло быть всегда удовлетворено. Но и Господь подстерег Давида глазами избрания и горечи, и Давид вдруг узнал себя в притче Нафана. Узнал, вспомнил, увидел себя подглядывающим за бывшею за Урией, отправлявшим Урию на гибель, а перед тем наслаждавшимся его женой хищно и жадно. И все это время, не зная того, он был пойман взглядом как рыба, попавшаяся на крючок. Перед Судией всей земли (Быт. 18, 25) пожравшее свое добычу желание теперь обернулось мукой, разрывающей внутренности. Яко беззаконие мое аз знаю и грех мой предо мною есть выну… Но Бог, вглядываясь в грех человеческий, расплавляет его Своим присутствием. Силой взгляда Он нисходит в самые темные низины нашего существа. И вот человеческое животное, водимое полом, как вол за кольцо, но и одаренное взглядом и совестью, становится святым, когда в его глазах прозревает око Господне. Окропиши мя иссопом, и очищуся, омыеши мя, и паче снега убелю-ся… Два тысячелетия мы, ученики Сына Давидова, повторяем слова покаянного псалма, ища добровольно муки, суда и получая взамен прощение. Взгляд Судьи, не отвергнутый, принятый нами, становится средством освящения.

…сойду ли в преисподнюю – и там Ты

В преисподней души, на дне бессознательного Христос ищет нас и выходит нам навстречу. Его недостаточно лишь узнать, нужно уметь встретить Его, не отвести глаз, не скрыть лица. Это видение было у Достоевского. Некоторых его героев как будто преследует взгляд Распятого, спускающегося в преисподнюю греха или своеволия. В «Легенде о Великом Инквизиторе» Иисус побеждает Своего судью и служителя лишь взглядом. Судья – тот, кто запирает себя в тюрьму своей логики, в ад замкнутой системы мысли, непроницаемой ни для какого иного слова, не включенного в эту систему. Там, где Глагол, сшедший с небес, оказывается бессильным, власть Слова отдается глазам.

Иногда небо («Плохая физика, но зато какая поэзия!» – воскликнул бы Пушкин) может оказаться в глубине, затаиться в плотных залежах греха. Под бездной преисподней может открыться другая: бездна милости Божией. Позади я, подавленного, свернутого, текучего, взрывчатого, без конца бунтующего против всех, сохраняется где-то существо прозрачное, недвижное, отражающее ясность первого дня творения. И увидел Бог, что это хорошо (Быт. 1, 21), и эту изначальную «доброту» каждой твари Бог – глазами Иисуса – хочет найти в каждом из нас. Никакой грех не способен остановить этот взгляд, освещающий сокрытое во мраке (1 Кор. 4, 5), утопить его в «бессознательном», по слову книжников века сего, хотя может его и замедлить. Мы уже привыкли к тому, чтобы извлекать все сокрытое на поверхность с помощью некой психологической техники. Мысль буравит потаенную тьму, дабы отыскать и нанизать на себя припрятанное, подавленное желание, чтобы таким путем освободиться от него. Подобно лазутчику, пробирающемуся в тыл врага, этот метод учит нас, как проползти по лабиринту того, что мы сами упрятали в подсознание. Христианский «метод», напротив, учит, как отпустить измученных на свободу (Лк. 4, 18), дать распрямиться «доброте», разбудить красоту, дремлющую в нас, расковать в нас все то, что Бог сотворил для себя, и «неспокойно сердце наше», пока Он не сотворит в нем обитель…

«Чужая душа потемки», – гласит пословица. «А в темноте – бесы», – добавляет опыт стольких святых. Но именно эта часть души может быть освещена Всевидящим Оком. Там, куда входит Бог, побеждает свет. «Божественное (око) обозревает все, все чувствует, все испытывает», – говорит св. Григорий Нисский. Дух Божий облекает меня своей зоркой любовью, служит незримым посредником между я и всеми существами, ему близкими. Бездна бездну призывает (Пс. 41, 8) как любовь притягивает любовь. Первая заповедь, данная Иисусом, – возлюби Бога всею душою твоею… – обращается к этой «нижней» бездне души, разверзстой в каждом из нас и глядящей в «верхнюю» бездну Бога. Христос зовет нас открыться этой вершине, приготовить любовью путь Господу, начав с очищения внутренней нашей «клети» или, скорее, внутренней бездны, дабы она, сделавшись прозрачной, могла отразить собой око Господне.

Если мы веруем, значит, мы даем согласие тому оку видеть себя. Без зрячего сердца, оказывающего гостеприимство взгляду, единому, но идущему словно из множества глаз, веры, по сути, быть не может. Своим согласием мы отдаем себя во власть Смотрящего, позволяем Ему видеть то, что хотели бы скрыть. И вот что нам открывается: за всем скрытым, что пронизывает собой взгляд Господень, прозревший наш дух находит отражение всего сотворенного. «Внемли себе, – говорит св. Василий Великий, толкуя слова Второзакония (Вт. 15, 9, греческий и славянский текст), – ты не будешь иметь нужды искать следов Зиждителя в устройстве вселенной, но в себе самом, как бы в малом каком-то мире, усмотришь великую премудрость своего Создателя».6 Благоприобретенную эту премудрость мы и рискуем назвать верой. Она входит в нас через чистоту зрения.

Светильник для тела есть око. Итак, если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло (Мф. 6, 22). Наши глаза должны наполниться тем просветившим нас Светом, который скрыт от нас, чтобы в них мог отразиться Источник его. Чистое око видит икону вещей, невидимое лицо того, что нас окружает; молитва зажигает светильник для тела, встречающий взгляд, под которым мы были созданы и существуем поныне. Только под этим взглядом, когда мы позволяем ему войти в малую нашу «бездну», мое я может прийти в согласие с образом и подобием Божиим. Творец «доброты», скрытой во всех вещах, предстает как Свидетель, Судья, Посредник, Целитель, Художник, Который хочет, чтобы увидели Его работу и показали другим. Так и настоящее искусство рождается из диалога (хоронящегося в молчании) с той красотой, которая становится гостьей нашего взгляда.

Я вглядываюсь в дерево, и оно оставляет свой отпечаток во мне. Я обращаюсь к другому человеку, и Христос являет Себя в его лице. Когда Бог ищет во мне Свою бездну, раскрывает Себя в ней, Он ждет от меня ответного гостеприимства веры. Ибо не только мое я смотрит на ближнего, но и Тот, Чье Имя не должно произноситься всуе, нуждается в моем зрении, чтобы видеть другого. Дерево, схваченное моим взглядом, также смотрит на меня. Вся тварь глядит на меня глазами Господа и просится в гости, дабы поселиться в раю, в человеческом чистом оке.

Очи бо Господни назирают всю землю, еже укрепити сущих сердцем совершенным к Нему (2 Пар. 16, 9).7