Читать книгу Евпраксия – святая грешница - Святослав Воеводин - Страница 6

Путешествие возобновилось лишь днем, потому что с утра зарядил дождь и походило на то, что он будет лить весь день, размывая дороги. Тучи плыли низко над лесом, задевая верхушки елей, воздух наполнился сыростью и прохладой. Убитых разбойников никому не пришло в голову хоронить, и казалось, что их мокрые лица кривляются в потоках стекающей по ним воды.

Обозники варили каши и похлебки, прикрываясь пустыми мешками. Один даже нахлобучил на голову перевернутую корзину, но Евпраксия, смотревшая в окошко, даже не улыбнулась. Томительные, нерадостные мысли бродили в ее голове, на душе было так же пасмурно, как снаружи. Девушка думала о том, что здесь, в чужих краях, она никому не нужна по-настоящему: ни людям, ни духам, ни божествам. Здешние птицы пели по-другому, цветы пахли иначе, деревья росли не так. А дорога уводила еще дальше, гораздо дальше.

Дождь унялся, так и не сменившись ливнем, которого все опасались. Тучи рассосались, обернувшись облаками, растянутыми по краям горизонта. Солнце полыхнуло таким жаром, что вмиг высушило зелень и землю. Стало душно. Евпраксия решила ехать верхом, чтобы ветер обдувал лицо, покрывшееся испариной. Ей подвели рыжую кобылку Лиску, с которой она успела подружиться. Скормив Лиске яблоко, Евпраксия села в седло боком, свесив обе ноги в одну сторону. Приличия не позволяли взрослым девушкам скакать верхом, а княжна чувствовала себя более чем взрослой. Она прогнала Горислава, вознамерившегося держаться рядом, и поехала впереди процессии, пропустив перед собой лишь троих дозорных, которые по обыкновению проверяли путь.

Лиска шла ровной рысью, почти не подбрасывая всадницу, однако посадка боком все равно утомляла и казалась ненадежной. Оглянувшись через плечо и убедившись, что Горислав следует далеко позади, Евпраксия устроилась на лошадиной спине так, как привыкла с детства, когда прекрасно обходилась без седла и сбруи, держась на лошади цепко, как блоха на собаке. Для этого пришлось подоткнуть под себя юбки, которые были достаточно просторными, чтобы прикрывать ноги до самых лодыжек, так что можно было не опасаться взглядов встречных путников.

Их хватало даже здесь, в лесной глуши. Дорог было мало, а путников – предостаточно. Брели странники, шли священники, ехали купцы, скакали гонцы с грамотами. Время от времени на обочинах попадались кости и черепа тех, кто тоже стремился куда-то, да не добрался. Присмотревшись, можно было заметить прячущихся в кустах людей, но то необязательно были преступники или беглые рабы, а бабы, дети и старики, которые боялись нарваться на опасную ватагу. Сопровождаемая вооруженным отрядом, Евпраксия чувствовала себя вполне уверенно. Редко кто осмеливался нападать на столь большие обозы, как тот, что тянулся за нею следом. Они были силой, способной постоять за себя, и уступали разве что военным отрядам, но те редко отваживались на беззакония и соблюдали писаные и неписаные обязательства пропускать через свои земли знатных лиц с их свитами.

Лес постепенно густел, меняя светло-зеленую окраску на темную, холодную. Но дорога, вынырнувшая из кудрявой поросли, просматривалась здесь гораздо лучше. Обзор теперь заслоняли не развесистые древесные кроны, а ровные, гладкие стволы, уходящие далеко вверх, в небо. Внизу росли лишь папоротники и неприхотливые кустарники, черпающие силы у сырой земли и не стремящиеся к солнечному свету. Да еще упавшие деревья виднелись там и сям, подобно поверженным богатырям.

Копыта Лиски колотили утоптанную землю уверенно и дробно, порождая слабые отголоски лесного эха. Задумавшаяся Евпраксия не сразу осознала, что слышит и другой топот, стремительно приближающийся из чащобы. Потом за толстыми стволами замелькали скачущие дозорные, которые, оглядываясь и подстегивая коней, вылетели на открытое пространство. Лиска захрапела, попятившись на подогнутых задних ногах.

– Зубры! Зубры! – крикнул дозорный предостерегающе. – Тикай, княжна!

Он проскакал мимо нее, продолжая кричать. Евпраксия попыталась развернуть лошадь, чтобы помчаться за дозорными в сторону обоза, но Лиска заупрямилась и, громко хрипя, попятилась.

Из-за поворота вылетела огромная бурая туша и заскользила, упираясь в землю четырьмя ногами. Даже издали размеры зубра потрясали воображение. Все быки, которых доводилось видеть Евпраксии прежде, выглядели бы рядом с ним полугодовалыми телятами. Высокий, как скала, горб затрясся, когда зубр заметил всадницу и ринулся на нее. Из его левого бока торчал обломок стрелы или копья. Он был ранен и разъярен причиненной ему болью. Но хуже всего было то, что следом за ним на дорогу выбежало еще несколько лесных исполинов.

Лиска наконец осознала степень нависшей угрозы и взяла с места в карьер. Правда, поводьев она не слушалась. Вместо того чтобы поспешить под защиту людей, она свернула с дороги и понеслась между толстых стволов. Евпраксия услышала за спиной голос Горислава, но, обернувшись, не увидела его, потому что взгляд ее был прикован к преследующему ее стаду.

Сейчас не имело значения, что незадачливый охотник попытался убить вожака стада. Важно было лишь то, что лесные быки были вне себя от злости и кипели желанием поквитаться с людьми. Потеряв из виду дозорных, они погнались за одинокой всадницей и не отставали, проявляя поразительную для своих размеров прыть.

Всякий раз, когда Евпраксия отваживалась бросить взгляд через плечо, она обнаруживала, что зубры никуда не делись, а продолжают ломиться через папоротники и кустарники, вздымая вверх тучи зеленой трухи. Правда, осталось их только два – раненый вожак и самец поменьше с обломанным рогом. Но их пыхтения и рева хватало, чтобы гнать Лиску по лесу с такой скоростью, что стволы мелькали то справа, то слева, не давая всаднице возможности ни управлять скачкой, ни отмечать путь, чтобы можно было вернуться обратно.

В какой-то момент Евпраксия обнаружила, что зубры уже не гонятся за нею, а находятся в отдалении, постепенно растворяясь в тени леса. Еще какое-то время они виднелись среди деревьев, подобно двум мохнатым утесам, а потом пропали из виду. Тем не менее, стремясь оказаться подальше от зубров, Евпраксия не сразу решилась натянуть поводья. Когда же она наконец сделала это, лошадь даже не подумала подчиниться. Вся в пене, она продолжала мчаться вперед, закусив удила.

Вековые деревья сменились подлеском, представлявшим собой для Евпраксии не меньшую опасность, чем зубры. Ветви и сучья летели в лицо со всех сторон, не давая опомниться. Вместо того чтобы усмирять Лиску, всадница была вынуждена припадать лицом к лошадиной гриве или клониться вправо и влево, спасая не только глаза, но и голову, ибо вполне могла лишиться ее, будучи вышибленной из седла на всем скаку.

Перемахнув через поваленный ствол, лошадь стремглав помчалась вниз по склону, ведущему к реке. Пытаясь удержать ее, Евпраксия намотала уздечку на руку и всем телом отклонилась назад, почти упав на круп. Лиску это не остановило, а вот девушка упала. Волочась по песку и илу, Евпраксия чудом не была зашиблена копытами. Не успев задержать дыхание, она хлебнула воды, взбаламученной лошадиными ногами, а в следующее мгновение поплыла, беспомощно дергая рукой, попавшей в западню.

Намокший сыромятный ремешок упорно не желал отпускать руку. Увлекаемая течением, Лиска невольно тянула за собой княжну. Избавиться от петли на уздечке удалось лишь за плесом, где русло сужалось, а скорость потока увеличивалась.

Лошадь тоскливо заржала, уносимая в неведомые дали. Минуту или две Евпраксия гналась за ней, надеясь вывести ее на берег, но ей мешали намокшие одежды, сковывающие движения и увлекающие ко дну. Пришлось бросить Лиску на произвол судьбы. Девушке не хотелось уплывать слишком далеко, поскольку ей и без того предстояло искать своих в полном одиночестве, бродя по незнакомому лесу, населенному грозными зверями, людьми и духами.

Уносясь все дальше и дальше, лошадь, вытянув шею, издавала призывные звуки.

– Сама виновата, – сердито сказала Евпраксия.

Ей было немного жаль Лиску, но гораздо сильнее было жаль саму себя. Преодолевая течение, она медленно приближалась к берегу, затемненному деревьями, склонившимися над водой. Неподалеку плеснул то ли сом, то ли разыгравшийся водяной. Из-под обрыва шмыгнула выдра и проплыла совсем рядом, меряя Евпраксию настороженным взглядом своих глазок-бусинок. Никого другого рядом не было. Лес жил своей жизнью, равнодушный к появлению девушки. Или же умело изображал безразличие.

Выбираясь из реки, Евпраксия несколько раз сорвалась и перепачкалась в глине с головы до ног. Косы, забитые сором, расплелись, а шея была обмотана ожерельями водорослей. Хуже всего, что кожаные башмаки потерялись во время вынужденного купания и теперь юной княжне предстояло пробираться через лесную чащу босиком.

Первым делом Евпраксия стащила с себя одежду и, отыскав пологий спуск, все простирнула, смывая пыль и грязь дальней дороги. Тщательно выкручивая вещи, она раскладывала их поверх кустов, чтобы дать им хоть немного высохнуть, когда до ее ушей долетел топот приближающегося животного. Неужели зубр оказался настолько злопамятным, что до сих пор не прекратил преследования? Стараясь не потревожить ветви, Евпраксия стала спускаться, чтобы пересидеть под обрывистым бережком, когда в очередной раз поскользнулась на раскисшей глине и шумно скатилась в воду.

Топот прекратился, по лесу разнесся человеческий голос, усиленный эхом:

– Княжна! Ты здесь… здесь… здесь?

Голос, принадлежавший Гориславу, приближался. Евпраксия инстинктивно попятилась, пока не погрузилась в воду по шею. Ее распущенные волосы расплылись по поверхности среди прибрежных кувшинок.

– Княжна?

Глядя снизу вверх на берег, она увидела едущего шагом Горислава. Утомленный конь мотал головой и раздувал бока, приходя в себя после быстрой скачки. Он заметил Евпраксию первым и повернул в ее сторону морду, принюхиваясь.

– Вот ты где! – обрадовался Горислав.

– Отвернись! – потребовала она, высунувшись из воды по глаза, словно лягушка.

Он не услышал. Спрыгнул с коня, набросил уздечку на ветку и принялся стаскивать сапог, прыгая на одной ноге.

– Речка – это хорошо, – приговаривал он, занявшись вторым сапогом. – Весь взмок, покуда за тобой гнался, княжна. Давно искупаться пора.

– Не смей! – запротестовала Евпраксия, приподнявшись.

И опять ее слова пролетели мимо его ушей. Увидев, как он преспокойно оголяется у нее на глазах, она зажмурилась.

– Ныряю, – предупредил Горислав. – Посторонись.

– Тут мелко! – испугалась Евпраксия и машинально открыла глаза.

Не обратив внимания на ее предупреждение, он уже бежал к обрыву. Она увидела его всего, от загорелого лица до белых ног, отталкивающихся от земли. Соски у него были маленькие и бледные, живот запавший, под ним ворох светлых волос и еще что-то, болтающееся на ходу. Ахнув, Евпраксия прикрыла глаза и теперь наблюдала за дальнейшим сквозь полуопущенные ресницы.

В момент прыжка ступня Горислава попала на мокрый клочок земли. Вместо того чтобы прыгнуть ласточкой, как он собирался, юноша начал падать, переворачиваясь в воздухе. С поистине кошачьей ловкостью он умудрился извернуться, но это не уберегло его от падения. Евпраксия услышала, как екнула селезенка Горислава, когда он ударился спиной об землю. Сгоряча он попытался приподняться, но обмяк и остался лежать под обрывчиком, погрузившись по колено в воду.

Убился или покалечился, поняла Евпраксия. Позабыв обо всем, она выскочила из воды, упала возле Горислава на колени и склонилась над ним, тормоша:

– Эй! Эй, ты меня слышишь?

– Да, – ответил он, обхватил ее обеими руками и привлек к себе.

Ее холодное влажное тело вздрогнуло, соприкоснувшись с его горячей, липкой от пота кожей.

– Отпусти! – потребовала она, но окончание слова прозвучало неразборчиво, потому что его рот обхватил ее губы и втянул в себя вместе с языком.

Евпраксия затрепыхалась пойманной рыбешкой. Удерживая ее за талию и затылок, Горислав не прерывал свой затяжной, изматывающий, удушающий поцелуй. Что-то твердое уперлось Евпраксии в живот. Когда она догадалась, что именно, Горислав уже перевернул ее на спину и возился сверху, пристраиваясь.

– Нет! – взмолилась она. – Не надо!

– Лучше я, чем немец, – пробормотал Горислав и, сопя, стал проталкиваться в нее.

Евпраксия уперлась ногами в землю, чтобы стряхнуть его, но лишь облегчила ему задачу. Проскользнув с легкостью обмылка в кулаке, Горислав оказался внутри и задергался как припадочный. Евпраксию обдало чужим теплом, которое сразу же начало остывать, порождая тоскливое чувство неудовлетворенности.

– Все? – спросила она.

– Полезли купаться, – буркнул Горислав и, не тратя силы на то, чтобы подняться и выпрямиться, плюхнулся в реку.

Евпраксия села с разведенными ногами и посмотрела на себя.

– Дурак! – крикнула она сквозь слезы. – Ты хоть понимаешь, что наделал?

Горислав не ответил. Он не слышал ее, поскольку нырял и резвился в реке.

Евпраксия вошла в воду по колено и присела. Худенькая, с торчащими ребрами и лопатками, она была совсем еще девчонкой, и плач ее тоже был детским, горьким, но недолгим. Еще раз обозвав Горислава дураком, она пошла одеваться.