Читать книгу Тайрин. Семь прях. Книга 3 - Тамара Михеева - Страница 10

Тайрин, Аута и Бьёке подружились. Впрочем, что тут удивительного, ведь они были ровесницами, из одного сословия, обозначенного в реестре как «упраздненные народы», и много времени проводили вместе. Их объединяли придирки мастера Гуты и Тумлиса, насмешки Кинату и остальных старших рисовальщиц, пресные обеды в столовой и дорога домой после работы. Каждый день, кроме выходных и праздников, они встречались в семь утра на широких ступенях Библиотеки, шли за Тумлисом в мастерскую, брали стопку бумаги, перья, кисти, чернила и краски.

Ауте почти сразу доверили перерисовывать детскую книжку про утенка, а Бьёке – резать бумагу. Бумагу доставляли в рулонах, и нужно было сначала разрезать ее на листы одинакового размера. Такая точная работа была как раз для Бьёке, и только она могла не свихнуться от ее монотонности. Сначала рисовальщицы на отдельных листах перерисовывали рисунки, потом переписчики переписывали буквы. В мастерской Гуты их было всего трое, не считая самого мастера. Они сидели отдельно от рисовальщиц, в небольшой смежной комнате, трое бледных юношей, похожих, как братья, и никогда не разговаривали с рисовальщицами. Еще бы! Ведь они были из книжников, они умели читать и писать! Потом за дело брался переплетчик, седой и молчаливый Дноку, двоюродный дед Бьёке. Готовые книги тут же доставлялись к заказчику секретарем Тумлисом. И, говорят, стоили эти книги очень, очень дорого.

Тайрин так и корпела над листами дешевой бумаги, снова и снова выводя линии, квадраты, круги, стараясь, чтобы линии были ровными, квадраты и круги – похожими на кубики и шары, и угадывая, куда должны лечь тени, если солнце светит на них то так, то эдак. Кинату не принимала ни одну из ее работ, снова, снова и снова находя ошибки и недостатки.

И у Бьёке, и у Ауты давно было свое рабочее место, свой стол у окна, и только Тайрин уже полгода торчала посреди мастерской, у всех на виду.

– Не проще ли отправить девочку в красочный цех? – сказала как-то Динора, одна из старших рисовальщиц.

– Мастеру виднее, – пожала плечами Кинату, всем своим видом давая понять, что именно там Тайрин и место.

– Не лезь, куда тебя не просят, – проворчал Тумлис.

И Тайрин продолжала страдать над непослушными линиями.

Но наконец настал день, когда ей доверили первую книгу. («Ровно семь месяцев, ну надо же! Кажется, никто так долго у нас не учился», – будто радуясь странному рекорду, сказала Кинату.) Мастер Гута долго разглядывал стопку выполненных заданий, потом сказал:

– Ну что же, Тари, ты делаешь успехи, твои линии наконец-то стали… чуть менее кривыми.

Тайрин не решилась его исправить, Тари так Тари.

– Динора опять болеет? У нас большой заказ, рисунок несложный, думаю, Тари справится.

И опять она не решилась его поправить. Вдруг он рассердится и передумает? Ей до одури надоело торчать здесь под насмешливым взглядом Кинату!

– Ступай за тот стол, он давно ждет тебя.

Так Тайрин получила свою первую работу, а значит, и надежду на жалованье! Если она, конечно, все не испортит. Это была толстая книга, где много букв и мало картинок, и на всех – размытые разноцветные пятна с извилистыми линиями и стрелками.

– Надеюсь, ты справишься, – сказал мастер Гута и тут же пояснил: – В этой книге – описание всех битв Третьей имперской войны, с картами. Карты рисовать несложно, но важна точность.

– Может, пусть лучше Бьёке? – спросил Тумлис.

И Тайрин рассердилась. Сколько еще ей рисовать бесконечные кубики и шары? И надеяться, что Тинбо угостит ее леденцами или даст денег на новые ленты, когда все девчонки давно сами покупают себе пустяковые мелочи, на которые хватает их жалкого жалованья? Если она не справится даже с разноцветными пятнами со стрелками, пусть ее отправляют на кухню, лишь бы кончилось это мучение!

– Я смогу! – сказала она, глядя мастеру Гуте в глаза, чего никогда не делала раньше. – Я буду очень стараться!

– Да уж, постарайся, – проворчал он и сунул ей в руки книгу, толстую, тяжелую.

Как много в ней страниц, как много букв! Но буквы – не ее забота. Ее дело – на листы желтоватой бумаги перенести карты, не потеряв ни одного пятнышка, ни одной черточки.

«Я смогу. Это не просто, но я смогу, – сказала она себе и вспомнила, как танцуют литы в зале Приветствий. – Они мне помогут».

Над картами Тайрин просидела целую неделю, дважды перерисовывала половину из них и дважды стояла в углу, куда мастер Гута ставил всех провинившихся. Это было унизительно, но на обеде девочки из других мастерских рассказывали, как их бьют палками по голове.

– Потому что по рукам нельзя, понимаете? Руки – наш рабочий инструмент, его нельзя портить.

Тайрин и Аута ужасались, Бьёке фыркала. Как ни строг, как ни ворчлив и придирчив был их мастер Гута, но он хотя бы не дрался.

Заказчик остался доволен, мастер Гута распорядился выдать Тайрин первое жалованье и поручать отныне простые заказы:

– Пусть работает с детскими книгами или копирует карты. На большее она пока не способна, надо набить руку.

Руку Тайрин пришлось набивать почти три года, но она не жаловалась.

Тинбо заканчивал работу чуть раньше Тайрин и со своим новым приятелем Мэтлом, тоже стеклодувом, всегда встречал сестру возле Библиотеки. Они вместе шли домой – Тинбо, Мэтл, Тайрин, Аута и Бьёке. Мэтл был насмешливым, любил подурачиться, чем выводил из себя серьезную Бьёке. Однажды Аута нарисовала для Тинбо смешных зверят, которых он потом стал выдувать из стекла, и скоро они так вошли в моду, что мастер над стеклом охотно дал Тинбо двух помощников. Мастер Секо знал, как угодить покупателям.

– Все книжники хотят украсить свои дома твоими зверюшками, – как-то сказал Тинбо Ауте.

– Они не мои, а твои, ты же их сделал.

– А ты придумала и нарисовала! Без тебя ничего бы не получилось.

Глядя на них, Тайрин невольно хмыкнула, почти как Бьёке. А вечером, перед сном, залезла на кровать брата и напрямик сказала:

– Ты влюбился в Ауту.

Тинбо подумал, будто примеряя на себя эту новость. Потом вздохнул:

– Наверное, да.

Тайрин бросилась его щекотать. Влюбился! Ее братишка влюбился!

– И что же? Вы теперь будете всюду ходить за ручку и она подарит тебе первый поцелуй?

– Не говори ерунду! – вспыхнул Тинбо. – Мы еще дети. И первый поцелуй – это ведь серьезно, первый поцелуй можно подарить только тому, кого сильно любишь, а то счастья не будет, сама знаешь. Я у нее даже не спрашивал, любит она меня или нет. И не вздумай ей проговориться! И вообще никому. Обещай!

– Обещаю, обещаю.

– Поклянись!

– О-о-о-о-о, ну клянусь!

– Будем дружить как раньше, все вместе, – кивнул Тинбо.

Тайрин чмокнула его в щеку и вернулась на свою кровать. Улеглась, заложив руки за голову и глядя в потолок.

«Мы еще дети», – сказал Тинбо, но Тайрин чувствовала, что они меняются. Их тела, поведение. У Бьёке выросла грудь, а маленькая Аута сама вымахала так, что выше всех них теперь. Обычно покладистый Тинбо может вспылить ни с того ни с сего, а на лбу у Мэтла появились прыщики. Да и она сама… Она чувствовала, что с ее телом что-то происходит: ноги и руки вытянулись, стали неуклюжими и будто чужими, распухли губы. Она стала стесняться переодеваться перед Тинбо, да и он теперь уходит со своей одеждой в комнату родителей.

В их доме всего три комнаты и кухня. Мама с папой и Элту спят в одной, бабушка и Эйла в другой, а они с Тинбо в третьей. Просторная кухня служит им столовой и гостиной. Но со дня Отбора прошло уже три года, теперь им тринадцать, и скоро Тайрин переселят к бабушке и Эйле, а подросшего Элту – к Тинбо. Они мальчики, братья. Взрослым мальчикам и девочкам не годится спать в одной комнате, даже если они вместе созревали в материнском чреве, толкаясь и пиная друг друга.

«Мы еще дети», – сказал Тинбо, но Эйла всего на четыре года старше их и осенью выходит замуж за Хетла. «Интересно, кто будет тот, кого полюблю я? – думала Тайрин. – Кому захочу подарить первый поцелуй? Тинбо любит Ауту. Да и она его, конечно, как можно его не любить? Бьёке и Мэтл хоть и ругаются, а тоже, кажется, влюблены друг в друга. Они разбредутся по парочкам, я останусь одна». Ей стало так жалко себя, что она тихонько всхлипнула.

– Тайрин? – тут же приподнялся на локте Тинбо.

– Спи, – буркнула она, затихая, но не удержалась, шмыгнула носом.

Тинбо перебрался на ее кровать.

– Ты чего?

– Ничего!

– Тайрин…

Она села, обняла колени, уткнулась в них подбородком.

– А вдруг я… вдруг я останусь совсем одна? Вдруг меня никто никогда не полюбит?

– С ума сошла?! – возмутился Тинбо так искренне, что Тайрин невольно засмеялась. – Ты такая красивая, и веселая, и добрая… Тебя обязательно полюбит самый лучший человек на свете!

– Как ты?

– Лучше.

Тайрин улыбнулась и легла. Тинбо поправил соскользнувшее одеяло и ушел на свою кровать.

– А я женюсь на Ауте. Для меня она самая лучшая.

– Она не хофоларка.

– Ну и что? Разве это главное?

– Бабушка говорит, что мы должны стараться сохранить наш народ и поэтому…

– Я знаю. А Лайпс говорит, надо соединять свою судьбу с тем, кто тебе по-настоящему подходит.

– Тогда соедини свою судьбу с Лайпсом, ты только о нем и говоришь!

В Тайрин прилетела подушка. Она бросила ее в брата.

– Пойдем завтра гулять после работы? – предложил Тинбо.

– Папа опять рассердится.

– Мы ненадолго.

– Ладно.

«Мы еще дети», – сказал Тинбо, но дети не тоскуют, глядя на влюбленных друзей, не сбегают по вечерам гулять, не чувствуют, как привычный мир разваливается на куски с острыми краями.

– Это флигсы и литы борются за огонек в твоей душе, – говорила бабушка.

Флигсы – злобные духи хофоларских земель, скользкие, мерзкие твари без глаз. Они утаскивают под землю, стоит зазеваться на узких горных тропах, и скармливают твою душу своим детенышам, а тело отправляют обратно к людям. И ты ходишь среди своих же родных, бездушный, потерянный, свой и чужой. Только литы и могут спасти тебя, наполнить твою душу новым огнем. Но как понравиться литам?

– Лучше бы вообще не попасться флигсам, – говорила бабушка. – Не отдавать им огонек своей души.

– А как?

– Думать прежде, чем делать. Стараться поступать не как легко, а как правильно. Верить в то хорошее, что есть в людях, а не искать плохое. Не переживай, белочка, флигсы и литы воюют за человеческие души испокон веков. В каждом человеке идет эта борьба.

– А кто победит?

– Тот, на чью сторону ты встанешь.