Читать книгу Тайрин. Семь прях. Книга 3 - Тамара Михеева - Страница 8
Часть первая
Тайрин танцует
Рисовальщицы
ОглавлениеНовеньких посадили за большой стол, стоявший в центре комнаты, и Тумлис сказал:
– Кинату! Иди проверь, на что они годятся.
К ним подошла высокая худая девушка с короткой светлой косой и пронзительными голубыми глазами. Тайрин немного знала ее, она была замужем за другом Хетла, жениха Эйлы. Кинату ее не узнала или сделала вид, что не знает, заговорила быстро и деловито:
– Вот вам бумага, вот краски, кисти берите вот из этого стакана. Так, сейчас найду что попроще…
Она подошла к книжному шкафу, стоявшему у противоположной от окон стены, полистала несколько книг, наконец принесла к столу одну. В ней были простые картинки: дом, сад, собака, куры.
– Перерисуйте.
Тайрин никогда не рисовала. Она понятия не имела, как это делается, и застыла над листом грубой серой бумаги, не понимая, чего от нее хотят. А Аута уже выбрала кисточку, окунула ее в воду, потом в желтую краску и провела по листу уверенную линию. Бьёке же долго рассматривала картинку в книге, вертела так и эдак, будто делала какие-то замеры.
– Ну же, – поторопил Тайрин Тумлис.
– Я не умею рисовать.
– Никто тебя и не просит! Рисовать – удел избранных, дурочка. Тебе надо перерисовать вот эту картинку! Просто смотришь на нее и повторяешь вот тут.
Легко сказать! Тайрин взяла кисточку. Опустила в воду, потом в желтую краску. Она решила, что если будет делать все как Аута, то, может, ее и не выгонят сразу. Но через полчаса на листе Ауты оказалась почти точная копия картинки из книги, у Бьёке что-то очень похожее, а у Тайрин – просто цветные кляксы.
– Да… – процедил Тумлис.
А Кинату засмеялась:
– Да ладно, это только первый день. Научится. И потом… в мастерской полно другой работы, не всем же быть рисовальщицами.
И она вернулась к своему столу. Тайрин показалось, что в нее бросили камень, хотя Кинату вроде бы вступилась за нее перед Тумлисом.
– Перерисуй еще раз, – сказал он Тайрин. Потом повернулся к Ауте: – Ты можешь потренироваться на картинках посложнее, сейчас Кинату найдет тебе…
– Найди сам, я работаю! – тут же ответила Кинату.
– А ты… – Тумлис посмотрел на Бьёке. – Да, ты тоже попробуй еще раз.
– У меня же хорошо получилось, – насупилась Бьёке.
– Хорошо, но не точно. Курица совсем другого оттенка коричневого, а крыша дома у тебя почему-то изумрудная, а не сине-зеленая…
– Изумрудный и есть сине-зеленый.
– Нет! – гаркнул Тумлис. – Вовсе нет! Надо уметь различать оттенки, иначе проку от тебя не будет! Садись и повтори! Точь-в-точь!
Пришел мастер Гута, посмотрел их работы, удивленно приподнял брови, взяв в руки рисунок Ауты.
– Где ты училась рисовать, девочка?
– Нигде, мастер Гута. Я просто умею.
– Прекрасно.
Потом он посмотрел на рисунок Бьёке, молча кивнул и отложил. И долго-долго разглядывал то, что оставила на листе Тайрин.
– Никуда не годится, – сказал он наконец и посмотрел на нее то ли сердито, то ли брезгливо. – Рисуй эту же картинку еще раз.
– Я не умею рисовать, мастер Гута.
– Значит, придется научиться! – рявкнул он.
И Тайрин поспешно схватила кисточку. «Молчи, терпи, здесь танцуют литы, и ты тоже должна быть здесь».
– Кинату, – уже спокойно сказал мастер Гута, – когда закончишь свой рисунок, займись этой неумехой. У нее хорошее чувство цвета, но она совершенно не видит структуры предметов.
Кинату поднялась сразу, будто пять минут назад не говорила Тумлису, что работает. Она взяла из шкафа другую книгу, где были одни картинки, без текста, и сказала:
– Начнем с азов.
Мастер Гута кивнул:
– Освобождаю тебя от основной работы, пока не научишь ее выводить точные линии.
– Да, мастер Гута.
Вечером дома только и было разговоров, что о первом рабочем дне Тинбо и Тайрин.
– Мой мастер над стеклом такой добрый! Он всю жизнь работает со стеклом, хотя сам из богатых книжников, а еще он своего сына привел в мастерскую, тоже как подмастерье, представляете? И сказал, что надо всему учиться с детства, чтобы потом стать настоящим мастером. Его сына зовут Лайпс, ему тоже десять лет, мне он сразу понравился, и мастер над стеклом сказал, чтобы мы его сына считали за своего, чтобы были скорее друзьями, чем…
– Не очень-то верь этому, – усмехнулась Эйла. – Они часто так говорят, а потом три шкуры с тебя спустят, не посмотрят, что вы с его сыном лучшие друзья, одна семья и так далее.
Тинбо нахмурился, но отец сказал:
– Эйла права, сын. Книжники – это книжники, а мы – это мы. Твоя семья здесь.
– Он же не совсем книжник, он мастер над стеклом.
– Все, кто умеет читать, – книжники. Ты сам прекрасно знаешь, как они относятся к хофоларам и остальным.
Тинбо нахмурился. Лайпс и его отец ему очень понравились, сразу видно.
– Ну а у тебя как сложился первый день, белочка? – спросила мама у Тайрин.
Та пожала плечами.
– Мой мастер над словами старый, злой и противный. Рисовать у меня не получается, но он почему-то не отправил меня к подметальщикам, а заставил учиться. Очень скучно!
Все рассмеялись, только бабушка проворчала:
– Нашей белке все бы скакать.
– Неужели ты бы хотела пойти к подметальщикам? – спросила мама.
– Я бы хотела в театр, но уж если нельзя… то да, у подметальщиков лучше! В Библиотеке такие огромные залы! Такие широкие лестницы! Можно подметать и танцевать, а тут сиди за столом и выводи дурацкие линии!
Все опять засмеялись. Тайрин уже хотела обидеться на них, но папа сказал:
– Ничего, Тайрин, привыкнешь. Выбора все равно нет: попала в Библиотеку – слушайся своего мастера над словами и будь хорошей девочкой.
Так начались мучения Тайрин. Руки казались тяжелыми и деревянными, перо и кисть не слушались, не могли вывести прямую линию, все время пытались вильнуть в сторону, а если что-то и получалось хорошо, то хорошо это было только в глазах самой Тайрин. Но хуже всего была нависающая над ней Кинату. Если Тайрин говорила: «Это синий», Кинату обязательно отвечала: «Ну, я бы не сказала, что это синий, это скорее голубой с синими разводами». Если Тайрин говорила: «Какой красивый желтый!» – Кинату обязательно отвечала: «Он не то чтобы красивый, просто яркий и теплый». И всегда была права. С ней невозможно было спорить, да и не хотелось. При ней Тайрин всегда чувствовала себя маленькой, глупой, уродливой. И как только вырывалась из Библиотеки, стряхивала с себя морок дня, передергивая плечами от отвращения, будто весь день провела в банке со скользкими жабами. Но стоило ей прийти с утра в мастерскую и сесть за один стол с Кинату, и она начинала смеяться ее остротам, слушать ее живые рассказы, заглядывать в рот и кивать. Что-то было в ней, почти магическое, какая-то злая красота и притягательность. Мастер Гута ценил ее аккуратность, умение подбирать точный цвет и давать понять новеньким, что они ничтожны. Тайрин очень уставала, потому что рядом с Кинату все время приходилось быть начеку.