Читать книгу Екатерина Чубарова - Татьяна Алексеевна Коршунова - Страница 8

– Катя, посмотри-ка, первые подснежники! – Александра Павловна вошла в комнату дочери с букетом, перевязанным голубой лентой. – Это тебе от сеньора Раффаеле принесли.

Екатерина две недели провела в постели, и только к Крестопоклонной горячка отступила. Тусклыми, впалыми глазами она следила, как маменька опускала короткие стебли подснежников в пустую вазу. На туалетном столике рядом с кроватью копились записки с пожеланиями выздоровления: десять от княгини Нины Ланевской и ни одной от Веры. Проводив Александра в Вильно, Вера уехала в Москву.

– Хочешь, киселя прикажу Настасье принести?

Екатерина поморщилась и отвернулась на бок.

– Ну, отдыхай. Отдыхай, – Александра Павловна вздохнула и тихими шагами ушла, затворив дверь.

Подснежники клонились из гранёной вазы белыми крылышками. Maman не налила воды… Что с ними станется? Зачахнут, не вынесут сухости натопленного дома – как Екатерина не удержалась от простуды.

Она потянулась за графином, но вошла Настасья с полным кувшином воды для цветов.

– Барыня приказали окно расконопатить. Говорят, дохтур позволил у вас проветривать.

В просторную спальню хлынула влажная свежесть весеннего воздуха. Екатерина услышала журчание под крышей талой воды и звон колоколов. Эти звуки стали напоминать ей, что за пределами её собственной жизни тоже есть жизнь.

Она подняла подушку и села на кровати. Заправила за уши слипшиеся волосы.

– Настасья, подай мне рукоделие.

Тонкая игла принялась вплетать в белое полотно синие и зелёные крестики, рисуя воды Неаполитанского залива.

Когда Настасья унесла ворох сухой пакли, Екатерина запахнула на груди кофту и, опираясь о комод и стулья, подошла к окну. Она увидела ледоход на Екатерининском канале и сидящих на чугунных бортиках ворон. Разносчик кидал воробьям сушёный крыжовник.

Пришлось вернуться в постель: мучил кашель, и слабость одолевала ноги.

Весна пришла в северную столицу проливными дождями. Твёрдый залежалый снег к середине апреля ещё виднелся кое-где, но каменные мостовые старательно расчищались дворниками и блестели, обильно орошаемые дождевой водой.

В Вербное воскресенье Екатерина поехала с княгиней Ниной в новый Казанский собор. После праздничной Литургии облака на северном небе Петербурга разошлись. Белое солнце подсушивало лужи тёплыми лучами.

Подруги ехали в открытой коляске по Невскому проспекту с веточками спящей вербы в руках. Шаль с русским узором обвивала плечи княгини и трепетала от ветерка. Екатерина похудела из-за болезни, но живительный воздух весны свежил её лицо.

Вся ширина мощёного проспекта кишела открытыми экипажами. Из них кланялись двухуголки и шляпки. Богатые мещанки прогуливались пешком под руку с кавалерами. Стучали трости под скрип покрытых рогожами телег, под выкрики разносчиков:

– Постные пирожки!

– Крыжовник! Сушёный крыжовник!

– Первоцветы, подснежники… Купите цветочки!..

У базилики Святой Екатерины католики выходили с мессы. Маркиза Сан-Чезаре и Биатриче первые замахали руками. Коляска княгини завернула к ступеням.

– У вас праздник! – Сибилла схлопнула ладошки от вида вербы. – Позвольте вас поздравить! Дорогая Катари́, вы здоровы и выезжаете!

– Есть ли новости от князя? – спросил Раффаеле.

Нина подала ему руку в агатовом браслете.

– Последнее письмо было из Белоруссии. Пётр Васильевич в добром здравии, но дорога трудна из-за дождей и ледохода.

Екатерина безучастно смотрела на букет вербы в своих руках и пряталась под полями шляпки. Нина одна знала о разговоре между нею и Александром на Царскосельской дороге.

– Вы позволите навестить вас? – обратился к ней Раффаеле, когда карета разворачивалась на Невский.

– Да.

***

Май и июнь 1812 года выдались дождливыми. Но Петербургская погода имела переменчивый нрав, чередуя знойный покой с пронизывающими ветрами и ливнями.

Наступала пора белых ночей и дивного заката, какой бывает только в Петербурге – когда в лёгких прозрачных сумерках небо становится голубовато-жёлтым, а за Зимним дворцом солнечный свет расплывается сплошной розовой зарёй, оттеняя плоские силуэты длинных северных облаков.

21-го июня герцог посетил дом Чубаровых и спросил позволения взять Екатерину на прогулку с Биатриче и Джулиано.

– Вам не надобно спрашивать, сеньор Раффаеле! – ответила Александра Павловна. – Катя поедет!

Желание дочери она не брала в расчёт. Но Екатерина и сама тянулась к Раффаеле, как к целительному источнику.

Они отправились в Летний сад. Старики Чубаровы лишь сопроводили дочку – и уже спешили от неё отделаться. Повстречали знакомых и присоединились в беседке к игре в вист.

Екатерина и Биатриче, гуляя рука об руку, прятались от солнца под белыми зонтиками. Раффаеле и Джулиано шли позади. Прохладный ветерок шелестел кронами высоких лип. В листьях весёлым щебетанием перекликались птицы. Из-за бурых стволов, словно бывшие когда-то живыми, а теперь закованные в мрамор, выглядывали замершие в разных положениях фигуры античных богов. Биатриче останавливалась возле каждой статуи:

– Смотрите на Вакха в венце с виноградной гроздью! Глаза – как живые. Как будто скульптор лепил его с портретов из твоей семейной галереи, Джулиано!

Джулиано смеялся:

– Полно, Биатриче! Он уродец с отколотым носом!

– Почему уродец? – Екатерина хмыкнула в нос (хорошо, не слышали маменька и покойный месье Шапелье). – Это же искусство.

– Если бы вы увидели наши скульптуры в парке Казерта…

– Что ж… Верю. А кем были ваши предки, сеньор Джулиано?

– Род отца идёт из Рима, но имеет греческие корни. А донна Сибилла – истинная неаполитанка.

По берегу Лебяжьей канавки они дошли до пруда, усыпанного лилиями на плоских листьях. В прозрачной воде били хвостами карпы, а по искрящейся ряби волн плавали белые лебеди.

– Смотрите, какое чудо! – Биатриче подбежала к зелёной решётке над крутым спуском.

Джулиано снял шляпу, чтобы ветер случайно не унёс её в воду, и присел на корточки. Стал подсвистывать птицам.

– Давай их кормить, Джулиано! На набережной я видела торговцев panelle27! – Биатриче махнула себе за плечо. – Пойдём искать!

Она оглянулась на Раффаеле, спрашивая живыми серо-голубыми глазами, можно ли пойти, – улыбнулась с детской радостью и побежала по дорожке к набережной Мойки. Белое платье с розовой лентой под грудью и светло-коричневый фрак скрылись за стволами и зеленью лип.

– Они совсем не видели детства, – Раффаеле улыбнулся им вслед.

Он предложил Екатерине руку опереться – она осмелилась лишь коснуться его чёрного рукава слабыми пальцами.

Каменная дорожка огибала пруд. Дамы под зонтиками ловили взгляд герцога. Его чёрные волосы из-под фетровой шляпы сияли ровным блеском, глаза флиртовали с солнцем. Глубокий цвет их таял, расходясь от зениц тёмно-огненными лучиками.

Знакомые лица узнавали mademoiselle Чубарову. Она то и дело спотыкалась о камни, и рука её в белой перчатке скользила под локоть Раффаеле. Кофейный шарфик едва не потерялся, зацепился за липовую ветку.

Статская советница Шамшева шла с дочерью навстречу. Девица прятала нежное кокетство в притворно-застенчивой игре ресниц.

– Катрин! Вы нынче без Нины Григорьевны?

– Нина Григорьевна не выезжает без Петра Васильевича. Я с матушкой. Они с отцом в беседке.

– Сам Иван Дмитрич здесь! Право следует подойти, засвидетельствовать почтение. А Нине Григорьевне я сочувствую. Вы слышали, что французы перешли Неман и заняли Ковно? Нескоро теперь вернутся наши военные.

Вечером Екатерина была у Нины Ланевской. И княгиня, возвратясь из дома одной из офицерских жён, нервно скидывала перчатки на стол и пересказывала последние новости. Наполеон двигался с армией к Вильно.

***

Так в Россию прокралась война. Без громкого объявления – не всколыхнув чинного покоя северной столицы. Летом 1812 года Петербург не зеленел гвардейскими мундирами, не золотился бахромой эполет. Невский проспект, набережные, бульвары и сады цвели одними дамскими платьями и детскими кружевами.

В салон княгини Нины Ланевской съезжались теперь для чтения писем вслух. Письмами делились, чтобы вообразить полную картину событий на Днепре. Альбомы барышень заполнялись не стихами, не нотами романсов – цитациями посланий своих и чужих братьев и женихов.

12-го августа обсуждали Смоленское сражение. Одни бранили Багратиона, другие – Барклая-де-Толли. Дамы сплотились вокруг единственного стола и княгини Нины.

Екатерина ходила за спинами гостей – мимо окон, занавешенных портьерами с золотистой бахромой. Никто не обращал внимания на размеренное движение её фигуры в белом платье. А она ходила, ходила, ходила… И о чём-то думала.

«Друг мой, Нина! С трудом отыскал возможность написать тебе, ибо только сейчас нам позволили немного отдохнуть, – читала вслух княгиня. – Вот уже второй день, как мы отступаем от Смоленска. Город занят французами, которые безжалостно жгут всё, что в нём есть. Два дня наши воины мужественно защищали Смоленск. Погибли многие, но наш полк оставался в резерве, а потому все живы и здоровы. На сердце у всех тяжело, и сил, кажется, никаких нет. Прости, что пишу тебе жалобы. Здесь не хватает твоей ласки. Ложусь спать и представляю твоё лицо. Но за день устаю так сильно, что сон не позволяет долго наслаждаться мечтами. Обедаем мы, признаться, ужасно, даже без хлеба, но всё же не голодаем. Прости за короткое письмо, но времени совсем нет. Самое главное – тебе теперь известно, что мы живы, и ты, мой друг, будешь покойна. Прошу тебя передать привет всем нашим друзьям и добрым знакомым. Передай им, что не теряем мы надежды одолеть нашего общего врага, и пусть молятся за нашу армию. Искренне любящий супруг твой, полковник князь Пётр Ланевский».

Раффаеле наблюдал за Екатериной. Она замерла у окна, словно Римлянка из Летнего сада: каменное лицо, две белые ленты вокруг головы. И смотрела через стекло на чёрные волны Невы.