Читать книгу Вериги любви - Татьяна Батурина - Страница 10

Берясь за перо, я думала: а надо ли? Ведь сейчас пишут все, и так много, и так хорошо. Но вспомнилось высказывание великого проповедника Иоанна Златоуста о том, как полезно и радостно бывает людям, когда они беседуют друг с другом.

Радости тебе, дорогой читатель!

В 1988 году Советский Союз переживал великое событие: на государственном уровне отмечалось 1000-летие Крещения Руси. Сейчас, через много лет, я до просверка сердечного, до дуновения душевного знаю: именно тогда Господь Иисус Христос и Пресвятая Богородица позволили мне войти в Церковь Спасения.

Иначе почему 15 июня 1988 года, в день своего рождения, я поступила на службу на Волгоградскую студию телевидения корреспондентом новостийной программы «Панорама»? А это обстоятельство, в свою очередь, позволило мне принять участие в пресс-конференции архиепископа Саратовского и Волгоградского Пимена: она состоялась 2 июля в облисполкоме.

На встрече присутствовали настоятели местных приходов, рядом с журналистами я видела и чиновников. Интерес к происходящему был неподделен: публичное выступление правящего архиерея! Журналисты задавали непривычные для себя вопросы о церковной жизни – и получали ясные, доброжелательные ответы. Владыка прощал спрашивающим невежество и незнание, понимая: всему свое время.

Я сидела рядом с корреспондентом радио Андреем Богдановым, и по его лицу видела, что он так же, как я, радуется тайне, которая нас объединяет. Дело в том, что накануне мы с Андреем были гостями архиепископа Пимена, трапезничали в его келии в Казанском соборе. Андрей был приглашен заранее, я же попала на трапезу промыслом Божиим, не иначе: проезжала на съемочной машине мимо собора, увидела Богданова и вышла поздороваться. Андрей как будто не удивился моему появлению:

– Жду секретаря владыки, хочешь, познакомлю?

И познакомил. Протодиакон Лазарь Новокрещенных был приветлив, спросил:

– Вы спешите?

– Да нет, но машина ждет…

– А вы ее отпустите, побудьте в соборе, оглядитесь. Завтра у нас великое торжество.

Он провел нас по церковному двору, а когда зашли в собор, Лазарь указал на большую отдельно стоящую икону:

– Престольный образ Богоматери «Казанская», покровительницы города.

Поставили свечи, постояли в благоговейном молчании, меж тем в мозгу билась мысль: «Как быть, ведь я же некрещеная…» Но никто об этом не спрашивал.

Вскоре пригласили на трапезу, и я впервые увидела владыку Пимена и двух протоиереев – Алексия Машенцева и Анатолия Назаренко, а с уполномоченным по делам религии Юрием Бунеевым была уже знакома.

Трапеза проходила в архиерейских покоях: иконы, светильники, древние фолианты в книжных шкафах. Я сидела ни жива ни мертва, есть совершенно не хотелось, и моего самообладания хватало лишь на то, чтобы робко поклевывать с тарелки и слушать. То и дело ощущала внимательные взгляды присутствующих, мол, кто она, эта журналистка, чего от нее ждать? За этой трапезой я впервые услышала скорбные рассказы о подвижничестве иерархов и простых священников. Отважилась на единственный вопрос:

– Как же Церковь выжила?

Владыка ответил просто:

– Она молилась.

Понять тогда, в 1988 году, что молитва есть главное дело на земле, было непросто. А сколько еще надо было принять сердцем!

Посередине стола горела свеча в простом медном подсвечнике. К концу трапезы она почти истаяла, и я невольно думала, увижу ли, как догорит этот святой огонек, или он еще будет теплиться после нашего ухода? Хотелось, чтобы свеча не затухала. И она действительно не гасла, и словно золотые ниточки соединяли присутствующих на архиерейской трапезе. Потом владыка собственноручно вписал мое имя в приглашение на праздничные торжества.

Владыка Пимен говорил с журналистами строго-ласково, а в иные моменты им овладевало проповедническое вдохновение – и вокруг наступала та, особая, тишина, которую сам архиепископ называл «тишиною духа». О многом серьезном было тогда сказано. Помню, касаясь темы отношений Церкви и власти, владыка даже цитировал журнал «Коммунист», я скорописью обозначила на бумаге главное из журнальной публикации: Церковь не поступилась своим вероучением, не обманула доверия ни верующих, ни государства.

Именно на той пресс-конференции было сказано, что в Царицыне было более двадцати храмов, а сохранилось всего три: Казанский собор, Свято-Никитская церковь в Отраде и маленький Александро-Невский храм в Ельшанке. Это сильно впечатлило, и в душе затрепетало наивное желание: быть рядом! Репортаж с пресс-конференции стал моим первым телевизионным сюжетом православной тематики. До появления программы «Свеча» было еще далеко – как до другой, неведомой земли. Да я и представить себе не могла такого – отдельной православной телепрограммы! «Свеча» разгоралась потихоньку из совсем маленьких огонечков теленовостей о жизни епархии, которые время от времени начальство разрешало мне выдавать в эфир.

Память сохранила еще один, совершенно неформальный, момент пресс-конференции. На выходе из зала мне было слышно, как молодой священник с искренним недоумением спросил другого:

– Что это с ними случилось?

Тот пожал плечами, наверное тоже до конца не доверяя значительности происходящего: государство вроде признало Церковь, морально узаконило ее, об этом только что говорили чиновники.

К нам с Андреем подошел протодиакон Лазарь:

– Вы обязательно приходите завтра на Божественную литургию, вам это необходимо.

И я снова устыдилась своей невоцерковленности. Но на торжественный акт в соборе, последовавший за литургией, пришла. Сохранилась фотография: стою посреди церковного зала, без платка, растерянная; видно, как в центре владыка Пимен и протодиакон Лазарь переговариваются перед тем, как открыть торжество. Люди сидят рядами на стульях, у алтарной стены – стол с микрофоном, а справа, у самых окон, высятся певчие в белых одеждах. Горят паникадила и светильники, от икон исходит мягкое сияние… Неповторимое мгновение радости.

В тот день я чуть ли не впервые слышала не записанное, а живое церковное пение: звучала музыка Чайковского и Бортнянского, Чеснокова и Львова, Архангельского и Старорусского в исполнении двух хоров – Казанского и Свято-Никитского. Нынешний регент Казанского собора Надежда Фоменко тогда была певчей, регентовали Лидия Шепельникова, Лидия Герусова и Наталья Колесниченко. И они, и многие другие люди, с которыми я встретилась на празднике 1000-летия Крещения Руси, по сю пору согревают мою жизнь Христовой любовью.

Ах, как замирала душа, когда хор пел «Ангел вопияше» и Надежда вела высоко-высоко «Чистая Дево, радуйся…»! Через несколько лет регент Надежда Фоменко за свое служение будет удостоена великой награды Русской Православной Церкви – ордена Святой Равноапостольной княгини Ольги. А с Натальей Колесниченко мы напишем сорокаминутный духовный концерт, который будет исполнен на празднике 50-летия Сталинградской Победы. Его фрагменты потом прозвучат в первой программе «Свеча» 25 января 1995 года, в Татьянин день.

В память о праздновании 1000-летия Крещения Руси у меня дома на восточной стене висит икона святого Владимира, крестителя Руси, – дар владыки Пимена. Его милости удостоились все приглашенные на торжественную трапезу в ресторан «Южный». Началась она молитвой «Отче наш», которую пели все собравшиеся, и я видела, как трепетали не только свечи на столах, но и хрустальные подвески огромной люстры, когда вздымались на неведомую духовную высоту великие молитвенные слова: «Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на Небеси, и на земли…»

Так было хорошо! Я чувствовала себя в родной семье, которая долгие годы жила без меня, и вот я вернулась откуда-то издалека (откуда?), и меня встретили славной радостью, и стол накрыли, и благословили святой иконой.

Протодиакон Лазарь присел рядом со мной и Андреем:

– Владыка остался доволен сюжетом в «Новостях» и ждет вас к себе. Впрочем, на днях мы уезжаем в Саратов. Я позвоню, когда архиерей снова будет в Волгограде, организую новую встречу, договорились?

Конечно, мы были согласны и через какое-то время действительно увиделись с владыкой Пименом. Это снова было в Казанском соборе, и снова за трапезой, но я уже была в платке и поэтому чувствовала себя своей: бывает такое ощущение свойства, которое временами появляется в душе и как бы защищает ее.

Многое из сказанного в тот день запомнилось и сохранилось в памяти настолько хорошо, как если бы было записано на диктофон. Я узнала, что владыка выходец из дворянского рода (князь Дмитрий Хлевский), что в одно время он был наместником Троице-Сергиевой лавры, в другое – руководителем Русской Духовной Миссии в Иерусалиме. (Подумать только! Через шесть лет, в 1994-м, будучи на Святой Земле и впервые войдя в здание Миссии рядом со Свято-Троцким собором, я увидела на стене портреты русских иерархов и среди них – молодого архимандрита Пимена!)

За трапезой архиепископ по-отечески назидал меня:

– Голубушка! Что платок надела – молодец, но им грехи не прикроешь. Надо принять Крещение, воцерковиться. Новые люди тебе повстречаются, по-другому сама станешь жить. Ну, не смущайся, придет время – Господь призовет.

А протодиакон Лазарь поведал о случае, произошедшем в Москве на выставке «Уходящая Русь»: смотритель выставки, указывая посетителям на группу беседующих между собой православных священников, сказал:

– Вот она, уходящая Русь! – на что владыка Пимен, обернувшись, ответил:

– Но мы еще вернемся!

Это было сказано в 1972 году – так давно! Впрочем, и 1988-й, знаменательный для Отечества год, остался в прошлом столетии. Время движется быстро. А мы? Иногда думаю: владыка говорил со мной так, словно знал обстоятельства моей будущей жизни, которая после принятия Святого Крещения действительно изменилась. И страшно, что так короток человеческий век на земле…

Через три года была образована новая епархия – Волгоградская и Камышинская, к нам приехал владыка Герман, а архиепископ Пимен возглавил епархию Саратовскую и Вольскую. В декабре 2003 года состоялся вечер его памяти, Царство ему Небесное. Митрополит Волгоградский и Камышинский Герман принимал участие в этом почтенном собрании. Сохранились кинокадры его выступления, во время которого владыка сказал:

– Я вижу, что на наших глазах происходит народное признание личности владыки Пимена. Если можно так сказать, народная канонизация его образа. Я ничего плохого в этом не вижу, я рад этому. Да и святые прославлялись сначала народом Божиим, потом – чудесами, если таковые имелись, потом – Церковью.

Я вспоминаю, как владыка Пимен говорил о тишине духа, которая должна пребывать в человеке, о постоянном духовном труде. Теперь понимаю: он был, говоря словами апостола Павла, всем для всех во имя того, чтобы спасти хотя бы нескольких. О таких пастырях молятся всегда.

Владыка Пимен говорил еще, что Господь призывает всех и рано или поздно каждый оглядывается: откуда этот зов? Где замечает себя человек в это мгновение – в доме или в чистом поле, в окружении людей или в одиночестве, на вершине власти или в простоте жития – неважно, главное – он позван.

Никогда раньше не думала, что это относится и ко мне. Верующие люди казались мне обладателями недосягаемых сверкающих тайн для избранных. Где уж было знать тогда, что вера есть мера гармонического ощущения себя в пространстве. Вера – только твое, не чье-нибудь, стремление к гармонии. И пусть кому-то это стремление кажется искаженным восприятием действительного порядка вещей, пусть: придет и их время вступить под древние своды радования верных о Господе.

«Я думаю, переворот в душах и сознании русских людей произошел во время празднования 1000-летия Крещения Руси. Мы вспомнили, что у нас общая православная Киевская купель. И произошло второе Крещение Руси», – это замечательное высказывание принадлежит Святейшему Патриарху Алексию II[1].

Говорят, в последнее время по нашей земле Иисус Христос и Богородица странничают. То калика перехожий, то нищенка людям повстречаются, попросят подаяния. Кто подаст, конечно, а кто и мимо пройдет. Но совесть все равно заставит оглянуться: глядь, а вокруг – никого… Жаром с ног до головы окатит человека догадка великая, но уже поздно. А может быть, нет, не поздно? Ведь на то он и Божий урок, что всегда впрок.

Такие народные разносказы-разнопевы на Руси живут издавна, ведь русское сердце вмещает в себя и землю, и небо, и сказки, и песни, оно знает все о буднях и праздниках души, хранит представления о добре и зле, правде и справедливости. И так близки народу и Господь, и Его Пречистая Матерь, и святые, что он принимает Их в свою житейскую долю, ощущает Их рядом с собой от рождения до смерти. Может быть, это онтологическое стремление русского человека и спасает его для святого бессмертия еще здесь, в земной юдоли?

Рассказывают, что недавно в Волгограде возвращалась одна богомолка после вечерней службы, людей на улице совсем не было. Шла и, как всегда, молилась. Вдруг, откуда ни возьмись, на пустой улице женщина в беленьком платочке, в беленькой же блузке, в юбке в горошек, высокая, не молодая-не старая. Поклонилась и вроде хотела мимо пройти, да остановилась:

– Подайте, Христа ради, на хлеб.

Моя знакомая подала десять рублей – все, что у нее нашлось, пошла дальше, оглянулась – просительницы не было. Пришла взволнованная женщина домой, а мать встречает ее радостно:

– Смотри, что тебе сегодня принесли люди добрые!

И разворачивает сверток, а в нем – юбка в горошек. Такое и раньше бывало: люди жертвовали их небогатой семье одежду, обувь, книги, а тут – юбка в горошек!.. Рассказала матери о чудесной встрече, и упали они на колени перед иконой Владычицы Небесной с благодарственной молитвой за нечаянную радость.

Да, встречаются Господь и Богородица сердцам людей, которые ищут дорогу к вечному дому. Не только святым встречаются, ибо Господь говорил, что не праведников пришел спасти Он, но – грешников.

Архиепископ Иоанн (Шаховский), размышляя о том, есть ли чудеса в современном мире, цитирует из сочинения старшей сестры писателя Алексея Николаевича Толстого – Елизаветы Николаевны, которая незадолго до своей кончины прислала отцу Иоанну свою рукопись: «В нашем языке слово «чудо» соответствует понятию прекрасного, необычного, удивительного. Есть и другое слово, сходное с ним наружно, но в корне глубоко различное, это «знамение», то самое знамение, о котором книжники и фарисеи просили Учителя. Помните суровый ответ Его? Род лукавый и прелюбодейный ищет знамения; и знамение не дастся ему (Мф. 12, 39). Оба эти слова часто смешивают в разговорной речи, заменяют одно другим, забывая, что Спаситель употребляет их раздельно, когда говорит о втором Своем пришествии: Ибо восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут великие знамения и чудеса (Мф. 24, 24). Мне кажется, можно определить их следующим образом: знамение – громкий глас Божий, возвещающий, предостерегающий, указующий и поэтому явный и ко всем обращенный. Чудо, наоборот, есть нечто прикровенное, внутреннее». Архиепископ Иоанн добавляет к сказанному: главное чудо жизни есть, конечно, любовь человека к Богу и к другому человеку. И все, ведущее к этой любви, – есть чудо жизни[2].

Со мной был случай… Ехала в троллейбусе с тяжелыми сумками, устало щурилась в окошко, думая, как непросто будет дотянуть кладь до дома… Сколько их ношено-переношено, этих неподъемных сумок! И одной мной, что ли? Всероссийская женская доля…

Вдруг услышала:

– Что, матушка, тяжко?

Подняла голову и узрела совсем молоденького юношу – светленького, с голубыми ясными глазами – добрыми!

Ответила, как давнему знакомому:

– Не рассчитала силы, сынок.

– Я вам помогу, – и паренек легко подхватил громоздкие мои вещи и двинулся к выходу, я за ним в радости и недоумении: и как он узнал, что выходить мне из троллейбуса именно у кинотеатра «Юность»? И еще вот что удивительно: мне казалось, что вокруг никого нет, только я и этот златовласый мальчик.

Он проводил меня до самого дома, даже в лифт сумки занес, и тут я сказала:

– Ты Ангел.

Он только улыбнулся и ушел. А я и вправду до сих пор уверена, что это был Ангел.

В Мордовии, в Санаксарском Рождественском монастыре, всегда много паломников: со всей Руси едут поклониться святым мощам Феодора Санаксарского и Феодора Ушакова. Не раз и мы с сыном там бывали, и однажды Андрей, глядя на Санаксарское озеро, на широкую окрест монастыря равнину, обрамленную березовыми рощами и дубравами, сказал:

– Хорошо тут, наверное, монахам! Если когда придется жить в монастыре, то – здесь.

Только что закончился особый молитвенный чин, его читал иеромонах Иероним – старец, за духовной помощью к которому ехали мужчины и женщины, старики и дети. Помнится, раньше батюшка служил в своей маленькой келии, люди стояли так тесно, что и руку поднять – перекреститься – было трудно. Потом он перешел в придел полуразрушенной Владимирской церкви – и там народ умещался едва-едва. Именно тогда я и начала понимать, что такое – стояние в вере. Оно ведь из многого складывается, в том числе и из подвигов телесных, тесных…

После одного такого молебна мы с сыном чувствовали себя, как после бани. Да ведь молитва и есть духовная баня, так старцы говорят. Вышли из высоких монастырских врат в чистое поле, увидели: от леса к монастырю шла странница: одежда на ней черная, длинная. Издалека видно, что женщина старая, на груди – ящичек с иконой Божией Матери. Прошла, спросила, тряся седою головой в линялом платке:

– Веруете ли?

Мы растерялись, молча кивнули.

– Тогда прикладывайтесь, – и протянула нам свой ящичек с иконой. Мы и приложились, а странница перекрестила нас со словами:

– В огне не сгорите, – и пошла дальше.

Я спохватилась:

– Сынок, надо ведь денежку ей подать!

Он побежал, хотел бросить монеты в узкую прорезь ящичка, но старуха не разрешила:

– Денег не надо, записки напишите, буду молиться. А от хлеба Христова не откажусь.

Мы все так и сделали, гадая, кто же она такая? На нищенку не похожа, на богомолку обычную – тоже… Уже вечером, после поздней трапезы, бывалые паломницы рассказали историю про эту странницу, так сродную с историей самой России. Жила женщина где-то в Сибири, в глухой маленькой деревушке, одиноко: и мужа, и детей война унесла. Жила и молилась у одной-единственной иконочки Божией Матери с Богомладенцем, церкви-то в деревне не было. Случился пожар, сгорела деревня, сгорела и утлая вдовья избушка – дотла, только одна икона и осталась, не погибла в огне. С тех пор ходит безымянная погорелица по Руси, осеняя прохожих этой иконой. А я подумала: не сама ли Божия Матерь благословляет русских людей через Божию странницу?

Давно это было. Уже и батюшка Иероним преставился, Царство ему Небесное, и сын мой повенчался, и внучка Люся из крошечной нежности превратилась в застенчивую девушку, а согбенная богомолица все идет по дороге моей памяти в черных, обожженных горем одеждах, с Ликом Госпожи Небесной у самого сердца. Жива странница, стало быть, жива, коли помню ее, да ведь у Бога все верные живы.

В книге редкостной красоты Василия Акимовича Никифорова-Волгина «Заутреня святителей» есть маленькая фраза, даже не фраза – отрывочек бытия, который многих золотников дороже: «От многих сияние шло, Христос по земле любил ходить…» А нынче люди недоумевают: где она находится, Святая Русь? Что за земля? Может быть, сказка, в которой текут молочные реки посреди кисельных берегов, растут аленькие цветочки и молодильные яблоки спеют? Где-то там и святые живут, наверное, а жизнь бренную к святости никак не приспособить.

В первоначально-христианской древности, когда христиан отовсюду изгоняли, когда их казнили, все верующие, по определению, были святыми. Апостол Павел называл христиан «всесветными возмутителями». Как же так: святые – и возмутители? Святые, свет – слова одного происхождения, и правда в том, что возмутились святые против тьмы века земного, против его ветхих порядков, но возмутились «всесветно», то есть освещая светом истины Христовой всю юдоль греха и плача.

Многие русские тихие бабушки, из последних согбенных сил идущие в храм на Богослужение, в своих семьях тоже являются, наверное, «всесветными возмутителями», потому что они веруют, а домочадцам – недосуг. И молится ночами старая, и плачет о своих ближних, пока не затеплится в юном сердечке внучки свечечка веры. И нет-нет да и заглянет в церковь строптивый сыночек, а потом начинает помогать молодому батюшке по церковному хозяйству. А сноха то цветы в храм отнесет да и простоит до конца службы, то на богомолье засобирается – и вправду ведь съездит! Старой уже и умирать не страшно.

И увидят люди, вчера еще не умевшие крест положить, что дом их находится не в уютной квартире на третьем этаже, а в храме, олицетворяющем собою незримое пространство между небом и землей, то есть человеческое сердце.

Апостол Павел еще писал о христианах, что они есть «царственное священство»: «Сами, как живые камни, устрояйте из себя дом духовный, священство святое, чтобы приносить духовные жертвы, благоприятные Богу… вы – род избранный, царственное священство, народ святой» (1 Пет. 2, 5.9).

Мою первую исповедь принимал митрополит Волгоградский и Камышинский Герман. Это было после телевизионной записи проповеди владыки в его келии в Свято-Духовом монастыре. Накануне мне подарили очень старую икону, и я привезла ее владыке – освятить. Думаю ныне об этом давнем событии и негодую на себя: какая гордыня! Не простой иерей, а непременно правящий архиерей должен освятить для меня икону, и даже сомнений в отказе не было! Владыка, действительно, не отказал, икону освятил, посоветовал только не везти ее домой городским транспортом, дабы не осквернить, и неожиданно спросил, исповедовалась ли я когда-нибудь.

– Нет, – ответила я, с мучительной ясностью вспомнив, как другой владыка, Пимен, советовал мне не откладывать своего вхождения в литургическую жизнь Церкви.

– Ну, ничего, – ободрил владыка Герман, видя мое несчастье, – я могу вас исповедать прямо сейчас.

Прошло много лет, но священный трепет первой исповеди не просто воспоминание, а бесконечно длящееся мгновение, которое я созерцаю как бы одновременно и изнутри, и со стороны. И снова, и снова, словно в замедленной съемке, свершается непостижимое уму таинство исповедания Господу – Самому Господу! – всего того скверного и стыдного, что столько лет томило меня, и мучило, и пригибало к родимой земле, а она терпела.

С этого времени, сколько ни приезжали мы на видеозаписи владычных проповедей, келейница владыки матушка Варвара обязательно накрывала стол и архиерей приглашал нас, как он говорил, на «архиерейский чай».

О, этот архиерейский чай, который владыка разливал по чашкам собственноручно, при этом всегда ласково пошучивая над благоговейной нашей неловкостью! А сколько сказано было в ненавязчивой беседе душеспасительного, важного, без чего невозможно здоровое устроение жизни!

Иногда я, по благословению архиерея, включала диктофон, благодаря этому у меня хранятся тексты некоторых наших бесед.

Одна из первых тем – «Святая Русь»:

– Владыка, вернется ли она?

– Я убежден, что Святая Русь никогда и не переставала быть, – ответствовал владыка. – Вспомним Библейскую историю об Аврааме, о том, как он просил Господа пощадить город ради нескольких десятков праведников, а Господь сказал: «Даже ради только нескольких праведных пощажу». То есть Господь милосерд. Он ради нескольких святых милует всю землю, и поэтому здесь очень важно знать о таком явлении, как личная святость. Что такое Святая Русь? Живет, например, семья, где все ее члены ведут благочестивую жизнь, ценя и любя друг друга и Бога, – разве это не Святая Русь? И еще одно: понятию «Святая Русь» характерна ответственность за все, что происходит и с самим человеком, и вокруг. Святая Русь воспитывает ответственность в вере и перед грядущим судом Божиим. Святая Русь – это стремление жить без греха, злодейства, празднословия, чтобы была чистая совесть, любовь друг к другу и честный, благородный труд. Бог нам поможет, вера в народе ширится, и надо быть всем верующим вместе, чтобы строительство храмов стало общей национальной задачей, чтобы мы могли помогать духовному просвещению все новых и новых людей.

Вернувшись после очередного путешествия на Святую Землю, я встретила в Свято-Духовом монастыре свою знакомую Наталью Семеновну Давыдову, стала с чувством рассказывать ей о поездке. Она слушала, слушала, потом сказала:

– Да все уже знают, что вы только за границу и любите ездить.

Я изумилась:

– Не за границу, а на Святую Землю!

– Храни вас Бог! Но ведь вся земля Христова! По своей, по родной никогда не паломничали?

– Была на Соловках…

– А мы в Дивеево собираемся, не хотите с нами? Только у нас условия небогатые. Автобус старый, питаемся просто, ночуем, где Бог пошлет: в автобусе, в монастырях.

Так начались наши с сыном Андреем поездки на русское Богомолье. И как ведь ладно устраивал Господь: на студии телевидения, где я служу по сю пору, моего недолгого отсутствия вроде и не замечали. А я без русской дороги уже не могла представить своей жизни.

Святая Русь раскрывалась потихоньку: от села к селу, от храма к храму, от встречи к встрече. Бывало, едем глубокой ночью по неведомым местам, дремлем, вдруг с коротким натруженным вздохом автобус останавливается: все, приехали!

Выходим на волю, а водитель уже раскладывает инструменты на брезенте, копается в моторе. Опять сломались. Вокруг темень, один автобус, как маленький домик, светится в ночи окошками. Наталья Семеновна, как всегда, категорична:

– Все – по нашим грехам, давайте молиться!

Поломки случались разные, однажды, слава Богу, пять дней прожили в Оптиной Пустыни, пока шел ремонт. А когда путешествовали по горным дорогам Крыма, восемь раз меняли колеса! Но нас все эти дорожные неурядицы не пугали, мы знали: Господь устрояет все к нашей пользе, к терпению, смирению и молитвенному труду.

Многие годы паломничества слились в памяти души в одно путешествие: затворялись автобусные двери, за окном проплывали последние приметы городской жизни – и с церковными и паломническими песнопениями мы отправлялись по святым местам России: на север, восток, запад и юг, везде она святая, русская наша земля.

Быт наш был организован просто, но строго: совместные трапезы, чтение акафистов и молитв, подготовка к исповеди и причастию, исполнение разных послушаний. В монастыри мы везли пожертвования: продукты, одежду. Для всех было главным помолиться у святынь за себя и ближних, получить отпущение грехов, увидеть Святую Русь.

Недавно я попыталась подсчитать, сколько храмов и монастырей сподобил Господь посетить за время паломничеств – со счета сбилась. Перед глазами только одна картина, скорее, образ: бескрайнее зеленое поле с речкой и рощицей вдалеке, а посреди этого поля – огромный белый собор с золотыми главами. Это и есть Святая Русь. Может быть, кто-то видит ее по-другому, а я – всегда так: поле и собор. И обязательно близко-близко, чтобы рукой можно было опереться, одинокое дерево с теплой шершавой корой, прозрачные тени от листьев пухово липнут к лицу…

Святая Русь. У нее нет границ, а исток один: Православие. Поэтому паломники свободно передвигаются по России, по Крыму и Украине, а однажды мы, заблудившись, чуть не пересекли границу с Эстонией, но все обошлось, пограничники остановили нас вовремя.

Наталья Семеновна Давыдова не просто так взялась за тяжелую работу по организации паломничеств. Когда-то она работала в солидном учреждении, была на виду. Кстати, из красавиц. Нынче же на ней иной одежды, кроме длинной юбки и широкой кофты, а зимой – полушубка, никто не видел. Гладко причесанная, в платке, быстрая в движениях и словах, она многое успевает. Я ее и спящей-то мало помню: ложимся – она еще читает в уголке, встаем – она уже в церкви. И все-таки нашлась минутка для разговора:

– Вы совсем ушли от прежней жизни? Нигде не работаете?

– Да, совсем. А работа – паломничество, разве это легко? Но я рада, рада…

– Наверное, что-то произошло…

– Да Анечка у меня заболела, понимаете? Совсем крошка была… Простыла или что, но только случилось у нее какое-то воспаление… Ничего невозможно было сделать, дочь умирала. Мама тоже слегла от горя, помощи никакой. Помню ночь и мысль: сейчас уйду куда глаза глядят, не могу больше, не могу… И ощутила на себе чей-то взгляд, оглянулась – Лик Христа. Бросилась на колени перед иконой, взмолилась о прощении, о спасении Анечки. «Господи, – плакала, – если выживет дочка, отдам ее в Твою Церковь!»

При этих словах Натальи Семеновны мы одновременно посмотрели на шестнадцатилетнюю Аню: красивая, розовощекая, но, как и мать, молчаливая и в такой же суровой одежде.

– Вожу ее с собой, она в автобусе и выросла, петь выучилась, будет певчей.

– Значит, тогда она выздоровела Божиим чудом?

– Слава Богу за все!

В Санаксаре я не раз наблюдала, как Наталья Семеновна с дочерью заходили в келию к батюшке Иерониму, подолгу там были, наверное, молились. А вскоре, после смерти старой матери-бабушки, они переехали из Волгограда в Свято-Троицкий скит близ Санаксара. Через несколько лет Господь соблаговолил нам увидеться: Наталья Семеновна умело правила лошадьми, разворачивая подводу у монастырских ворот. Я руками всплеснула:

– Наталья Семеновна, как я рада вас видеть!

– Спаси, Господи! Вот за мукой приехала. А вы все паломничаете? Ну, не уставайте. А сынок ваш Андрей как поживает?

Хотелось так много рассказать, ведь Наталья Семеновна знала о моих житейских печалях и радостях! И про Анечку узнать хотелось, как она там, в скиту? Раньше я бы так и сделала: стала бы расспрашивать да рассказывать, ища чужого сочувствия или одобрения, но написано ведь священно: говори только «да» или «нет»… И я ответила по-православному:

– Слава Богу за все!

Многому мы научились в паломничествах – многому, необходимому в жизни. И когда позднее Александро-Невский фонд стал организовывать паломнические поездки, строгие уроки первых путешествий пригодились, ведь их главными прописями были терпение, смирение и молитвенный труд.

Когда-то не было асфальтовой дороги из Дивеево к Святому озеру – источнику преподобного Серафима Саровского, и в распутицу преодолеть четыре с половиной километра было непросто. Наш старенький автобус смело двинулся вперед по ноябрьским, с ледком, колдобинам, но на одном из глинистых поворотов гулко ухнул задним правым колесом в бездонную черную яму с оледеневшей водой.

Мы вышли, посмотрели: сели основательно, необходимо тягло, но машины ездят здесь редко. Значит, выбираться надо самим. Водители с паломниками-мужчинами принялись раскачивать автобус, подкапывать ледяные бока ямы, подкладывать под утонувшее колесо сушняк, даже целый ствол березовый нашли, но тщетно: дрова крошились под тяжестью автобуса. Надо было рубить живые деревья. Женщины протестовали. Один из водителей, Игорь, сказал:

– Щебенки бы, враз бы выскочили!

Но где ж взять щебенку… Оставалась надежда только на молитву. Мы углубились в лес и стали читать акафист Серафимушке, к святому источнику которого не доехали всего ничего…

Водители все же решили рубить дерево, прошли с топором мимо нас, переговариваясь, вдоль дороги, выбирали. Мы продолжали молиться, некоторые сестры опустились на колени. Все страшились услышать стук топора, но вместо этого раздался радостный крик:

– Гляди, это же щебень!

Оказалось: нашли груду битого камня в ста метрах впереди. Видимо, по осени здесь засыпали дорожные выбоины, излишек и остался лежать у дороги. А может быть, его специально не убрали для такого вот аварийного случая? Но мы знали другое: помог нам преподобный Серафим Саровский.

Однажды, путешествуя по Крыму, увидели на берегу моря развалины монастыря, приблизились, видим: посреди многотравного двора лежат новенькие белые кирпичи. Значит, люди сюда вернулись! Нас встретили два молоденьких инока:

– С миром принимаем!

Мы были первыми паломниками в монастыре Святого Георгия, где, по преданию, на горном камне остались отпечатки копыт коня Святого воина. Отслужили молебен, собрали нехитрую трапезу. Монахи угостили свежим молоком, мы удивились: откуда? Оказывается, неподалеку иноки устроили хлев для единственной пока коровы, ее привели им из соседнего села на монастырскую разживу. Травы, благо, вокруг вдоволь, корова не скучает. Уже и на зиму сена накосили немного – вон стожки, видите? На двух грядках возле деревянной келии красовались лук и петрушка. Вот и все монастырское хозяйство. Церковь – пока в келии, но стройка скоро начнется…

Меж тем стемнело. Где же ночевать? За несколько дней ночлега в пути в автобусе, почти без сна, мы с непривычки наломались, как после тяжелой работы. И тогда монахи разметали стога и постелили нам прекрасные сенные постели прямо в развалинах под открытым небом. Перед сном я видела светлячков: словно звездочки спустились с неба и летали вокруг, убаюкивая усталых путников.

Наутро наш путь лежал в горы, в монастырь Козьмы и Дамиана, основанный, по преданию, этими безмездными целителями. Надо было проехать по горному «серпантину» до отметки «13-й километр», оставить автобус на площадке и дальше идти пешком по крутому подъему почти восемь верст. Стояла непривычно ранняя июньская жара, дождем и не пахло. Да, не зря паломничество называют малым мученичеством…

Старенький автобус после смены очередного колеса с натугой продвигался вперед и вверх, опасно зависая задней частью корпуса над пропастью. Мы пели «Богородицу», стараясь не смотреть по сторонам, но – не получалось: глаза сами, помимо нашей воли, вглядывались вниз под откос. На очередном повороте автобус вдруг начал медленно катиться вниз и, как нам почудилось, в сторону пропасти. Это казалось невозможным, но еще немного – и мы неминуемо рухнем! Я видела, как Наталья Семеновна бросилась к водителю, как он яростно мотнул головой, продолжая выкручивать руль. Бесконечно длилась минута, во время которой все громко продолжали петь «Богородицу» – почти кричали! И вдруг я ясно почувствовала, что автобус перестал сползать, приостановился, затем словно чьи-то руки приподняли и поставили его посреди дороги, подальше от гибельного края. Медленно растворились дверцы, мы, словно во сне, выбрались на волю, и нашим взорам открылись неровные черные полосы от колесных шин на асфальте – знаки героического сражения автобуса с дорогой. Но как водителю удалось совершить спасательный рывок от края пропасти?

Он уже стоял рядом с нами, нервно затягивался сигаретой. Непонимающе выслушал вопрос:

– Что произошло? Откуда я знаю, что произошло! Вон там должны мы быть, ясно? – и он швырнул недокуренную сигарету в не страшную теперь бездну.

Самая старая паломница, Лидия Васильевна, проговорила:

– Ангелы нас спасли, помните девяностый псалом? «Яко Ангелам своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путях твоих, на руках возьмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою…» Не поедем дальше, пока не прочтем канон Ангелу-хранителю!

Сколько было прочитано канонов и акафистов, пропето молитв и славословий!

15 июня, мой день рождения. Опять ехали всю ночь, уснуть не удавалось из-за раскаленной духоты, да и как можно спать на узком сиденье, где ни повернуться, ни ноженек поджать? Все устали не меньше моего, но после утренних молитв пропели мне, имениннице, «Многая лета», а певчий Андрей нарвал придорожных цветов – белых, алых, синих! Всяко-разные, но одинаково прекрасные, ведь июнь – месяц-цветок. Анечка сплела венок, я надела его поверх платка – красиво! Предложила:

– Хотите, я акафист святой Татиане почитаю? У меня и иконочка ее есть…

Андрей откликнулся:

– Акафист надо пропеть, и мы это сделаем вместе, иначе твоя святая обидится.

Поющий автобус приближался к Феодосии. Мы знали: здесь нет монастырей, ночевать опять негде. Показался храм, автобус остановился на противоположной стороне улицы, и мы с немалым удивлением увидели, как из ворот церкви нам машет рукой улыбающаяся женщина.

Подошли, поздоровались, а она:

– Вы из Москвы? Давно ждем!

– Да нет, мы из Волгограда.

– Ой, как хорошо! Паломников Сам Господь посылает!

Служба уже закончилась, но мы зашли в храм приложиться ко кресту и заказать требы. Потом нас позвали на трапезу. Решали, что делать дальше: ехать или ночевать возле храма в автобусе? Я издала мысленный стон: опять без сна! Вышла на двор, рухнула на траву…

– Устали? – наша новая знакомая присела рядом.

– Долго едем…

– А знаете что? Возьмите ключ, это от моей квартиры, переночуете. Правда, однокомнатная квартира-то, но ничего, на полу все разместитесь, да и в лоджии у меня чисто. Одеяла-то у вас есть?

Я была готова спать и на голом полу!

– Спаси, Господи! Как звать вас, за кого мне молиться? И где сами будете ночевать?

– Помолитесь за рабу Божию Татиану. А переночую у сына, неподалеку, вы не переживайте.

А я переживала, еще как переживала: святая Татиана, акафист, мой день рождения, добрая прихожанка Татиана – все соединилось в настоящий праздник! Святая мученица Татиана, моли Бога о нас!

Я всегда радовалась своему имени. Какая она была, древняя Татиана? Впрочем, древности я между нами давно не чувствую – с тех пор, наверное, как молодость миновала. И римская Татиана кажется родной-родной…

А вот приятным домашним обычаем – празднованием дня рождения – иногда пренебрегала, каюсь, но Господь однажды дал мне по этому поводу явный знак…

Как-то в Кабардинке, на турбазе «Маяк», где совсем не было знакомых, в день своего рождения я в одиночестве отправилась на рынок: полакомиться фруктами и мороженым, купить какую-нибудь хорошенькую тряпочку, а потом покрасоваться в обновке на вечерней прогулке. Можно было, конечно, и без этого обойтись, ведь главный подарок я себе уже сделала – приехала на море. Уже несколько дней ходила золотая от солнца, морская целебная влага промыла, наверное, каждую клеточку тела… Море, юность и вечность человечества, краса моих зимних мечтаний о лете, будь со мной всегда!

Появилась мысль о церкви, но я не знала, есть ли храм в Кабардинке. Подумала: надо бы расспросить прохожих, и в ту же минуту увидела православного священника. Он шел по рынку с маленьким мальчиком и таким родным показался в своей черной священнической рясе! Я бросилась за благословением, он осенил меня крестным знамением, спросил:

– Вы местная?

– Нет, батюшка, я с Волги, а вы?

– А я из Латвии, вот сына привез на море.

– Батюшка, – отважилась я на продолжение беседы, – надо ли отмечать дни рождения? Я слышала, верующие празднуют только именины, дни своих Ангелов-хранителей…

– И Ангелу-хранителю, и святому, чье имя носишь, и дню появления на свет Божий обязательно надо радоваться, ведь тебе сорадуется Сам Господь, ибо Ангелы и святые видят Его лицо. А что, у вас день рождения?

– Да, и так хорошо, что я получила через вас Божие благословение!

– Радуйся, раба Божия! – и с этими словами священник направился своей дорогой.

– Меня зовут Татиана! – закричала я вослед, и батюшка, обернувшись, еще раз с улыбкой меня перекрестил.

Я накупила всякой вкусной всячины и местного сладко-бархатного вина, принесла все добытое на кухню и попросила к ужину накрыть стол попраздничней. Сотрапезников ни о чем не предупреждала, предвкушая вечерний сюрприз. Но вечер оказался сюрпризом для меня.

Когда я, прихорошившись, подходила к столовой, сердце радостно застучало: праздник! И действительно – праздник: на моем столе на белой скатерти посреди цветастых закусок возвышался огромный бледно-сиреневый букет горных цветов – сухих, прозрачных, невесомых, растущих высоко-высоко в горных расщелинах. Одна скала нависала волнистым козырьком над морем, и я, заплывая подальше, издали любовалась длинными, похожими на донской ковыль стеблями: и как цветы туда забрались? Всегда хотелось сорвать хотя бы один, засушить между страниц в книжке, но разве доберешься до них? И вдруг – целый букет!

Мои соседи по столу уже были на месте, а Светлана как раз несла от раздаточного окошка огромное блюдо жареной рыбы в букетиках укропа и петрушки.

– С днем рождения! – засмеялась она, заметив мое изумление. – Что, хотела утаить от общественности? Не вышло!

– Но откуда… – начала было я и тут же спохватилась: утром ведь в административном корпусе по телефону с домашними разговаривала.

– Да, нехорошо, дорогуша, что не пригласила, – притворился обиженным Сергей.

– Но агентура работает отлично, – примирительно сказал Володя, – и море рыбки вот послало!

– Неужто сам наловил? – от радости мне хотелось обнять весь мир.

– Да где уж нам! Я лишь руками водил, а рыбка прямо в них прыгала…

Принесли охлажденное вино и большой пирог, – откуда такая красота?

– Это от нас, – Наталья Ивановна, заведующая столовой, вышла в зал, – поздравляем, будьте здоровы, живите богато!

Пирог был замечательным венцом праздника – совсем как дома. В этот вечер у меня появились новые друзья, бывшие когда-то, очень давно, в другой жизни, до дня моего рождения, просто соседями по столу. Вот такая случилась нечаянная радость.

Велика сила молитвы, ведь это – обращение к Богу, к Богородице, ко святым. Настоящие молитвенники и во сне молятся, ведь сон не мешает любить Бога. Со мной, грешной, иногда бывает: не помолюсь утром – и весь день как неприкаянная, все из рук валится. Потому что не попросила Господа о помощи в трудах, в размышлениях, в чувствованиях. И так легко и ладно все устрояется после молитвенного начала!

В один из дней крымского путешествия, когда мы подъезжали к Керчи, перед моим мысленным взором засияла икона Святой Троицы: она лежала на аналое в храме с низкими древними сводами, а рядом молитвословили два отрока в белых ризах.

– Наталья Семеновна, мы будем в Троицком храме?

– Нет, по пути только церковь Святого Андрея Первозванного.

Церковь была очень древняя, одна из первых на этой земле.

Она спускалась изглаженными веками ступенями прямо к морю, в некоторых местах по стенам разбегались, переплетаясь, ручейки и ручьи трещин.

Я спросила старика-смотрителя (кроме него, в церкви никого не было):

– А что, если храм совсем уйдет под воду?

– Не уйдет, хотя вы правы, бывают оползни, а в 36-м году землетрясение наделало тут бед. Но спас Господь церковь, наверное, потому, что храм не может быть отсюда перенесен.

– Почему, предание какое-то есть?

– Да, есть. Храм стоит на камне, где остался след стопы апостола Андрея Первозванного, здесь он сошел с корабля на берег.

Так вот где совершилось это великое событие! Отсюда, от черноморских вод, нес апостол незримый крест, затем овеществленный и поставленный им на днепровском берегу, на месте будущего Киева. Да, здесь должна быть Свято-Троицкая икона. Но напрасно я вглядывалась в древние священные доски…

– А в нижнем храме были? – смотритель, оказывается, все время находился рядом. – Там есть икона – говорят, чудотворная.

Я спустилась по ступенькам и вошла под низкие древние своды. На аналое лежал крест, а Троицкая икона, темноликая, древнего письма, мерцала в глубине алтаря своей вековечной намоленностью. Ветхозаветная, не рублевская, Троица! Совсем непохожая на виденную мной в своем сердце…

Меж тем всех паломников – а их в храме незаметно прибавилось – пригласили в трапезную, где в красном углу я и увидела «свою» икону в золоченом окладе. Оказалось, ее подарили храму прошлым летом паломники… из Волгограда! Дивны дела Твои, Господи, надо только все время вглядываться в родное русское бытие, чтобы не обрывалась сокровенная нить всеобщего родства сущего на земле и в Вышних, чтобы сохранялось «в человецех благоволение»…

Есть в паломничестве правило: не планировать заранее ни время, ни место назначения, главное – все время ехать вперед в избранном направлении, и Господь приведет, куда надо. Такое бывало не раз, а самый памятный случай произошел уже с паломниками Александро-Невского фонда, когда на пути из Москвы домой мы решили заехать в Болдино: назавтра был день рождения великого Пушкина. От монастырских Покровских стен, где покоятся мощи Матронушки Московской, выехали в послеобеденное время 5 июня. Я позвонила в Герасимо-Болдинский монастырь, игумен согласился принять нас на ночлег, но просил поторопиться.

– С ветерком доедем, быстро! – радостно объявила я своим терпеливым попутчикам. – Зато завтра увидим пушкинский праздник!

Поехали с Богом. Игорь, молодой молчаливый водитель, ориентировался по карте. Он оповестил меня потихоньку:

– Ехать далеко, семьсот километров, ночью с ветерком не получится.

– Не может быть, что так далеко, уверена, еще до ночи приедем!

Моя поэтическая надеянность была если не наказана, то уязвлена: тогда я и помыслить не могла, что кроме пушкинского есть еще одно Болдино – на смоленской земле, неподалеку от Дорогобужа. Уже потом мы узнали, что основан местный монастырь был иноком Герасимом в начале XVI века на берегу речки Болдино среди вековых дубрав. Кстати, по-древнерусски «болда» – дуб, отсюда название и речки, и села. Святой Герасим преставился, оставив после себя прекрасную лавру, жизнь в которой возобновилась в 90-е годы прошлого столетия.

Но обо всем этом мы узнали наутро, а пока что ехали то лесами нехожеными, то полями неезжеными, а уже после полуночи за окошками многострадального автобуса пугающе замаячили темные каменно-железные штыри каких-то производственных сооружений. Потом – опять дремучий лес. «Где мы? – отчаивалась я, сидя рядом с водителем на своем командирском месте – огромной фляге с водой. – Давно пора приехать… Наверное, заблудились…»

Люди, почувствовав, видимо, мою нервозность, перестали ежеминутно расспрашивать о дороге, принялись шутить, даже предложили устроить ночную трапезу посреди леса, с костром и песнями. Вдруг кто-то закричал:

– Глядите, Пушкин!

– Какой Пушкин? – все прильнули к окнам.

– Да проехали уже, вы что, не видели? – не унимался Коля Тулин, телеоператор. – Огромный портрет, на дереве! И Татьяна Ларина рядом стоит, веером обмахивается!

Смеялась даже я, невольная виновница нашего крутого вояжа. Внезапно автобус выехал на чистое пространство, и Игорь облегченно вздохнул:

– А вот и монастырь.

Да, это был Рождественский Герасимо-Болдинский монастырь. Я посмотрела на часы: ровно два! Не будить же монахов. Но из ворот уже выходил огромный инок, настоящий богатырь, со словами:

– Слава Богу, приехали! Я вас жду с вечера, остальная братия почивает. Пойдемте, разведу вас по келиям.

…Утром я проснулась в самой настоящей светлице, куда ночью мы забрались по узкой длинной лестнице – на новенький, еще пахнущий дровяной стружкой чердак. Вокруг – иконы, на оконцах – кружевные занавески, постели пахнут душистым мылом. Тихонько сползла вниз по крутой светличной лесенке (и как ночью залезли-то…), вышла через сени на крыльцо, а оно такое, к какому я привыкла с детства: с веселыми затейливыми узорами на перилах, с чурбачками вместо скамеек, с широкими ступеньками. Вокруг – цветущий клевер! Роса так и просилась с душистых стеблей к лицу, и я с позабытой детской радостью умылась благодатной влагой. Конечно, повстречала собачек монастырских – настоящих волкодавов. Замерла на месте – добрые псины лишь оглядели меня, обнюхали воздух – и пошли дальше по своим важным собачьим делам. Храм возвышался совсем рядом, хотелось войти, но было только пять часов, и я вернулась к приютившему нас домику-келье.

На крыльце уже сидела Наталия, крестная мать моего сына, мне кума, ибо я крестная ее дочери Юли.

– Таня, какая благодать! Еще бы кофе кто принес, – и мы рассмеялись. Кофе – это где-то далеко, куда ни дойти, ни доехать, по крайней мере, сегодня.

– А ты знаешь, – продолжала Наталия, – когда-нибудь мы с тобой вот так же будем сидеть на таком же чудесном крыльце, но не здесь…

Мы внимательно огляделись – запомнить на тот будущий случай.

– Станем старыми и тихими, и вместо клевера вокруг крыльца будут цвести ромашки.

– У меня стихи есть об этом! – Я снова подивилась нескончаемой сочетаемости наших мыслей и чувств.

– Читай, – согласно кивнула Наталия, и я прочла стихотворение об античных коровах, «подгулявших на леваде» на берегу моря, где я на склоне времени о́на собираю ромашки, при этом размышляю о бесконечном круге ушедшего, настоящего и будущего:

Уж с Наталией мы по Руси поскитались! И в прямом, и в переносном смысле: столь много общежитейского в судьбах, так тесно стояние в вере! О нашем бытийном соседстве, то бишь нашем событий, я обязательно напишу когда-нибудь, когда души наши освободятся от неизбежных со-огорчений. Но – еще не теперь.

Каждый православный знает, что чудо Божие есть и Господь являет его, когда захочет. Многие видели, как исцелялись люди от злых недугов силой Божией благодати: после омовения в святых источниках, после поклонения чудотворным иконам и святым мощам, после покаянных молитв. В поисках спасительной доли и едут богомольцы по белу свету.

В Почаевской лавре находится великая святыня: икона Пресвятой Богородицы. Владычица стоит на высокой горе – там, где оставила след Своей святой стопы. Эта икона содержится высоко над алтарем на позолоченных вервиях, и только два раза в день, утром и вечером, ее опускают вниз, к людям, чтобы молящиеся благоговейно могли приложиться к чудотворной святыне.

В Почаев мы приехали, когда уже закончилась вечерняя служба, и оставалось только расположиться на ночлег. Но все разбрелись по лавре – надышаться после долгой дороги священным духом обители. Мы с Наташей решили зайти в храм, хотя и знали, что он уже заперт, но вдруг уборка еще не закончена? Хотя бы увидеть икону… И свершилось чудо: иноки, заметив нас на пороге храма, открыли двери и безо всякой просьбы с нашей стороны опустили с золотой высоты чудотворную икону – мы благоговейно к ней приникли.

Из этой поездки паломники вернулись с частицами святых мощей преподобных Иова и Амфилохия Почаевских, – разве это обретение по игуменскому благословению не чудо? Мощи новомучениц Российских Евдокии, Дарии, Дарии и Марии обрели мы в селе Суворово, в десяти верстах от Дивеево. А в самой Дивеевской обители были благословлены частицами святых мощей преподобных жен Дивеевских Александры и Марфы.

А чудо обретения мощей святого Никиты-Столпника в Переяславле-Залесском в Свято-Никитском монастыре мне запомнилось особенно хорошо. Когда-то богатейший архитектурно, Свято-Никитский монастырь переживает удивительную пору своего восстановления из руин: люди едут сюда как паломники да и остаются на послушание. Кто каменщиком трудится, кто плотником, а кто – в трапезной. Когда я приезжала в обитель на съемки программы «Свеча», как раз водружали новый крест, и кинокамера запечатлела это великое событие. В другое время была в монастыре с паломниками Александро-Невского фонда: мы привезли пожертвования и молитвенно просили игумена отца Димитрия передать для будущего Царицынского Александро-Невского собора частицу мощей святого Никиты.

Медленно тянулись часы ожидания, мы молились в храме, а по завершении молебна наш батюшка Александр Морозов стал поочередно надевать на каждого тяжелые железные цепи с массивным окружием для шеи – благодатные вериги Никиты-Столпника. В благоговейной тишине люди принимали на себя частицу тяжести подвига святого. Я подходила последней, батюшка надел на меня, как и на всех до этого, окружие, вериги железно-плотно облегли тело… Вдруг громко щелкнул замок – и металлический ошейник тесно сомкнулся вокруг моей шеи. Я оцепенела, в страхе глядя на отца Александра, по его лицу видела, что и ему не по себе, но уже в следующее мгновение священник ободряюще возгласил:

– Помогай тебе Бог, Татиана!

Крючок плотно сидел в глубокой петле, но отец Александр легко извлек его, снял с меня тяжелые цепи. Люди издали смотрели на происходящее и крестились, а в моем мозгу беспрерывно звучала одна-единственная фраза: «Да исправится молитва моя пред Тобой…» До конца паломничества она пребывала во мне.

Поздно ночью вернулся отъезжавший по делам игумен, увидел нас, смиренно стоящих у его келии, и чуть погодя вынес частицу мощей святого Никиты, но, прежде чем передать ее священнику, спросил:

– Достойно ли повезете?

Конечно, повезем достойно. Мощи следовали с нами всегда, во всех поездках, в большом церковном нагрудном серебряном кресте-мощевике – том самом, в котором мы привезли когда-то в Волгоград святую частицу мощей Александра Невского.

Наутро мы с благодарными молитвами отбыли домой, но перед самым отъездом монах-эконом принес к автобусу большой картонный ящик с красочными пакетиками – семенами цветов:

– Выращивайте на радость!

О других не знаю, но внук Наталии, маленький Левушка, в следующую весну высадил семена рядом с крыльцом своего многоквартирного дома – и цветы действительно выросли на радость: золотые жарки!

Однажды владыка Герман разгневался на меня: я собрала людей в паломничество во дни празднования иконы Богоматери «Казанская».

– Дома надо молиться, в своем Казанском соборе! – выговорил мне недовольно архиерей. Но путешествие все же благословил, и мы отправились по предзимней ноябрьской дороге по монастырям, где владычествовала Богоматерь со своим Казанским образом.

Пути Господни неисповедимы, и в Мордовии мы неожиданно для себя, по Божьему промыслу, оказались в Спасо-Преображенском Краснослободском монастыре. Если бы не случайный путник на темниковской трассе, который попросился в автобус, мы никогда и не узнали бы, наверное, что есть такой монастырь, а в нем – Казанский собор. Очевидно, Пресвятая Богородица желала нашего присутствия именно там, если выслала навстречу вестника.

Монастырь показался нам величественно-огромным, но православная жизнь в нем только возрождалась благодаря трудам четырех молодых монахов во главе с игуменом Аристархом. Им приходилось тяжело, ведь на монастырской территории еще обитали поселковые жители, не хотели уходить, хотя решение об этом местных властей имелось. Нечаянные насельники всячески досаждали монахам своим пьянством и блудом, и мы, паломники, с опаской ходили мимо огороженных низким штакетником неприглядных жилищ.

А между тем монастырю так нужны были трудники! Они, конечно, приезжали из разных ближних и дальних мест, работали на восстановлении храма, оборудовали подсобные монастырские помещения. И все-таки людей не хватало: к зиме так и не успели сложить печи в храме и келиях, а сквозь недолатанную церковную крышу во время Божественной литургии на молящихся падал первый в том году снег.

В поездке нас духовно окормлял иерей Олег Поляков из села Заплавное, с ним была и матушка Мария. Она и двое наших певчих, Нина и Игорь Богомоловы, пели во время литургии, и как хорошо пели! Иноки сказали потом, что настоящее церковное пение многие прихожане услышали впервые.

И еще мы стали свидетелями чуда: во время службы замироточили сразу три образа: Богородицы «Милующая», Николая Угодника и Параскевы-Пятницы.

– Такое было у нас в прошлую Пасху, – рассказывал во время трапезы игумен Аристарх, – на литургии замироточила Казанская икона, а сегодня, в Ее праздник, сразу три образа облагодатствовали нашу обитель! Вот что значит – паломники в монастыре.

Удивительную для себя вещь узнали мы от молодого игумена: на территории монастыря в давние времена был храм Александра Невского, нынешняя монастырская колокольня когда-то принадлежала ему.

– Храм мы восстановим обязательно, вот только немного обра́зим наш быт, – подытожил батюшка свой рассказ.

Отец Аристарх благословил всех иконочками Богоматери «Казанская», а я, вернувшись в Волгоград, отослала в монастырь образ Александра Невского, дабы молились иноки и в далеком Мордовском краю за возвращение Царицынского Александро-Невского собора.

Об этом молятся во многих местах Святой Руси.

В Киево-Печерской лавре после двухчасового подземного странствия в Ближних и Дальних пещерах мы с Наталией отдыхали в тени каштанов, примеряли простенькие, в желто-голубой цветочек, косынки:

– Какие удобные! Легкие, простирчивые, не жарко будет на службах…

Косынки, освященные на мощах киево-печерских святых, мы только что приобрели в церковной лавке на выходе из подземных захоронений иноков лавры, там же купили кое-какие книги и масло из лампадки над ракой безмездного врача-инока Агапита. Перекрестившись, помазались, по капельке наливая маслице из бутылочки в крышку, а уже оттуда – на ладони, на лицо. Так делали все, дабы не осквернить святыню, оставшуюся в бутылочке.

– Хорошо, если такие святые, как Агапит, молятся за наш собор!.. – и я вздохнула.

– Думаю, многие святые молятся, – ответила Наталия.

Не раз мы говорили на эту тему, и я представляла себе огромные Небесные церковные залы, где сонмы святых возносят молитвы ко Господу за всех нас, земногрешных. И сейчас, после только что увиденных сотен древних иноков, нетленно почивающих в подземных гробах и священно предстоящих Богу, я как бы увидела их во славе и по привычке внутренне произнесла: «Все святые, молите Бога за нас!» И словно кто-то рядом проговорил: «Монахи молятся…» Или это вскрикнуло мое сердце?

…Господь говорит с каждым, отвечая на молитвы, и когда Он говорит, всё обязано внимать: горы – молчанием, земли – цветением, воды – целебностью, древо – листом, а человек – сердцем.

На святом источнике Тихона Задонского в Липецкой области люду всегда видимо-невидимо, а вода – холодная-прехолодная, я всегда задолго и с боязнью готовлюсь к погружению. Но – вхожу в воду обязательно, даже зимой, ведь это – благодать в чистом виде. А после омовения такая молодость и в теле, и в душе! И вот к такой ко мне, распрекрасно-молодой, подошла однажды женщина и протянула ладошку:

– Подайте, Христа ради!

Я, конечно, дала денежку, но потом, углядев, что просительница прилично одета, для зимы даже очень хорошо, в пуховый платок, длинное драповое пальто и сапоги-румынки на низком каблуке, не удержалась от укора:

– И чего дома людям не живется! Поди, там все глаза проглядели!

Она неспешно и серьезно всмотрелась в мое лицо, мне даже не по себе сделалось, и ответила, по-старинному, по-северному о́кая:

– А ежели дома-то нету?

Вмиг мое сердце залила жалость:

– Как – нету? Вы же не нищая?..

– Детям отдала дом-то, пусть без меня делят…

– Издалека, наверное?

Женщина поправила платок:

– Давно еду…

– У вас северный говор. Вы с Севера?

– Кака знатуха-то! Оттуда, со Свечи-то.

Мне на голову словно рухнуло небо… Или я ослышалась?

– Со Свечи? С какой Свечи?

– А деревня така есть Свеча, и речка тож у нас Свеча. А ты что ж, знашь кого у нас-то?

– Да нет, просто слово такое… Свеча. Красивое название у вашей деревни!

– Свеча да Свеча, обыкновенно.

– А куда же идете? И давно?

– А с прошлого лета-то. Иду да иду, еду да еду… А они пусть дом-то делят без меня-то…

Я долго не могла уснуть в ту ночь, глядя на мелькающие за окном автобуса далекие и близкие огни. Как это страшно – потерять дом! Что у нее случилось, у этой странницы поневоле? Про детей говорила… Выгнали, что ли, мать из дома? Или сама ушла в сердечном сокрушении? Я вспомнила, как в особенно тяжкое время жизни вознамеривалась уйти куда глаза глядят… Идти, пока хватит сил, а потом свалиться где-нибудь в лесу, подальше от людских глаз, да и умереть. Искушение мучило и мучило меня, пока я не сказала себе: «Надо все начинать сначала, все…» И вроде по-прежнему пошла жизнь, только – с Богом. И, может быть, я свой дом уберегла…

Господь посылает нам нечаянные радости. Иной думает: за что? А надо просто благодарить Бога в сердце своем, ибо только жизнь сердца человеческого важна Господу: ко спасению она или к вечной погибели? Господь поможет, только бы сердце было Ему открыто.

Как-то зимой мы были в Сергиевом Посаде, молились вначале в Богородичном храме, где покоятся мощи московских святителей, потом у раки с мощами Первоигумена Земли Русской Сергия Радонежского, а вечером – в Надвратной церкви Иоанна Предтечи. Ночевать в лавре паломникам негде, разве что на полу в трапезной, но там уже расположились другие гости. Поздно было искать приюта и в городе, и мы попросились в храм Петра и Павла: всего на одну ночь! Голубой, с золотыми куполами, храм очень нам понравился, утром мы ставили там свечи, соборовались.

Мужчины остались ночевать в автобусе, а женщин настоятель храма архимандрит Герман (Чесноков) самолично отвел в церковное общежитие, где жили послушники и одинокие странствующие.

– Поди, не заморозитесь, – сказал священник и добродушно рассмеялся. Действительно, не заморозимся: в доме топились печи! Стали размещаться, все, слава Богу, устроились, но для Ирины и меня кроватей не оказалось. Не было и постелей, чтобы лечь на полу, только наши тонкие дорожные одеяла. И тогда настоятель показал на здание надворной часовни:

– Идите туда, на диванчики.

Ночевать в часовне! Мы с радостью подхватили свою нехитрую поклажу и через минуту уже стояли в полутемном, освещенном лишь лампадой и одинокой свечой, намоленном пространстве. Намоленность всегда чувствуется в старых церквах, где долгими годами, поколение за поколением, люди возносят молитвы.

У иконы Спасителя стояла монахиня и молилась. Она не обернулась на шум затворяемой двери, и мы, потихоньку оглядываясь вокруг, увидели два небольших дивана с горой ковровых дорожек и одеял: вот и наши постели. Но сна не было, стали про себя вычитывать вечернее правило, а потом Ирина шепнула, указывая на большую книгу на аналое перед монахиней:

– Неусыпаемую Псалтырь читает!

Да, звучали псалмы, круглосуточное чтение которых не должно прерываться ни на минуту. Не сговариваясь, мы написали поминальные записки и с поклоном положили их на столик рядом с чтицей. Теперь и наших ближних будут здесь поминать до скончания земного времени.

В нетопленой часовне было холодно, мы никак не могли согреться под одеялами и коврами, а монахиня в легком черном одеянии все читала и читала… Ирина не выдержала, подошла, набросила ей на плечи пуховый платок – та только благодарно кивнула, не отрываясь от Псалтыри. До утра мы не сомкнули глаз, слушая древнее покаянное пение и радуясь нечаянной радости, которую послал нам Господь.

Утром узнали от послушниц: батюшка Герман намеревается сделать храм Петра и Павла подворьем Леушинского монастыря, оттуда уже и сестры приехали. Так вот кто читал Неусыпаемую Псалтырь – инокиня из Черниговской Леушинской обители! Мы заезжали туда, два года назад паломничая по Украине, прикладывались к чудотворному образу Богородицы «Азъ есмь с вами, и никто же на вы»… Этот образ великий русский святой Иоанн Кронштадтский назвал державной иконой России XXI века.

Много поездила я по Святой Руси, много и повидала – радости ли, горя… И того, и другого на Руси – пополам, так уж издревле повелось, но горе всегда виднее. Скитаются люди по городам и весям, ищут лучшей доли. Древнее это русское занятие, слезное…

Стала часто размышлять о святых. Вот Герасим Болдинский: простой человек, ставший и вовсе никем для мира, но всем для вечности, ибо обрел Богоподобное достоинство. Мир, как известно, отрицает вечность, но вечная жизнь постепенно растет в человеке. Святых более всего на Руси – почему? Сколько довелось перечесть святительских книг! Про грехи и бессмертие, про добро и зло. Вывод оказался очень простым: зло для русского человека состоит в отсутствии личной святости. Ни больше, ни меньше. Святость ради Бога – идеал Святой Руси, которая называлась так не потому, что была святой, а потому, что стремилась ею стать.

Наш владыка не раз говорил, что личная святость возможна для каждого православного человека. И мне даже видится, как грядущие, прикровенные ныне святые, которых на Руси не счесть, трудятся в поте лица и страде душевной над возделыванием земли своего сердца. Сами не знают они о себе, что – святые.

Однажды, рассказывают люди, в Дивеево, в святом источнике Казанской Божией Матери, воды почти не осталось. И в самой Серафимо-Дивеевской обители наступили скудные времена, меж тем насельницы трудились не покладая рук, без ропота и лености. Шел мимо калика перехожий, перекрестился на Свято-Троицкий храм и сказал:

– Паломников кормите, нищих не гоните, вериги носите!

Так было или по-другому, никто не знает, но легенду эту рассказывают. Самое-то интересное состоит в том, что со всей России стекаются в Серафимо-Дивеевскую обитель паломники, нищие, просто бродяжие люди, и никто необогретым-необласканным не уходит восвояси. Старожилы дивеевские мирские – и те не помнят, чтобы воды в Казанском источнике не было, а уж чем накормить-напоить пришлый люд – в обители всегда находилось, Бог посылал. Знать, легенда дана в назидание, чтобы и в последние времена не была утеряна русская святость.

В июне 1993 года в Волгоградской епархии состоялись торжества по случаю приезда Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II. А за неделю до этого события в Волгограде пребывала Глава Российского Императорского Дома, Ее Императорское Высочество, Великая княгиня Мария Владимировна Романова с наследником Его Высочеством, Великим князем Георгием и матерью Великой княгиней Леонидой Георгиевной. Оба эти визита огромно сияли в моем, всегда романтическом, сердце, словно свет внутри цветочной арки, через которую въехали в город именитые гости.

Я помню, как пышно встречали Патриарха в аэропорту, помню патриаршее освящение крестов на местах будущих храмов на Мамаевом кургане, на улице Пархоменко… Остальные события остались вне поля моего присутствия, кроме праздничного епархиального собрания и большого концерта.

Патриарх Алексий II и наш архиерей владыка Герман сидели в золотых одеждах в первом ряду партера Центрального концертного зала, негромко переговаривались, ожидая начала действа. Все держались от них на почтительном расстоянии, но ведь мне необходимо было снимать сюжет! Я сделала знак оператору и двинулась к иерархам по проходу вдоль сцены, остановилась на расстоянии шага. Увлеченные беседой, они вначале не замечали ни меня, ни видеокамеры. Потом владыка крайне удивленно посмотрел в мою сторону, спросил напряженным голосом:

– Татьяна Михайловна, чего вы хотите?

– Благословите, владыка, обратиться к Его Святейшеству! – и я повинно склонилась перед архиереем.

– Ну, обращайтесь, – и владыка легонько коснулся рукой моей головы.

Боковым зрением я видела, что зал внимательно следит за происходящим, ноги сделались совсем ватными, но камера уже работала…

– Ваше Священство, не могли вы дать интервью Волгоградскому телевидению?

Патриарх милостиво кивнул, потом сказал:

– Да вы присядьте. – И я села справа от него на свободное кресло.

– Что же вы хотите от меня услышать? – Святейший говорил доброжелательно, и я стала успокаиваться.

– Может быть, ваши пожелания волгоградцам…

Патриарх помедлил и заговорил:

– Сегодня я проехал по Волгограду, увидел Волгу, прекрасные дома и парки, но город показался пустым из-за отсутствия церквей. Ваш владыка рассказал мне, что раньше здесь было два десятка храмов, теперь всего несколько. Желаю волгоградцам, чтобы поскорее были восстановлены старые церкви и построены новые. И меня радует, что я участвовал сегодня в воздвижении крестов на Мамаевом кургане и в центре города, где в будущем должно начаться храмовое строительство. В этом я вижу промышление Божие.