Читать книгу Похождения светлой блудницы - Татьяна Чекасина - Страница 3

Нина, девочка двенадцати лет, заснеженным огородом идёт в барак, где живут сезонники: молодые дядьки и парни.

Глубокую тропку она натоптала с тех пор, как появился Коля. Он играет на баяне, с которым ходит и в столовку, и в клуб, и в контору леспромхоза, где ему обещают поднять зарплату.

В клубе репетиции. Выучат песни – и в город, на конкурс. Нина поёт в хоре. Раньше у окна, глядит на поезда. Нет ли родного лица? Но у шторок незнакомые люди, пассажиры. Пять минут, – и вагоны уходят; за линией маленькие домики на фоне тайги. И брёвна. Брёвен много: на открытых платформах, в штабелях.

Она тут с пяти лет. Выросла, но родители, вроде, не заметили. Утром едут на автобусе «рубить», как они говорят, вечером – обратно. Усталые, едят много и – спать. Цена кооперативной квартиры в городе немалая («рубить да рубить»). Им не до Нины, но, уходя в барак, врёт: «Я к Асе водиться с ребёнком». Они довольны: «Умница, на кино не проси».

Ася комендант. Говорит, – беженка, но бежала-то она от супруга, который хотел её «зарэзать». Младенец Хачатур, Хачик, рыжий, как Петька-тракторист. Все догадываются, кроме Петьки. Он вкалывает на дом для себя, для матери и для жены Анны (фотография у койки).

– Добрая ты, – Ася на высоком табурете перед блёклым зеркалом, – тебья будут любит и будешь щаслива. – Глаза у неё, как два тёмных окна.

Ей некогда. В комнатах печи, топки выходят в коридор. Дрова подкладывает: «Таскай да таскай». Когда она мимо, захлопывает дверь пинком. Но Нина делает вид, будто не понимает и опять настежь: контролирует входную дверь.

Младенец орёт. Нина игрушку над ним вертит, говорит тонко, глядишь, – умолк. Любит, когда ему поют, улыбается. Глаза чёрные, не как у Петьки. Будет приглядней незаконного папки, и жить ему будет веселей, чем этому психу с его Анной в новом доме. Она представляет: ребёнок её. Отец не Петька, а Коля. У него ласковое лицо… Ни у кого такого. Ни у физкультурника, в которого влюблена половина девочек их класса, ни у закарпатцев, хотя они, как киноартисты. Пелёнки менять противно, это пусть мать. Но туго спелёнутого, точно кукла, держать приятно. Кукол ей не хватало.

И вот скрип ключа: открывают комнату напротив.

Ребёнка – в кроватку.

– Дядя Петя, дяденьки, здравствуйте!

Коли нет. На его кровати бумага с нотами.

– Переодеться не даст! – Они тут в тренировочных костюмах, будто какая-то волейбольная команда. – Везёт ему на малолетку, а ну пш-ла отседа! – отматывает от ноги портянку. Огромные валенки рядом. Лицо алое, глаза белые. – Тебе сколь?

– Тринадцать, – накидывает Нина.

– Одиннадцать! – уменьшает Петька. – Эт-то что ж у тебя за отец: разрешает к мужикам в бараки!

– Я у коменданта работаю.

«На тебе на конфеты», – копейки даёт Ася. Но ответ ему нравится, и воспитание не продолжено.

– Он в конторе. Наверное, директора уламывает, чтоб добавил… – другой дядька, Роман.

Лицо Нины розовеет. Симпатичным будет к шестнадцати годам. И тогда все заметят, как выросла у Стриковых дочка. Правда, вряд ли заметят они.

– Я б такого догнал, да ещё б добавил! Нихрена не делает, а зарплату ему давай!

– У меня на родине музыкант…

– …и платят больше?

– Никому не платят. Это здесь север, лесоповал…

Петька наболтает родителям про Колю. И, хотя местные и сезонные по отдельным бригадам, но вдруг увидит отца в «Продуктах» или в конторе… Школа гудит о том, что она «барачная». Если родители узнают… У них топорики для обрубки сучьев небольшие, но скорей бы уехать… Людка болтает (она с одноклассником): Коля её «испортит» и укатит. Да, мальчишки не так опасны, они – дети. Но играть на баяне и петь ни один не умеет.

Невнятно донеслось: ти-и. Ребёнка – в кровать. Это «ти-и»: Коля достаёт из футляра баян. Гуд: меха, – надевает на плечо ремень…

Она на пороге комнаты так, чтоб его видеть. Он спиной. Затылок грустный, нестриженый. Роман у стола похлопывает ладонью в такт. Баянист наклоняется влево-влево, вправо-вправо… Музыке тесно, выплывает. Народ мимо Нины со своими стульями.

Песен много, не догадаться, какую запоёт. В одной не «вдали от России…», а «вдали от Тамбова». «Вдали» с тоской. Наверное, надоел их посёлок Лявдинка. Его город, видимо, как Надеждинск, где Нина бывает в театре на школьных каникулах. Играет, «чтобы не терять форму». В «красном уголке» телевизор, но ни с телевизором, ни с приёмником, ни с магнитофоном не сравнить, как поёт и как играет Коля! Он окончил специальное училище. Родители её отдадут в Надеждинск на музыкальный интернат! На репетиции в клубе, где он Николай Васильевич, говорит другим ребятам, мол, не ту ноту берёшь… Не ей. Она – немного, – и солистка! Недавно на репетиции: «Этот куплет давай вдвоём, называется дуэтом… Стой рядом, слушай аккомпанемент». Мечта: они поют, но не в их клубе, а на сцене, как бы летящей под южными звёздами. Нина в шикарном платье и в туфлях на высоких каблуках!

Когда устаёт, обрывает, застёгивает на пуговичку меха. «Эту-то доиграй», – ноет кто-нибудь. Но укладывает баян в футляр, публика расходится, Нина идёт напрямки огородом, поёт. Думает: завтра, наверняка, дуэтом…

Но сегодня произошло что-то неприятное.

– Я бы вообще никогда сюда не приехал, но ваш директор сманил заработками. Родители думали, я после дембеля домой… Уже два месяца тут… С меня хватит. Это копейки…

– Дома тебе меньше платить будут, – напоминает Роман.

– Тут глухомань, а там родной город.

– Да просто – город, не какая-то Лявдинка! – выкрикивает кто-то.

– Для меня милее моей деревни нет. Вот только избу обновлю, – Петька о своём, но его никто не слушает.

– И прямо ныне? – огорчён Роман.

– Билет куплен. – Коля открыл футляр, немного резко вынимает баян, пуговичка сама отстёгивается, меха – с гудом.

Разворот на стуле:

– А-а, – имя не помнит. – Иди, споём на прощанье.

Играет вступление…

У Нины трясутся губы:

– Не уезжайте…

Она рыдает, и этим, вроде, грубым людям неловко. Петька не говорит: «Везёт тебе на малолетку», а качает головой. Коля, наверняка, слышал, мол, «бегает», но как-то не верил. Глаза… Ни у одной таких.

– Вернись, девочка, нормально поёшь, у тебя данные, эй…

Она в комнате на высоком непонятного назначения табурете перед зеркалом. Как недавно Ася, глядит на отражение мокрыми глазами.

– Эх, Нина, я тебе: шастье, шастье… У него взрослые бабы могут быть. Трудная твоя любовь.

Коля играет… Полно, широко разводятся меха, ноты, будто сливаются в гроздья, тяжёлые, литые, падают. А высокие легко вьются… Не песня, Бах! Нина глядит в зеркало на своё недетское лицо.

Последняя нота. Жильцы расходятся. Роман довольно:

– Пропал билет. Компенсируем!

– Да, ладно, – отмахивается Коля и видит Нину: – Завтра споём?

– Не уехали?

Она идёт огородом. Небо в больших, почти южных звёздах.