Читать книгу Эфемерность - Татьяна Диско - Страница 3

В шесть утра меня будит телефонный звонок. Я открываю глаза и с удивлением нахожу под боком Майю. Золотистые кудряшки щекочут мне лицо. Моя рука обвивает ее огромный голый живот. Я быстро просыпаюсь и понимаю, что к чему: ночью была гроза, а Майя до чертиков боится грома.

Сонно потирая правый глаз, я заставляю себя подняться с кровати и топчу босыми ногами темное старое дерево пола, чтобы добраться до прихожей. Телефон продолжает звонить.

– Алло.

В горле поутру першит, и я кашляю в кулак, чтобы избавиться от неприятного ощущения.

– Лиля, деточка, здравствуй.

В трубке красного побитого телефона – Людмила Ивановна. Ее голос старый, покрытый слоем многовековой пыли. От него тянет сыростью. Слышать такой – будто запереться в тесном чулане со швабрами и щетками. Мне хочется чихать.

– Лиля, он опять перепутал окна.

Этой фразы достаточно, чтобы элементы картины сложились в единое целое.

– Ты прости, что я так рано вам звоню, но…

– Не извиняйтесь, – перебиваю я, чтобы бедная женщина успокоилась и перестала искать себе оправдания. – Это ведь наш друг.

Я говорю «наш», но мысленно поправляю: Майин.

– Лиля, деточка, приходите, ладно? – продолжает Людмила Ивановна все тем же извиняющимся тоном. От него становится неловко. Ну, правда ведь, другая соседка на ее месте подняла бы скандал, может даже милицию вызвала. А эта еще и прощения просит, хотя виноватыми должны себя чувствовать мы.

– Хорошо, мы сейчас будем.

Я кладу трубку и иду на кухню ставить чайник. В одну кружку сыплю кофе, в другую – почки зеленого чая, в третью кладу мяту.

– Майя, вставай.

Вернувшись в свою спальню, я первым делом надеваю очки, а уже потом натягиваю джинсы и белую майку.

Мир становится резче.

За окном вовсю заливаются птицы, капли прошедшего дождя срываются откуда-то с верхнего этажа и стучат снаружи по подоконнику. Воздух окрашен мягким оранжевым светом, проникающим в комнату через зашторенное окно.

– Поднимайся, Майя.

Я отдергиваю штору, и комната заливается светом солнца. Майя не двигается. Она ничего не слышит, ничего не чувствует и не шевельнется, даже если простыня на моей кровати сейчас же займется пожаром от ярких солнечных лучей.

Я сажусь на корточки возле спящей красавицы.

– Майя, просыпайся. Иначе опоздаешь на работу.

На слово «работа» у Майи замыкает провода, и волшебный спусковой механизм заставляет ее резво оторвать от подушки голову.

– Я опаздываю? Сколько времени? – суетливо спрашивает она, глядя на меня широко раскрытыми глазами.

На свету в блестящих радужках разливаются все оттенки зеленого. Густые рыжие ресницы кажутся почти прозрачными.

– Сейчас шесть утра, – объявляю я, выпрямляясь во весь рост, и Майя бездыханно падает обратно на подушку. – Иванов опять излагает свои любовные откровения под балконом тети Люды.

На кухне раздается свист чайника, и я отправляюсь разливать по кружкам кипяток. Проходит несколько секунд – и за моей спиной появляется теплое живое существо. В этот раз – не домовой. Домовые не носят бежевые халаты до самых пяток и не воруют утренний кофе своих хозяев.

– Тебе нельзя.

Я перехватываю проворную ручонку и разворачиваюсь к Майе лицом.

– Почему босая?

Она широко зевает и пожимает плечами, словно не понимает, чего мне от нее надо.

– Тапки надень, – прошу я и делаю пару глотков.

Темный бархатный вкус быстро оживляет сознание и поднимает настроение, которого так не достает в шесть утра.

Спустя минуту мы стучимся в дверь тети Люды.

– Ох, девочки, вы пришли!

Взволнованная соседка за руки втаскивает нас в квартиру.

– Майечка, золотце, он уже петь начал. Сперва стихи читал, а теперь вон серенады исполняет. Я прямо не знаю, что с ним делать…

На глазах у соседки выступают слезы. Мне становится совсем зябко, и я чихаю. А глупая сонная Майя, вместо того чтобы пойти на треклятый балкон и разобраться, наконец, с назойливым кавалером, тянется обнимать расстроенную тетю Люду. В результате они голосят обе, а я появляюсь на балконе первой.

Иванов стоит внизу с гитарой в руках. Из-под пальцев у него льется какая-то непонятная мелодия. Из рюкзака за плечами выглядывает букетик тюльпанов. Больше всего в этот момент он похож на влюбленного школьника, хотя человеку уже девятнадцать лет. Я опираюсь о балконное ограждение и, потягивая из кружки кофе, пытаюсь вникнуть в смысл песни. Парень чересчур старается, местами фальшивит, но мотив кажется неплохим. В принципе, песня могла бы мне понравиться, если бы изначально я не была негативно настроена против нее и ее исполнителя.

– Ну, все, все, хватит!

Музыка обрывается. Наконец, Иванов замечает меня на балконе.

– Что? – орет он, запрокинув голову.

– Я говорю, поешь не очень!

Парень выдерживает паузу и обиженно заявляет:

– А я не для тебя пою!

– Я в курсе. Только разве можно посвящать такое уродство любимой девушке?

Я смеюсь, а парень взрывается с новой силой:

– Тоже мне! Певичка нашлась! Я вообще-то…

– Ну, может, не певичка, а музыкальный опыт имею. Посерьезнее твоего, между прочим. Так что не надейся обмануть здесь кого-то.

Я снова смеюсь. Иванов вспыхивает, и я даже с балкона могу видеть, как он пылает.

– Майю позови, – просит он в конце концов.

– Не буду.

Пауза.

– Почему?

На мгновение мне даже становится жалко парня: голос его звучит еще более расстроенным, чем гитара. Но это только на мгновение.

– Послушай, Иванов, ты зачем пришел? Знаю, знаю, ответ как бы очевиден: зачем молодому человеку в шесть утра стоять под балконом с гитарой наперевес? Конечно, чтобы перебудить весь дом, ошибиться балконом и не дать…

– Лиля…

Мне на плечо ложится теплая Майина ладонь.

– Не надо так.

Майя подходит к ограждению и, опираясь на вытянутые руки, наклоняется немного вперед. Я машинально хватаю ее за локоть: если не спасу, то хотя бы отправлюсь следом.

– Леша, ты зачем пришел?!

Я вздыхаю: могла бы придумать вопрос пооригинальнее.

Иванов при виде Майи заметно расцветает и становится похож на один из своих тюльпанов. Он делает пару шагов назад и поднимает ладонь к лицу, заслоняя глаза от утреннего света, чтобы лучше разглядеть свою возлюбленную.

– Майя Львовна, здравствуйте. А я Вас пришел увидеть. И… это… до корпуса проводить. Можно?

– Скажи, чтобы проваливал, – подсказываю я, стоя спиной к городу, и все еще продолжаю придерживать Майю за руку.

– Леша, сейчас шесть утра! Люди спят! Ты подумал о том, что можешь их разбудить?

Очередная пауза. Кажется, этот болван даже представить себе не мог что-то подобное. И теперь молчит, будто только что осознал собственную бестолковость и теперь боится открыть рот, чтобы другие ее не заметили.

Майя вздыхает. Она его жалеет. Она слишком добрая.

– Ладно, поднимайся! Семнадцатая квартира, не перепутай!

Чай давно остыл, но это не важно: они оба пьют холодный чай. У них вообще много чего общего, и я замечаю это, но все равно молчу.

«Печенье в шкафчике возле холодильника», – хочется сказать, но я вовремя вспоминаю, что мое рыжее чудо беременно и с трудом может дотянуться до полки. В любом случае, мне приходится насильно усадить Майю на стул, когда она делает попытку даже без моей подсказки.

– Садись, я сама.

Иванов мнется в проходе, не зная, куда пристроить свою гитару. Я быстро справляюсь с язычком на упаковке печенья, высыпаю содержимое на тарелку и протягиваю Иванову руку:

– Давай.

– На.

Чуть тормозя, он всучивает мне свою семиструнную поклажу.

– Нет. Букет.

– Аааа!

Иванов достает помятые цветы из рюкзака. Знает, что Майя обожает именно эти. Но ему-то не известно, как она ревет – душераздирающе, в голос, – когда, завядшие, они отправляются в мусорное ведро. Еще несколько секунд он раздумывает: позволить мне повозиться с цветами или сперва вручить их Майе лично в руки.

– Да давай уже!

Я не люблю цветы. Тем более тюльпаны. Но с должной заботой отношусь к подарку для Майи. Удалившись в поисках вазы, я позволяю парочке на какое-то время остаться наедине. Вообще-то, мне бы стоило уйти совсем, чтобы не вмешиваться в их дела. Но, боюсь, без моего надзора Майя так и не решится на серьезный разговор, а начнет опять трепаться о любимых сериалах, русских поэтах и несправедливо завышенных ценах на детские кроватки. Так что я не заставляю себя ждать.

Иванов, хитрый ползучий гад, сидит уже рядом с Майей, уцепившись ладонями в собственные колени. Скромно улыбается и глядит смущенно. Майя улыбается в ответ.

Не удосужившись даже набрать цветам воды, я поскорее ставлю вазу на стол, нарушаю тем самым безмолвную идиллию происходящего и присаживаюсь на хиленькую табуретку.

– Итак…

Майя не сразу разгадывает мой взгляд, предлагающий воспользоваться моментом для важного разговора. Но скоро ее улыбка пропадает, а лицо становится, насколько это возможно, серьезным.

– Так, Леша… Давай с тобой обсудим твою… твой… твое поведение.

Майе с трудом даются слова. Время от времени она отпивает из кружки, делая паузы и оттягивая неприятный момент, а я сижу, сложив руки на груди, и внимательно наблюдаю за ее попытками объясниться.

– Ты приходишь уже который раз. Соседи жалуются… Может больше не надо, а? Или хотя бы в другое время…

И это все? Это единственная проблема? А как же: «Я – беременная женщина, а ты – глупый мальчишка! Что у тебя есть, и что ты можешь мне дать?»

Нет, Майя никогда бы не сказала ничего подобного. В отличие от меня, конечно.

Иванов ежится под моим взором.

– Я… буду вести себя потише, – обещает он.

Из меня невольно вырывается смешок.

– Нет-нет, продолжайте, – отмахиваюсь я, когда две пары глаз устремляются в мою сторону.

Гитара одиноко жмется к стенке, и я беру ее в руки, сажусь поудобнее и начинаю медленно перебирать струны. Делаю вид, будто мне плевать на разговор. Будто я – часть интерьера. Часть гитары. И мы с нею вдвоем заменяем одну магнитолу.

А с лица не сходит насмешка.

– Как… ребеночек? – не скоро решается Иванов.

Видно, как ему неловко.

Майя заметно приободряется, когда слышит его вопрос.

– Хорошо! Ребеночек хорошо.

Ее руки механически ложатся на живот, словно в поисках подтверждения этих слов.

– Сегодня ночью гроза была…

– Да, я знаю.

– … так он немножко брыкался. Видно, уже перенял от своей непутевой мамы страх перед громом… Спасибо, что спросил.

Я – интерьер, я не вмешиваюсь.

– И за цветы спасибо.

Иванов молчит. Смущается. Майины глазки бегают между нами двумя. В итоге она просто берет печенье с тарелки.

– Уже половина седьмого, – изрекает Иванов, косясь на часы, когда на тарелке остается всего два залитых шоколадом сердечка. – Майя Львовна, вам пора собираться.

Его тон – слабая попытка казаться взрослым. Из меня снова вырывается смешок, но он похож на дребезжание струны, поэтому остается незамеченным.

А Майя и рада свернуть, наконец, наш неловкий завтрак.

– Ой! Правда? – Она вскакивает из-за стола, но прежде, чем уйти, на мгновение останавливается на мне взглядом: просит вести себя разумно.

Не добившись обратной связи, Майя обещает:

– Я быстро.

Нет никаких оснований верить ее словам.

Как только Майя скрывается за дверью, мои пальцы замирают на струнах.

– Ну вот, гитарку тебе настроила, – объявляю я и прислоняю инструмент к стене.

Иванов настороженно смотрит сквозь колышущее между нами воздух напряжение.

– Отличная гитара. Жаль, с хозяином ей не повезло.

– Опять за свое! – Парень складывает руки на груди и откидывается на спинку стула. – Объясни толком, чего ты от меня хочешь?

– Нет, это ты мне объясни! – Я подрываюсь с места, вытягиваю руки над столом и хватаюсь пальцами за воротник Ивановой рубашки. – Ты объясни мне, мальчик! Чего ты хочешь от Майи? Только не говори мне про вселенскую любовь к этому человеку, ладно? Ты – ребенок, а Майя – женщина. Беременная, между прочим. С двумя детьми сразу она вряд ли справится, а я помогать с тобою нянчится не буду.

Ну вот, не выдержала.

Мне хочется разразиться громом, хлынуть на Иванова кислотным дождем и растворить, чтобы от него ничего не осталось. Но даже кричать приходится шепотом, чтобы Майя не слышала.

Смятый под моим напором, Иванов в какой-то момент неожиданно меняется в лице. Он всем телом подается мне навстречу, готовый ответить что-то грубое, но вдруг замолкает, глядя куда-то мимо меня, и его лицо приобретает виновато-растерянное выражение. Я быстро разжимаю пальцы, буквально выбрасываю Иванова из рук, разворачиваюсь и ухожу из кухни, минуя Майю.

– Подожди, – просит она. – Ты не видела мою серебряную цепочку?

Я оборачиваюсь в дверях своей спальни. Майя стоит в коридоре, потерянная, и смотрит на меня так, что я тяжело вздыхаю и заставляю себя припомнить:

– Ты вчера снимала ее в ванной. Посмотри возле раковины.

Она кивает, и дверь за мной закрывается.

Перед тем, как уйти, Майя заходит, чтобы попрощаться.

– Не забудь про второй завтрак, – говорю я, обнимая ее за худенькие плечи.

– У нас в столовой очень вкусные салаты, – отвечает Майя возле моей шеи.

– Деньги есть?

Она кивает. Спустя несколько секунд я решаюсь напомнить:

– Я люблю тебя. Никто на свете не любит тебя так сильно, как я.

Майя снова кивает:

– Я знаю.