Читать книгу На заре земли русской - Татьяна Кононова - Страница 4

Когда они миновали черту города и встретились с большой толпой собравшихся воинов-дружинников, на улице уже светало. За рекой, где серо-голубое небо почти сливалось с водой, яркая полоса рассвета будто ножом – тонкой, уверенной линией – прорезала сталь густых, тёмных облаков, словно согревая отходящую ото сна землю. Всеслав окинул взглядом своих воинов, которых, очевидно, подняли и без объяснений отправили на сбор.

– Не раз мы ходили в походы в чужие края, – начал Всеслав, и голос его в тишине звучал громко, сильно, отдаваясь эхом. – Не раз с победою возвращались, а поражения наши наукой нам были. Говорил я с Ярославичами младшими, да не верю словам их. Задумали они не то, о чём мне давеча поведали. И сдаётся, не с миром они ушли. Через три дни соберёмся сызнова, и тогда уж будет разговор. Отстоим землю полоцкую! – с этими словами, прозвучавшими особенно ярко, князь резким движением вытащил меч из ножен и взметнул правую руку вверх. Первый луч солнца блеснул на начищенной стали, уцепился за окончание меча, и тем, кто не совсем ещё оставил веру языческую, показалось, что сам Даждьбог направляет князя Всеслава.

– Отстоим! Отстоим! – раздались нестройные голоса из окончательно проснувшейся толпы. – Не было ещё такого боя, чтобы без чести для тебя, княже!

Всеслав улыбнулся чуть заметно, слыша эти искренние выкрики. Никогда ещё дружина не подводила его, всегда он мог быть уверен в своих ближайших воинах. И действительно, сражения, в прошлом обернувшиеся не лучшей стороною, стали наукой, началом чего-то большего, чем простые походы. Всеслав чувствовал, что хоть кто-то из приезжавших к нему князей да и не останется верен своему слову, и хотя они все – все Ярославичи – целовали крест на сохранении мира на земле русской, не было к ним доверия. Черниговский правитель давно хотел подчинить себе и северные земли на реке Двине, посему, нарушив обещанный мир, готовился обрушить своё войско на Полоцк. Всеслав с дружиною хотел опередить его, чтобы, в случае поражения, оно не было столь позорным.

После сбора Всеслав вместе с Димитрием вернулись обратно в Полоцк. Димитрий очень волновался, ведь никогда ранее ему не приходилось участие принимать в сражении или войне. Кольчуги по размеру ему не нашлось, и нельзя было без улыбки взглянуть на него, неловкого, неуклюжего в непривычном тяжёлом одеянии. Оружием юношу пользоваться никто не учил, это и ему самому было странно, ведь в его годы отроки неплохо владели и мечом, и кинжалом, и тугим луком.

– Димитрий! – окликнул его Всеслав с порога. – Спустись, потолкуем!

Юноша вышел на двор, где князь уже ждал его. Оперевшись обеими руками на щит, немного вошедший в землю заострённым концом, он задумчиво смотрел в небо, уже по-осеннему голубое, светлое. Заметив, что Димитрий уже стоит рядом и тоже разглядывает безоблачную синь, Всеслав произнёс:

– Не подумал я, решив тебя с собой взять. Ты оружия в руках не держал ранее… Не спорь, – прервал он Димитрия, собравшегося ответить, – драться ты не умеешь. Многому научить тебя я не сумею, потому будет моя вина, случись с тобой что. Бери, – неожиданно Всеслав протянул Димитрию меч, который до этого держал в левой руке. Правой же рукой привычным движением вытащил свой меч из ножен.

Оружие было тяжёлое, дрогнула непривычная рука Димитрия. Привыкать к нему и раздумывать было некогда, первый выпад со стороны учителя уже был сделан. Перехватив рукоять меча поудобнее, Димитрий рубанул им воздух наискось и едва не выронил. Нахмурился Всеслав, но этого стоило ожидать. Димитрий взрезал мечом пространство перед собой ещё раз, и снова плохо.

Стыдно юноше за невежество своё, а что поделаешь! Раз за разом, взмах за взмахом, уже руки не держали меч, который, мыслил Димитрий, отлит не из железа, подвижного и послушного, а из тяжёлого свинца… Парень начал уставать, в кольчуге, надетой на льняную рубаху, и в шлеме, иногда спадающем на глаза, было очень жарко, пот градом катился по лицу его. Димитрий, не державший до того полудня оружие в руках, смог наконец почувствовать себя настоящим, взрослым мужчиной, хоть и не научился ещё достойно владеть мечом.

– Злата! – обрадованно окликнул он, заметив девичью фигурку подле дверей терема. Девушка обернулась, увидела, кто звал её, подбежала, поздоровалась с братом лёгким кивком головы.

– Совсем взрослый стал, Митя, – она поправила сползший шлем юноши. – Летит время.

– Здравствуй, Злата, – улыбнулся Всеслав, поглядев на неё. Она с ответной улыбкой слегка наклонила голову, но тут же отворотилась. О чём они шептались с Димитрием, Всеслав не слышал, да и не хотел слушать, только сквозь серые, беспросветные и невесёлые мысли его прорвался солнечным зайчиком звонкий девичий смех, и тут же забыл он, о чём думал, о чём спорил сам с собою. На какую-то неуловимую секунду он встретился взглядом со Златой, но, заметив это, она отвела глаза. Улыбка казалась натянутой, будто думала девушка не о том, о чём говорила с Димитрием.

Когда палящее солнце взошло в зенит, на улице стало и вовсе невозможно находиться, что было необычно для сентябрьских дней, в кои воздух уже остывал, и за полдень поднимался прохладный ветерок. Но сейчас, казалось, вся земля облита невидимой золотистой краской, раскрашена солнечным прикосновением. Пообещав Димитрию продолжить обучение его, когда хоть немного спадёт невыносимая жара, Всеслав поднялся к себе, но ни о чём думать не хотелось, а перед затуманенным взглядом всё ещё стояли милые черты Златы, не выходили мысли о девушке из головы князя с того самого вечера, как он впервые увидел её. Он вспомнил, как сим утром по дороге случайно признался своему стольнику в том, что всё-таки небезразлично сердце его к Злате, но не заботило его, понял ли эти слова Димитрий, и если понял, то как…

***

Влетев в дверь, Богдан случайно смахнул глиняный горшок с прибитой полочки. Заметив, что сделала его неаккуратность, юноша остановился, поднял вещицу, оперевшись руками о колени, попытался отдышаться. На грохот вышел брат его Андрей и поинтересовался о причине столь спешного возвращения и такого недовольства.

– Не могу я больше! – в сердцах воскликнул Богдан, обессиленно падая на широкую лавку и откидываясь спиной на деревянную стену. – К чёрту всё, хочу жить, как человек, а не как собака!

– Опять Изяслав из тебя гонца решил сделать? – с улыбкой спросил Андрей. Богдан, как ни хмурил брови, ответил на шутку.

Улыбка, широкая, открытая, была очень к лицу рыжеволосым братьям. Андрей был на три солнцеворота старше Богдана, но разницы меж ними почти не было заметно – юноши казались очень схожи собою. Оба высокие, плечистые, с неистово-рыжими волосами, то и дело падающими на загорелый лоб. Из-под спадающих прядей открыто смотрели тёмные зелёные глаза с некой хитринкой, солнечным лучиком прятавшейся в глубине взгляда, и, не зная братьев достаточно хорошо, можно было легко их спутать.

Богдану в жизни не то чтобы повезло больше – сам он так не считал, – но положение его в Киеве было более высоким. Сын старшего дружинника Владимира, он в четырнадцать лет стал стольником князя Изяслава Киевского, его первым помощником. Однако сам Изяслав не особенно-то жаловал своего ближайшего слугу, порой даже за человека его не считал, распоряжаясь им, как заблагорассудится. И поэтому Богдан – стремительный, свободолюбивый, весь состоящий из огня жизни и вечного движения – не любил своё положение, завидуя Андрею, простому дружиннику.

– Да будь моя воля, я бы и вовсе отказался ему крест целовать, – всё ещё сердито промолвил Богдан.

– Чего ж так?

– Не могу я ему служить, видит Бог, не могу! – юноша вскинул голову, рыжая чёлка упала на глаза. – Он трус и подлец, когда б не отцова воля, уехал бы я из Киева…

– Куда на сей раз? – полюбопытствовал старший брат, вставая и гася тлеющую в уголке лучину: и без того было светло.

– В Полоцк, – буркнул Богдан уже менее сердито, но всё ещё с нотками раздражения. – И чего я там не видел…

– А вот это ты зря! – заметил Андрей, садясь рядом с братом и хлопая того по плечу. Богдан недоумевающе посмотрел на него, ожидая продолжения сказанного.

– Я там, впрочем, не был, – продолжал Андрей, – но понаслышке знаю, что неплох удел сей. Народ мирный, почти весь православный. Места красивые, река там. Посмотришь заодно.

Богдан вскочил и начал мерить шагами просторную горницу. В тишине звук его шагов гулко отдавался эхом под сводами потолка.

– Люди, природа… Я даже не знаю, кто там княжит! А мне ему отдать велено послание от Изяслава.

Андрей почесал в затылке, повертел в пальцах тоненькую лучинку.

– О Всеславе Полоцком слыхал?

Богдан молча покачал головой. Да, ему когда-то слышалось это имя, но он понятия не имел, о ком тогда шла речь. Андрей тем временем прищурился, отведя руку с лучинкой чуть подальше, примерился, щёлкнул по лучинке тремя скрещенными пальцами – и переломился тонкий выструганный стволик, поник.

– Чародей, сказывают, – молвил Андрей, окончательно доламывая щепку. – Кто-то говорит – оборотень.

– Сказки, – фыркнул Богдан.

– Сказки, не сказки, а правитель он, говорят, хороший, – возразил Андрей. Во время разговоров он привык занимать чем-нибудь руки и теперь, разделавшись с лучиной, переплёл пальцы замком, по своему обыкновению. – Только он с Изяславом-то не особенно в дружбе, осторожен будь: ведь ты от него, как-никак.

Однако в самом Полоцке Богдан позабыл о всех своих страхах и волнениях: городок был поистине красивым и уютным, хоть и маленьким, в столь ранний час, когда Богдан миновал городскую черту, людей на улицах почти не было. Юноше показалось, что в этом уделе даже воздух немного иной, и дышится по-другому. Отыскать княжеский терем не составило труда: из всех зданий он выделялся яркими наличниками, красотой постройки и высокими окнами. Серый предрассветный туман стелился по дороге, солнце ещё не взошло, и в одном из окон Богдан заметил дрожащее пятно света. Конечно, было ещё совсем рано, но кто-то уже не спал.

Войдя, Богдан был удивлён. Несмотря на внешнюю красоту, внутри было всё совершенно обычно, разве что чуть больше узоров и украшений на дереве. Стражи не было, и Богдан шёл спокойно, не оглядываясь. Перед высокими массивными дверями в замешательстве остановился, покрутил в руках свёрнутую грамоту, подёргал полу дорожного плаща. На всякий случай перекрестился. Поднял правую руку. Тихонько постучал.

– Не заперто! – послышался приглушённый голос. Дрогнувшей рукой молодой человек отворил дверь и, озираясь, вошёл.

Горница была небольшая, светлая и вполне уютная. По углам в подсвечниках – свечи, напротив двух широких окон – большой стол из тёмного дерева. Мебели немного, только самое необходимое. И тем не менее, пустой горница не казалась.

При появлении Богдана Всеслав поднялся, слегка наклонил голову и по христианскому обычаю протянул гостю правую руку. Отвечая на рукопожатие, киевлянин почувствовал теплоту его ладони.

– Что за дело такое спешное, что ты из самого Киева мчался? – спросил Всеслав, мельком оглядывая нежданного гостя. Одежда Богдана и впрямь выглядела не очень хорошо: запылившаяся с дороги и кое-где порванная, она не представляла из себя подобия богатого одеяния. Тёмно-бордовый плащ внизу совсем истрепался и стал похож на бахрому. Богдан поклонился, коснувшись рукою деревянного пола, и, вновь выпрямившись, подал Всеславу письмо.

– Великим князем Киевским Изяславом велено отдать тебе сию грамоту.

– О чём?

Богдан молча пожал плечами. Послание он не читал, считая подглядывание делом бесчестным. А честь юноше была всего дороже.

По мере прочтения грамоты князь Полоцкий изменился в лице, задумчиво закусил губу, и меж тёмных его бровей легла суровая складка. Стольник Изяслава внутренне напрягся: что-то, видать, нехорошее передал великий князь своему удельному наместнику. Однако Всеслав скоро совладал с собой, снова стал так же спокоен.

– Что ж, спасибо… Богдан, – тихо промолвил он. Имя молодого человека произнёс так, будто забыл его, а теперь случайно вспомнил. Тому пришли на ум слова Андрея – вероятно, и впрямь Всеславу доступна какая-то высшая сила, не земная, не христианская, обычному человеку неведомая.

– Откуда знаешь прозванье моё?

– Как же тебя не знать, – усмехнулся Полоцкий, медленно сворачивая письмо и вновь поднимая глаза на гостя. – Али запамятовал, как под Новгородом отряд за собой поднял?

Богдан нахмурился, провёл влажной от волнения рукой по лицу, пытаясь вспомнить. И то правда, было такое дело… Прошлой весною, первым месяцем, когда снег ещё не сошёл и забивался пешим в сапоги, а лошадям мешал переставлять ноги, Всеслав со своей дружиной приходил под Новгород и требовал сдачи города. Мирным путём Изяслав вопрос решать не захотел, потому что терять город было ему не на руку, и вывел он против кривичей свою дружину. Численностью воины, стоявшие за Новгород, сильно превосходили дружинников северного удела, и через какое-то время войско Всеслава обратилось в бегство. Битва была недолгой, но немало крови пролилось в тот день. На какую-то минуту стольник Изяслава воскресил в памяти те события. Первое сражение, в котором он был. Холод, пронизывающий ветер, с неба не пойми что – то ли дождь, то ли мокрый снег. Руки, сжимающие тяжёлый меч, замёрзли и почти не слушаются, и Богдан, прижавшись спиной к стволу дерева, переводит дыхание и растирает ладони грязным снегом, больше пачкая их, чем согревая. Подле него в сырую землю воткнут острым концом щит, из-за ствола отлично видно происходящее. Ещё минута, проносится в голове у юноши, ещё минута, и вернусь к своим. Страх сковывает душу, заставляет опускать руки. Богдан не боится смерти, он даже сам не может толком сказать, отчего ему так страшно на поле боя, и ведь трусом не слыл он. Собравшись с силами и выбежав из укрытия, он сталкивается с воином, отступающим в просеку. То Ярослав, один из старших дружинников, сильный, славный в бою человек. Он оттаскивает с поля боя кого-то и, заметив Богдана, просит подсобить. Стольник князя Киевского видит – нет доспехов на молодом воине, рубаха, насквозь пропитанная кровью, затвердела на холоде. Узнаёт его… Опустившись рядом на колени, помогает Ярославу уложить Андрея поудобнее. Вместе с тихим стоном с губ старшего брата срывается имя младшего. Богдан приникает к самому лицу того, слушая.

– Иди… Туда иди… Наши там… А коли вернёшься… Олюшку… Не оставь…

Андрей кашляет, задыхаясь, чуть приподнимает голову, на серую ткань рубахи стекает тоненькая струйка крови. Богдан рвёт белый подол косоворотки, забыв о вежливости, приказывает Ярославу поднять пострадавшего, неумело перевязывает рану его. Андрей без сознания, и младший брат осознаёт, что отряд его остался без командира. Оставив раненого, в считанные секунды оказывается он на открытой местности, не помня себя, что-то кричит, кому-то машет, бежит вперёд. Спотыкается, падает, встаёт, чувствует сквозь ткань одежды холод мокрого снега. И видит, что за ним вслед бегут, едва удерживая тяжёлое оружие в руках, кто-то что-то шепчет, беззвучно шевеля губами: то ли ругается, то ли молится, непонятно… Молиться-то особливо некогда было. Помня об Андрее и об оставшейся в Киеве несовершеннолетней ещё сестре Ольге – Олюшке, как её ласково называли братья меж собой, – Богдан бережётся от ударов и слышит будто со стороны, как звенит его меч, ударяясь о чужое оружие или щит. Ничего вокруг себя не видит, перед глазами у него – брат старший, бледный до синевы, обессиленный, кашляющий кровью. Только в какой-то момент он соображает, что противник его – человек не простой. И оружие у него не то, и доспехи не те, и мечом он владеет прекрасно…

Поняв, что именно гостю его вспомнилось, Всеслав молчал, не спрашивал ничего. Богдан мыслями снова оказался там, в том страшном дне. То был, наверно, почти единственный раз, когда он не завидовал старшему брату. Сейчас Андрей пребывал во здравии, но память о событиях, не столь давних, осталась у братьев надолго. Когда Богдан тряхнул головой, отгоняя плохие воспоминания, в горнице будто вспыхнула искра от взметнувшейся копны его рыжих волос. В упавших на лоб его прядях запутался первый солнечный лучик, за окнами начинало светлеть.

– Гостем не останешься? – спросил Всеслав, будто позабыв о письме из Киева. Богдан был немного удивлён тому, что полоцкий князь отнёсся к нему вполне хорошо, несмотря на то, что юноша был близок Изяславу. Однако от приглашения вежливо отказался, сославшись на то, что ему было велено воротиться тотчас: в этих словах была и доля правды. Задерживаться в Полоцке надолго Богдан и сам не планировал и, убедившись, что от него более ничего не требуется, засобирался в обратный путь.

Выходя из ворот с княжеского двора, Богдан снова подумал о том, что князя Полоцкого в народе кое-кто называет чародеем или оборотнем, и решил, что вряд ли это правда, даже если кто-то и думает. Ведь не может такой сдержанный, не скрытный человек, с которым вполне легко, быть колдуном. Колдуны, они… Они другие. В их глазах горит какой-то нехороший огонь, а душа у них чёрная, холодная, как у самого дьявола. Богдан не боялся их, но после опыта общения с волхвами недолюбливал людей, связанных со столь не божеским занятием.