Читать книгу На заре земли русской - Татьяна Кононова - Страница 8

Димитрий гнал коня, почти не давая ни себе, ни ему отдыху. Четыре ночи, пять сотен вёрст оставил он позади, добравшись до Киева. В стольном городе бывать ему не доводилось, и оттого ему было всё ново и интересно, однако разглядывать, присматриваться и мешкать было некогда.

Димитрий понятия не имел, как ему найти Василько, здесь ли он, кто он и жив ли он вообще. По рассказам Светланки, прошло немало солнцеворотов с той поры как уехал из Полоцка Василько, и шансы отыскать его были очень и очень малы. Димитрий медленно шёл по улицам пригорода, осматриваясь и приглядываясь. Повсюду были люди: яркие, что-то быстро говорившие, предлагавшие. Они все чем-то торговали, с кем-то ругались, куда-то спешили, и Димитрию Полоцк казался роднее, уютнее, тише.

Постепенно пыл его угас. Среди многочисленных киевлян, не имевших никакого отношения к великокняжескому престолу, отыскать одного человека, которого никогда не видел, было практически невозможно. Размышляя таким образом, Димитрий добрался до городских ворот, и тут же дорога ему была преграждена длинными копьями.

– Кто таков? – спросил один из охранявших ворота стражников. Юноша на секунду задумался, стоит ли говорить правду, но врать он не умел – пылающие щёки и дрожащий голос выдали бы его, и он по совести назвал своё имя.

– В стольный город зачем приехал?

– Обучаться, – тут Димитрий уже не мог не солгать. – Обучаться… у золотых дел мастера.

Копья раздвинулись. Путь был открыт. Взяв коня под уздцы и стараясь не глядеть на стражников, Димитрий вошёл в город. Для стражников слова его прозвучали настолько убедительно, что он и сам себе поверил. И через какое-то время пришла к нему весьма недурная мысль – что, если действительно податься в ученики ему? И при делах будет, и причина, по которой сможет он проводить время в Киеве, появится, и из разговоров окружающих его людей что-то, вероятно, новое для себя сможет узнать.

Киев поразил его своим великолепием. Повсюду было очень людно, шумно, ярко. Дома, что побогаче, выделялись из общего коричнево-серого вида алыми или синими изразцами на ладно сложенных бревенчатых стенах, резных оконных наличниках. В воскресный день, когда толпа горожан подхватывала и уносила неведомо куда, тем более в незнакомом городе, отыскать Василька не представлялось возможным. Остановившись за углом, Димитрий перевёл дух и обратился к одному старичку с корзинами, вид которого внушал какое-никакое доверие: у него было открытое, спокойное лицо, выцветшие от старости серо-голубые глаза улыбались, в уголках их лучились морщинки.

– Дедушка! Не ведаешь ли, где я найти могу золотых дел мастера в сих местах?

Старичок остановился, провёл сморщенной, но крепкой ладонью по своей коротко остриженной седой бороде, медленно обернулся на голос юноши и, опустив на дорогу свои корзины, ответил вопросом на вопрос:

– А ты кто таков будешь? Нынешний ученик?

– В ученики шёл. Так где искать его?

– А искать не надо, я мастер и есть, – тепло улыбнулся дедушка, глядя как бы не на Димитрия, а сквозь него. – Ну, ино пойдём, сокол. Давно ко мне ученики не приходили, да чтобы и по своей воле. Возьми часть корзинок, сподручней мне будет.

Димитрий взял у старичка корзины, которые оказались довольно-таки не лёгкими, и пошёл за ним. Мастер же передвигался очень медленно, будто во сне, опираясь одной рукой на бревенчатые стены домов. Путь до скромной обители ювелира был не так уж и близок: жил мастер на краю города, в отдалении от шумной торговли, богатых дворов и нахальных мальчишек, снующих туда-сюда под ногами и так и норовившими что-нибудь утащить. Однако дом его не выглядел бедным, старым. Чистый, аккуратно построенный из гладко обструганных досок, он, казалось, мог бы простоять ещё полвека, а то и более. Мастер забрал у Димитрия корзины, нагнув голову под притолокой, вошёл в дом и приглашающим жестом предложил зайти и своему спутнику.

Пока золотых дел мастер разбирал свои вещи из принесённых корзин, Димитрий присел на ближайшую лавку и осмотрелся: в самом жилище тоже было очень уютно. Печь топилась по-белому, труба скрывалась где-то за потолочными балками, и её не было видно. На небольших окошках висели чистые, кое-где заштопанные занавески. Посередь избы располагался широкий и длинный деревянный стол почему-то на шести ногах вместо четырёх, в красном углу тлела лампадка перед несколькими иконами, а вдоль стен рядком стояли, видно, самодельные лавки. Горниц было две – одна общая, где все домочадцы собирались вечерами, а вторая задняя, где готовился ужин, штопалось платье и складывались излишки дров из поленницы. Из этой задней горницы вышел молодой парень, верно, солнцеворотов девятнадцати иль двадцати от покрова. Что-то в его внешности было необычным, каким-то женоподобным – то ли длинные чёрные локоны, уложенные на византийский манер, то ли пронзительно-синие яркие глаза, равнодушно скользнувшие по Димитрию и тут же опустившиеся и скрывшиеся под густыми чёрными ресницами, оттенявшими бледные щёки. Из рук, белых, необычно изящных, точно выточенных из мрамора, незнакомец не выпускал резную рукоятку стального клинка, украшенную мелкими сверкающими камушками.

– Здравия тебе, отец, – поклонился он, здороваясь с мастером. Тот очень тепло ответил ему, обняв, хлопнув по плечу. Отец и сын не были похожи совершенно: ни речью, ни лицом, ни даже манерами. Можно было подумать, что мать незнакомого юноши была не славянкой, а какой-то заморской княжной. – Кто это с тобою?

– Ученик мой теперешний, – ответил старичок. Его крепкие, узловатые пальцы быстро-быстро прошлись по лицу и плечам сына, словно тот видел руками. Видел… Руками? Выходит, золотых дел мастер слеп?

– Как звать тебя, молодец?

– Димитрием.

– Откуда будешь? – спросил юноша, сын ювелира. Отчего-то он Димитрию сразу не понравился: немного нагловатый, внешне непохожий на отца, человека тихого, приятного, улыбчивого. Тонкие губы юноши стянулись в алую ниточку улыбки, но была она холодна, как лёд, и не приветлива вовсе.

– Из Полоцка я, – тут Димитрий решил быть честным. – А тебя как звать?

Молодой киевлянин откинулся чуть назад, опираясь спиной на бревенчатую стену и слегка запрокидывая голову, отчего чёрные кудри разметались по широким плечам, а на лицо, и без того бледное, легла лёгкая тень.

– Василием кличут, – словно нехотя молвил он, растягивая слова. – Васильком в детстве звали.

Димитрий с трудом удержался, чтоб не вскрикнуть от изумления. Вот он, этот самый Василько-Василий, о котором Светланка намедни говорила! И похож он на приближённого ко двору княжескому, ей-богу, похож! И очи у него глядят не так, и речь не такова, и сам-то он держится не по-простому!

– Был я в твоём Полоцке, делу ратному обучался, – тем временем продолжал Василько, снова меняя позу и облокачиваясь на стол, так что его руки оказались совсем близко от сжатых ладоней Димитрия, и юноша неосознанно чуть отодвинулся – холодно было подле этого человека, небезопасно, чувствовало сердце Димитрия. Однако ж с каждой фразою его Димитрий всё более убеждался в том, что нашёл того, кого искал. – Ничего там нет, и людей хороших нет. Помню я, была одна девчонка, дружинника дочь, добрая да красивая, жаль только, маленькая!

При этих словах Василий расхохотался, жеманно приоткрыв тонкие губы и закрыв глаза, а Димитрий вспыхнул и, почувствовав, что краснеет, прижал прохладные ладони к разгорячённым щекам.

– Не Светланка ли?

– Она самая! – смех Василька тут же оборвался, застыв на верхушке, рассыпался невидимой пылью, и голос зазвучал с нотками лёгкого удивления. – Откуда ведаешь про неё?

– Так, – уклонился от прямого ответа Димитрий, но проскользнула мысль у него, что собеседник не поверил ему, заподозрил что-то неладное. А хотя что можно подумать? Равно сам сказал, что нет в Полоцке ничего хорошего.

– Иди за мной, Димитрий, – вдруг вырвал юношу из раздумий голос мастера. – Наше дело тебе покажу.

– Погоди, отец, звать его, – Василько вдруг поднялся, вышел из горницы, и голос его, посерьёзневший, чуть охладевший, донёсся откуда-то из задних покоев. – Поди сюда, Димитрий, аль как там тебя?

Юноша повиновался. Времени осматриваться много не было, но он отметил, что женщин в доме нет. Прислуга в полуденный зной куда-то разбежалась, а ювелир, верно, был вдовцом. В горнице Василька было будто бы просторнее и светлее, нежели в остальных частях дома. Мебели почти не было – широкая постель, два сундука и резной стул, очевидно, ручной работы. Зенитное солнце роняло масляно-жёлтый квадрат на пол, на его часть, находившуюся прямо против окна, и даже сквозь обувку Димитрий чувствовал, что дерево пола нагрето.

– Сменил бы платье с дороги, – неожиданно голос Василька раздался за спиной вошедшего юноши. – Могу тебе свою рубаху дать, примерь, ладно ли?

Димитрий скинул серую льняную рубашку, на несколько секунд подставил обнажённую грудь солнцу. Вспомнив о том, что не один он, и что Василько всё ещё стоит, оперевшись плечом на дверь, и смотрит на него, Димитрий смутился под пристальным взглядом того и быстро переменил одежду. Чистое льняное платье Василька было ему великовато, но дело легко поправлялось шелковым поясом. Вдруг Василько приказал каким-то странно хриплым, словно отчуждённым голосом:

– Ну-ка, поворотись да подыми одёжу… Иль привиделось мне…

Димитрий обернулся к нему и дрогнувшей рукой приподнял край рубахи. Гладкой змеёй пояс скользнул под рукой и беззвучно упал на деревянный пол. Глаза Василька и Димитрия встретились, и немой вопрос, изумление, какой-то страх были во взгляде киевского дружинника. Секунду-другую поглядев в светлые, широко распахнутые глаза Димитрия, Василько опустил взгляд и почти что шёпотом спросил:

– Откуда это у тебя?

В свою очередь, Димитрий так же опустил голову и увидел на груди своей широкий, не до конца затянувшийся шрам. Зажившая рана к той поре почти перестала его беспокоить, он и позабыл о ней, но какой-то необычный страх этот след вызвал у Василька. Тот молча смотрел то на Димитрия, то на шрам его.

– То в вересень-месяц, – молвил юноша, опуская край рубахи. – В сече с ратниками князя Всеволода…

Василько побледнел, его пальцы крепко сжали край бревна, чуть выступающего из ряда других, гладко обструганных. Лицо его, всегда спокойное и слегка нагловатое, выдавало волнение.

– Это ты был, – наконец с трудом выдавил из себя молодой киевлянин, касаясь рукой локтя Димитрия. – Точно, ты… Вспомни… Я сперва промахнулся, а после…

Воспоминание об этом ярким сполохом ворвалось в сознание юноши. Он отчётливо, до мельчайших деталей помнил события той ночи. Разговор с Всеславом, неожиданное нападение дружины Всеволода, неосознанный, давящий страх перед убийством и перед смертью, наконец, поединок с молодым ратником, а потом – резкая боль в правой стороне груди и пустота. Димитрий взглянул на Василька, пытаясь восстановить в памяти образ своего тогдашнего противника, который помнился ему лишь обрывками: молодое, не искажённое страхом лицо, яркие синие глаза…

– А ты ведь ненавидел меня тогда, – лёгкая, будто смущённая улыбка тронула губы дружинника. – Я ведь чуть жизнь у тебя не отнял?

Не нашёлся Димитрий, что ответить – смешались в глубине души чувства все. И, прислушавшись к себе, он понял, что ничего не чувствует к Василько – ни ненависти, ни чего-то такого, что было бы грехом. Он понимал, что, вероятно, не по своему желанию Василько против него сражался, что будь они знакомы ранее, возможно, и не стояли бы они друг против друга. Рука Василька чуть сжала похолодевшую руку Димитрия, и он ответил на это неожиданное рукопожатие, тряхнув ладонь своего нового знакомого.