Читать книгу Чертова любовь, или В топку классиков - Татьяна Никоненко - Страница 8

– Олеся, как ты думаешь, не слишком так нарядно будет? – Я стою в серебристой водолазке и в бриджах, почти как первый день в университете, только красные бусы не надела.

Наши одногруппницы-бельгийки устраивают очередную вечеринку, они живут прямо над нами, а потому идти совсем недалеко. Мы продолжаем подолгу выбирать наряды на вечеринки. Если в клуб в своем городе я не могла заявиться не в платье, а еще не могла я заявиться в платье, в котором уже была, то здесь происходит обратный отбор.

– Нет, Ксю, очень уж официально получается, – быстро резюмирует она, – может, тебе рубашку красную с джинсами и хвостик сделать?

Голова у меня и правда не первой свежести, а помыть не успею. Надеялась, что она еще прослужит мне сегодня, а она после утренних пробежек по этажам совсем устала и начала маслиться.

– А мне как? – Олеся стоит в футболке с героями Диснея, сверху надет синий вязаный кардиган.

Какая же она все-таки стиляга!

– Классный выбор, ты, как всегда, супер, и не слишком нарядно, и стильно. – Я немного завидую, у нее так легко все получается.

Мы берем пиво и поднимаемся на второй этаж.

Я вижу опять сдвинутые столы в гостиной как у нас, такой же замызганный ковролин, только стены совсем пустые, белые.

Мы быстро здороваемся с теми, кого знаем. А знаем мы уже многих. Прошел месяц нашего пребывания в Нидерландах. Мы стали немного спокойнее, меня больше не бросает в крайности на вечеринках.

Задерживаемся немного с чехом и чешкой, нам нравится общаться, мы как будто немножко родные. Хотя потом окажется, что чех ненавидит коммунистов, и нам за причастность к коммунистическому прошлому периодически будет прилетать, но это позже.

Я исподтишка смотрю вглубь комнаты на своего ирландца: высокий, длинные волосы, которые постоянно закрывают глаза, а он их даже не откидывает, смотрит как из домика своими зелеными большими глазами с ресницами как у Барби.

Улыбается, он всегда улыбается, и такой нежный.

Подхожу к нему, хоть и тяжело пока понимать его акцент, но не зря же мы уже договорились о поездке в Германию вместе. Одним днем. В Мюнстер.

– Привет, Инн! Как дела? – Я сполна освоила эразмусский этикет и уже не боюсь вот так подходить.

– Привет, Ксуюша, Олэйся! У меня отлично – вот! – Он показывает на свою бутылку пива и смеется.

Нам трудно привыкнуть, что ирландцы напиваются просто как гномы из «Властелина колец», чем пьянее – тем ценнее. Не знаю уже, что ценнее – вечер или сам ирландец, который его абсолютно не помнит на следующий день.

Его друг Гарри что-то шутит и зовет его.

Я разочарована, но не удержишь же.

– Си ю!7 – бросает он мне и продолжает улыбаться.

Гарри задумал соревнование, кто больше выпьет, с корейцами. Корейцы обожают наших двух ирландцев, а от всех остальных шарахаются. Наверное, сошлись на том, что их английский тяжело понимают другие нации, а может, игра в футбол или общая пьянка.

Вдруг слышится шум, и комната разражается смехом. После огромного стакана коктейля из водки, пива и вина самый высокий кореец падает на своих друзей, они оттаскивают его к стене и дают нежно съехать по стенке. Он, кажется, спит.

Я поворачиваюсь и смотрю на Олесю от безысходности: почему никто на этих вечеринках не играет в игры, чтобы все общались, знакомились, чтобы вот с этим Инном сблизиться. Неужели надо просто напиться?

Нам девятнадцать, но мы пока еще ни разу не напивались, чтобы хвастаться другим о ночи с белым другом. Разве что после пищевого отравления.

Мои родители не прятали от меня алкоголь и по праздникам, с подросткового возраста, могли налить вино, иногда давали даже коньяк на пробу.

До сих пор помню приторный и терпкий вкус кагора. Его просто невозможно было выпить много из-за сахарности. Я делала несколько глотков из рюмки на короткой ножке, и мое желание пить выветривалось. Дедушка подливал каждый раз после произнесенного тоста в рюмку, из которой не убывало, поэтому, когда мы вставали из-за стола, моя рюмка была еще полнее, чем до застолья.

А среди сверстников я боялась пить. Мне было комфортно в своей роли, меня приняли хорошей заучкой, иногда посмеивались, но на мою защиту вставала подружка с острым языком, и все быстро затыкались.

Среди моих дворовых друзей пили все, и пили помногу, и даже моя подружка рассказывала мне истории. Но при мне она не пила. Мне не нравилось, во что превращались люди после выпитого, пугали кислотного цвета банки: «Ягуар», «Отвертка», «Отмычка», «Закручка». Первые доступные коктейли. Мне не нравилось терять контроль, я боялась последствий. Береги платье снову, а честь смолоду.

Однажды, в четырнадцать лет, я дала слабину на Исаакиевском озере.

В новой компании – мне и моей подружке нравились двое ребят оттуда. А поэтому хотелось показаться очень взрослыми и крутыми, не упасть в грязь, так сказать.

– Ксю, ты реально, что ли, «Отвертку» никогда не пробовала? – Юля, девочка с большими зубами и боксерскими кулаками, открыто смеялась надо мной так некстати. Максим, которого выбрала я, смотрел на меня с улыбкой – смеется?

– Я же говорю, мне не нравится вкус алкоголя. – Чутье подсказывало, что не время было начинать свою алкогольную карьеру вдали от дома с не очень знакомой компанией.

– Ксю, поверь, «Отвертка» тебе понравится. Это как лимонадик, да попробуй, че ты как целка мнешься, ей-богу. – Юля не сдавалась и притянула ко мне внимание всей компании. Я искала защиты у своей лучшей подружки, как всегда, но она была слишком очарована тем, другим, парнем и уже приняла из его рук «Отвертку».

Мы сидели на двух бревнах, напротив друг друга, а между нами было пепелище. Кто-то использовал это место для жарки шашлыков. Под ногами валялся мусор.

Я никогда не была у этой части озера. Мусор злил меня, эти ребята смеялись надо мной, потому что я была слишком умной и воспитанной, училась в лицее и никогда не пробовала «Отвертку». Да что я знала вообще об этой жизни?

Я спасовала.

– Ну ладно, попробую. – Я потянулась за пластиковым стаканчиком.

Мне налили из литровой ярко-оранжевой бутылки – еще чуть-чуть, и выплеснется.

Все смотрели на меня, а я пыталась взять контроль над всеми мышцами своего лица, чтобы не икнуть, не закашляться, как это уже произошло с первой попробованной мной сигаретой. Одним словом, чтобы показать, что я не пью алкоголь потому, что мне вкус не нравится, а не потому, что я слабачка.

Во рту стало апельсиново, никакого вкуса водки. И правда лимонад. Я улыбнулась, все вокруг заулюлюкали и засмеялись.

Обманувшись лимонадностью, я выпила свой стакан очень быстро. Водохлеб с детства не меняется. Лимонады я всегда любила.

Кто-то пошутил, и я слишком сильно для себя начала смеяться. Испугалась. Повернулась к подружке, а озеро поехало. Я схватилась за бревно, но тут же отпустила, боясь, что кто-то другой заметит, что я опьянела.

Опьянеть было еще более стыдно, чем не пить.

Я запаниковала, вцепилась в ладонь своей верной подружки и прошипела ей, чтобы она пошла со мной в туалет.

Подружка сдавила руку и помогла подняться.

Как все-таки хорошо, что она всегда со мной, надежно.

Я сосредоточилась так сильно, чтобы не шататься, что не стала хоть сколько-нибудь огибать высокую траву, которая царапала ноги.

– Ксю, блин, ну ты и тропку выбрала, там вон дорога была в двух метрах! – подруга яростно шипела мне в спину, но шла за мной, как и я, в коротких шортах, царапая ноги.

– Лель, еще чуть-чуть, и я упаду здесь, ты вообще что тогда будешь делать? Мне так плохо, я ничего не соображаю, все едет. – Я почти плакала.

– Ой, блин, Ксю, все так плохо? Вот блин, что я твоим родителям скажу, они и так вот меня видели недавно по дороге курящей, стыдно-то как. – Невообразимо, но мнение моих родителей мою подружку интересовало куда больше, чем мнение собственной матери.

– Лель, слушай, я хочу попросить тебя об одной вещи, – сказала я серьезно, но оступилась. Поэтому «вещь» окончилась пискляво. – Лель, пожалуйста, проконтролируй, чтобы я не наделала делов, и не позволяй больше пить. – Я закончила очень торжественно, на глазах навернулись слезы.

– Лель, а еще я так тебя люблю! – Я уже всерьез начала плакать и потянулась к ней с объятиями.

– Ну началось, Ксю, если ты пьяная всегда такая, то лучше и правда тебе не пить.

Мы посидели вдали от всех, в высоких кустах. Я протрезвела, и мы пошли обратно. Максим сидел рядом с Юлей и улыбался ей.

– Поехали домой, – шепнула я своей верной подружке. Вечер не удался.

После этого случая я пила алкоголь, но всегда очень быстро останавливалась и очень четко видела ту черту, после которой я лишусь контрольного пакета акций. Я позволяла инвесторам отжимать не больше 20—30%, а дальше стоп.

Олеся тоже любила контролировать ситуацию, а потому нам было очень комфортно вместе. Но закралось подозрение, что именно из-за этого мы остаемся вне студенческих тусовок, у нас так и не появилось друзей, как в фильмах или в рассказах. Было очень грустно предполагать, что количество выблеванного в туалете так сближает людей, но, похоже, это было правдой.

Вот и теперь опять казалось, что наша любовь к трезвости оставляет нас за какой-то невидимой границей веселья. Мы как будто внутри, но за стеклянной стеной.

Я расстроилась, мне все чаще и чаще становилось скучно на этих вечеринках: от мимолетности разговоров, обсуждения все время одной и той же темы, постоянной смены людей, – не хватало то ли веселья, то ли глубины.

Инн сбежал от Гарри и идет ко мне.

Грустные мысли меня быстро покинули, я сооружаю свою самую лучезарную улыбку, а он останавливается, не дошедши.

У какой-то новенькой – подружки бельгиек, они его активно знакомят. Эта подружка красивая, глаза голубые, конский хвостик как у меня, только голова, конечно, чистая, а волосы светлые.

Я расстроена и ухожу в другую сторону, там на подоконнике лежит одиноко сдутый белый шарик. Остался от какой-то другой вечеринки – может, день рождения был у соседа бельгиек.

Я его немного надуваю, перетягиваю посередине, а потом нажимаю поочередно то с одной, то с другой его стороны, гоняю воздух. Олеся болтает с какими-то девицами, нашла с кем, но у нее парень есть в России. Не то что у меня…

Вдруг мне попадается фломастер на глаза, я подхожу к столу, чтоб взять его, и вижу Муниба. Кто позвал его? Он не из нашей группы. Интересно.

Опять этот нелепый длинный кожаный плащ, по ощущениям он достался от прадеда-Дракулы. Под плащом – casual Arabic: широкая футболка, широкие штаны, явно больше по размеру, чем необходимы. На нем снова не одна, а две футболки.

Одет он смешно, но мое внимание привлекает его кожа – приятного золотистого цвета, гладкая, без изъянов, и снова сияющая улыбка, как ему удается?

Вот он заходит на вечеринку и тут же издает какие-то победные веселые звуки, шутит с кем-то, пританцовывает. Его походка мягка и пружиниста, лицо светится.

Я возвращаюсь к своему шарику и рисую на нем веселое лицо, которое так не совпадает с моим.

Муниб вдруг подходит прямиком ко мне, хотя после той вечеринки с азербайджанцем мы больше не общались, даже когда виделись где-то.

– Привет! Что это ты делаешь с шариком? – Он продолжает улыбаться. – Можно написать ваши с Олесей имена на множестве языков на этом шарике, пока ты и с другой стороны рожицу не нарисовала, – говорит так, как будто мы пять минут назад разговор закончили.

– Точно! – Мне очень нравится идея, а еще я знаю, чем себя занять теперь, пока Инн все продолжает общаться с этой подружкой бельгиек – супермоделью.

Я подхожу сначала к одним ребятам, потом к другим, и сразу становится очень просто и весело.

– Привет, напиши мое имя, пожалуйста, на твоем родном языке. Мое и Олеси, – прошу я и смеюсь.

Ребята охотно делятся со мной нашими именами на их языках.

Собирая свою коллекцию, я все время оглядываюсь на Муниба, чтобы показать ему свои успехи. Он показывает большой палец. Наконец я иду за его подписью – на арабском. Он старательно вырисовывает мое имя и объясняет каждую букву. Не пишет, а именно рисует, так я знакомлюсь с арабской вязью – на надувном шарике.

А потом остаюсь стоять там, с ним, мы болтаем, как будто давно знакомые люди. Муниб внимательно меня слушает, поддерживает, если вдруг запинаюсь. Кажется, я нашла настоящего друга, а еще Муниб пьет только колу.

Энсхеде принял нас наконец-то – кажется, это произошло вместе с приходом в нашу жизнь Муниба и Фабрицио, хотя мы постоянно ездили с кем-то новым на разведку территории. С французами на карнавал, с украинцем и ирландцем в Утрехт, с чехом и ирландцем в Мюнстер.

Время начало торопиться, мы торопились с ним. Наконец-то я чувствовала, что не за бортом, не на окраине, а в самой гуще событий, вечеринок, друзей и путешествий. Но нужно было торопиться, потому что скоро сказка должна была закончиться.

Мы отправились в свое первое путешествие в Швейцарию к другу нашей семьи. Нам было так сложно поверить, что мы там окажемся. В Швейцарии. Там, где банки, горы, Милка и очень все дорого, там Альпы, в Швейцарии, а мы могли попасть туда за какие-то жалкие тридцать евро. На самолете, а обратно на поезде. Обычном и необычном поезде. В Швейцарию. В Швей-ца-ри-ю.

Однако учеба никуда не ушла, по возвращении из Швейцарии нас ждала сессия.

Первая сессия отличалась настолько от того, что мы привыкли видеть в России, что глаза высыхали к семи утра, мы заливали их крепким кофе и торопились на экзамен.

Экзамены шли подряд, все были письменные, если не учить все вовремя, не было времени выучить все перед экзаменом. Никаких шпаргалок, никаких автоматов, никаких слепых заучиваний – теорию надо понимать, потому что на экзамене ее придется применить. На это время на фронте вечеринок было объявлено перемирие.

Олеся построила график повторений и вывесила его у себя на стене. У нее была система, а я отчаянно и бессистемно повторяла все. Мне казалось, что она обязательно все сдаст на высший балл вот с таким графиком, а я опять что-то упускаю.

Мы сидели в разных комнатах и почти не общались, только за приемами пищи, которые стали короткими и нервными. И несмотря на то, что в нашем деканате нам уже торжественно сказали, что наши оценки здесь засчитываться не будут, мы даже не понимали, как можно не готовиться, а еще – как можно провалиться. Медалистки, отличницы, идущие на красный диплом, должны были показать себя, всем показать.

Но только здесь мы себя совсем к отличницам не причисляли и тряслись до дрожи, надеясь наскрести хотя бы на минимум.

За три дня до экзаменов у Олеси произошел нервный срыв, она плакала и собиралась ехать домой, в Россию, без боя. Я успокоила ее, а внутри удивлялась: как же графики?

За один день до начала срыв стучался и ко мне, но я победила его, листая книгу всю ночь.

И мы вышли победителями из этой сессии – точнее, я вышла.

Олеся провалила один экзамен из-за того, что спрятала маленькую шпаргалку в калькулятор. Ей дали закончить работу, а потом вручили бумагу, в которой назначалось слушание по вопросу отстранения ее от экзамена и признания результатов невалидными. Из-за маленькой формулы в калькуляторе.

На слушании, которое случилось через три дня, я сопровождала ее.

Из кабинета она вышла, как выходят из операционной проигравшие врачи. Пересдать можно будет только через полгода, то есть в нашем случае никогда.

Олесю этот факт просто расколошматил. Она впала в отчаяние, которое помогали усугублять родители.

Услышав очередной громкий и резкий разговор, я постучалась к ней после их телемоста.

– Олеся, можно поговорить? – спросила я.

Олеся сидела перед захлопнутым ноутбуком и не оборачивалась.

– Олеся, ну ты чего? Опять что-то тебе родители говорили? Не созванивалась бы ты с ними пока, ну ей-богу, тот экзамен – это просто глупость наша, я могла бы тоже попасться, да ну и кому он нужен, правда? – Я успокаивала, но знала, какой позор лежит на ней сейчас, я бы переживала не меньше, а может, и даже больше на ее месте.

– Ксюша, я не хочу сейчас говорить. Правда, выйди, пожалуйста. – Олеся проговорила это очень тихо, сдерживаясь, но за словами послышались всхлипы, резкий звук втягивающейся жидкости в нос.

– Олеся, ну ты даешь. – Я замешкалась, а потом подошла и обняла ее за плечи.

– Да не для меня эта Голландия! – закричала она резко, отталкивая свой ноутбук на край стола. – Я зря сюда приехала, понимаешь? Я глупая, глупая, глупая я! Мне нечего здесь делать, только деньги родительские трачу! – она выплевывала слова. Мамины слова. Да еще и так, как будто пыталась обидеть меня ими, как будто это мне они предназначались.

От объятий моих она отстранилась.

– Ты вот! У тебя все классно! Ты во всем разобралась, все сдала отлично, парни вокруг тебя вьются, а я что? Что я здесь делаю? Зачем я приехала? – Глаза Олеси горели, подбородок трясся.

– Олеся, о чем ты? Это я-то умная? Ты мне переводила вообще-то кучу всего, да я без тебя вообще бы не справилась. – Я начинала жалеть, что не ушла раньше, эти обвинения не входили в мои планы.

– Мне бы только хвостом вертеть, развлекаюсь, и все, ничего больше, – Олеся продолжала добивать себя какими-то чужими фразами.

– Какие несправедливые слова! Да мы с тобой столько здесь учимся, как никто другой, просто нам тяжелее, они все вон знают английский, учатся по той же системе, а нам в новинку. Чего ты говоришь-то такое? – Я начала тоже злиться, потому что скандалить мне придется не с кем иным, как с мамой Олеси.

– Я ду-у-у-ра-а-а, – взвыла она снова и теперь уже уткнулась мне в плечо.

– Так, так, давай-ка мы на кровать переместимся? – Я потянула ее к кровати, она поддалась. Я села рядом, она легла и отвернулась.

– Во-о-о-он, ты и гуляешь, и учиться успеваешь, что со мной не так, Ксюша? Что не так? Почему я всегда в догоняющих? – Она шептала что-то и стонала в подушку, я не все разбирала, но наконец-то до меня дошло:

– Тебе мама это все сказала?

Мама Олеси была разрушительна в своем стремлении контроля, когда-то Олеся мне рассказывала, что мама постоянно сравнивала ее с ее успешными подружками в школе. Значит, и здесь сравнение не прекратилось.

– Ты что, рассказала им мои оценки?

– Да. Они не понимают, почему я не могу так, как ты. – Новый припадок всхлипов и вздохов.

– Чушь какая, Олеся, ей-богу, чушь, у меня своих детей пока нет, но я точно знаю, что постараюсь их ни с кем не сравнивать! Что за манера! – я стала говорить строго.

И снова меня сравнивают с моими друзьями, приводят в пример, чтобы мои друзья потом наполовину меня любили и ровно на ту же – ненавидели. Спасибо, мудрые мамочки.

– Ты вон… да посмотрели бы они на меня в начале института, или благодаря кому я здесь?! Да меня бы тут и не было, я была бы другой Ксюшей без тебя! – Я начала сама запинаться, мой голос – подрагивать. – Ну посмотри ты на меня, что бы я делала без тебя? Так и скажи им в следующий раз, что Ксюша бы уже домой уехала, если бы не Олеся, уже бы расклеилась, развалилась и сдалась.

Олеся наконец начала смотреть на меня, я продолжила:

– Ты совсем себя не ценишь, говоришь прекрасно на английском, одеваешься как красиво, в тебе есть чувство стиля, ты все понимаешь быстро, постоянно идеи какие-то генеришь. Да ты необыкновенная!

Олеся вдруг улыбнулась, всхлипы прекратились.

– Я пойду умоюсь. Ксюша, прости.

Я отпустила ее умываться. Села за ее стол, взяла чистый лист бумаги и, с ненавистью поглядывая на ноутбук, начала писать.

– Это что? – спросила меня осушившаяся Олеся.

– Это тебе, повесь себе на стену, чтобы не забывать, – сказала я сухо, немного сердито даже.

– Это про меня? – Глаза Олеси заискрились, она держала написанный мной листок, на котором было много-много прилагательных про то, какая она чудесная. Я писала разные слова, брала разноцветные ручки, которые хранились у организованной Олеси для подчеркивания важной информации в тетрадях, и писала все, что я о ней думаю, начиная с того, какая она красивая, и заканчивая тем, какая она веселая.

– Нет, про меня, – оскалилась я от смущения.

Вдруг у Олеси снова появились слезы, она читала, улыбалась и плакала одновременно.

– Спасибо, Ксюша, спасибо, ты даже не знаешь… – Она снова плакала.

– Рева-корова, – бросила я, – давай опять умывайся и пошли мороженое поедим.

Вот так вдруг я узнала, какие чувства все это время скрывала Олеся. Она завидовала мне и считала меня более умной, более красивой и более успешной. Как такое возможно? Ведь это мне казалось, что у нее все удается, классный стиль, да еще и живот плоский. А тут ведь такое.

Значит, в сухом, точнее, немного мокром и соленом остатке мы были абсолютно одинаковы в наших страхах и переживаниях.

Экзамены закончились, воздух еще потеплел, мы наконец-то выспались и с новыми силами пустились в путешествия и на вечеринки.

Сегодня вечером мы отправились на вечеринку с Мунибом и его другом Ахмедом. Вечеринка проходит в другом университетском городке, а поэтому мы долго едем на велосипеде, дороги пустынны, а слева от нас лес.

Нам не страшно. В ноздри бьет свежий весенний ветер, волосы ловят его и мешают обзору. Кровь, разогретая велосипедом, воздухом и весной, гуляет по телу, заставляя щеки то и дело румяниться. Ребята перекидываются фразами, но я их не слушаю, потому что я счастлива.

Велосипед – мой Пегас, я оторвалась от земли, меня больше ничего не удерживает, не связывает, я настолько свободна, что кружится голова.

Впереди меня на велосипеде Ахмед. Разве возможно было бы представить такое в России, чтобы мы настолько легко поехали с двумя арабами через лес в другой университет на вечеринку?

Позади меня моя лучшая подруга, с которой я готова к любым приключениям. Сбоку чернеет лес, как у Пушкина. Я сильная, уверенная в себе, привлекательная, у меня есть друзья, есть вечеринки, я в центре своей вселенной, она крутится и не стоит ни дня на месте.

Вдалеке уже видны огоньки университета Твенте, университетского бара, в котором есть дешевый алкоголь, место для настольных игр. Мы здесь каждую последнюю пятницу месяца на презентациях стран, организованных студентами, на которых общаются, а потом обязательно едят народные вкусности.

Приезжаем, но вечеринку из-за большого количества людей перенесли в другое место кампуса, до него нужно ехать еще. Мальчики предлагают вернуться в город и пойти в бильярд вместо этого.

Бильярд – разве и здесь он тоже есть и сюда тоже ходит молодежь? Мне интересен местный бильярд, ведь в России, в своем городе, мы тоже туда ходили. Девочки должны были красоваться и обязательно приходить играть в бильярд в платьях и на каблуках. Ну и золотое правило: когда тебе кто-то нравится из мальчиков, обязательно попроси его показать еще раз, как правильно держать кий, как правильно бить. Бильярд сближал, но после школы я перестала туда ходить, мне казался он завершенным этапом взросления.

На мне сегодня новая кофточка, темно-зеленая, с леопардовым принтом. Она полупрозрачная, почти сетка, но с темного цвета лифчиком почти не видно тела или ее прозрачности. Я балансирую между тем, чтобы быть открыто-сексуальной и скромной. Совсем сексуальной я быть не хочу, это смущает, зажимает.

Скрыто – хочу.

Под кофту подошли мои любимые джинсы с немного завышенной талией, чтобы прижать животик. Я в новеньких, купленных здесь между полок с 40-м и 45-м размером, рыжих сапогах. Они мне понравились – немного ковбойские, скрывают длину ступни, хотя здесь, на полках между 40-м и 45-м размером, кажется, смущаться нечему.

Олеся бы такие себе не купила, но я не Олеся, и мы уже это выяснили, а потому я наслаждаюсь легоньким постукиванием мини-каблучка. Каблучок оказывается удобным как для ходьбы, так и для езды на велосипеде.

Волосы у меня собраны на макушке назад, подняты начесом и зафиксированы невидимками – напрасный труд: когда едешь на велосипеде, они сами принимают решение, в какую сторону лечь.

– Ну что, девчонки, научить вас играть в бильярд? – спрашивает Муниб и улыбается по-чемпионски.

– Я умею, – бесстрастно говорит Олеся.

– Я тоже, – добиваю я. Этап совместного держания кия мы прошли, тем более Муниб не мой ирландец, с ним бы я, может, еще и притворилась, что не умею.

– Как тогда поделимся? – спрашивает Ахмед.

Ему с нами не очень интересно, я задавала много вопросов про него, он не задал нам с Олесей ни одного.

– Девочка и мальчик в каждой? – снова спрашивает Муниб. – Например, я с Ксюшей, Олеся с тобой?

– А почему не девочки против мальчиков? – я не смущаюсь Муниба.

– Ха-ха, Ксюша, уверена? – Муниб как-то нервно смеется.

– Ксюша, ну не знаю, я все-таки не так хорошо играю, – шепнула мне Олеся.

– Ну или ладно, давайте так, как Муниб сказал. – Я посмотрела ему в глаза и улыбнулась. С ним мне было намного комфортнее, чем с Ахмедом.

Ахмед был красивым и модным парнем: короткая стрижка, обтягивающая футболка и обтягивающие джинсы, мускулистые руки, белоснежная улыбка, не слишком большой нос и не слишком пухлые для араба губы. Но от него не исходило никакого интереса к нам, нас это задевало. Он как раз таки улыбался, как, нас предупреждали, улыбаются торговцы на рынке: очень приторно, как будто они лучшие друзья, похлопывая тебя по плечу одной рукой и обвешивая другой.

Муниб же казался искренним, он тоже много улыбался, но слушал внимательно. Он был похож на Аладдина из мультика, я легко могла бы представить у него на плече обезьянку Абу, а в ногах ковер-самолет. Мы начали нашу партию и выиграли у Олеси с Ахмедом.

После бильярда мы отправились в клуб танцевать.

Ахмед сразу куда-то испарился, Муниб танцевал рядом.

– Что-нибудь хотите, девчонки? – спросил Муниб, перекрикивая повторяющиеся ритмы электронной музыки.

– Нет, спасибо, – мы ответили с Олесей в унисон, как делали все чаще и чаще.

Муниб ушел и очень быстро вернулся с кока-колой.

– Хотите?

Мне был удивителен такой жест, а точнее, удивителен здесь: я поняла, что напитками не принято делиться.

– Я немного только. – Танцы вызвали жажду, стакан с кока-колой выглядел как в рекламе.

Муниб протянул мне стакан, наши пальцы коснулись, он не сразу передал стакан мне.

– Давай я не буду из трубочки пить, – смутившись, прокричала я.

– Пей как хочешь, мне все равно, – он засмеялся и стоял очень близко.

Я сделала ровно один глоток с края стакана и протянула стакан Олесе:

– Будешь?

– Нет, спасибо. – Олеся была сама в себе, ритмично двигалась и не нуждалась в подкреплении.

– Спасибо. – Я снова посмотрела на Муниба, мне нравилось, что он не смылся так же, как Ахмед. Все-таки с ним нам было намного спокойнее в этом баре, я все еще помнила свои первые приключения с азербайджанцем.

Он словно почувствовал мои мысли – снова пристально на меня посмотрел.

Я широко улыбнулась и продолжила танцевать. Мне нравилось, что у нас есть небольшая группа, что можно беспрепятственно смотреть на Муниба, так как мы приятели. Мне было совершенно непонятно, как другие девчонки знакомились в клубах. Я любила танцевать и верила, что делаю это неплохо, но как танцевать и смотреть на кого-то? Как выбирать цель и соблазнять – это для меня оставалось наукой темной. Я танцевала, уставившись в пол, уходила в себя, смотрела я только на подруг, но они были заняты мальчиками, поэтому я возвращала взгляд в пол и танцевала в своем коконе.

В этот раз я решила потренироваться с просмотрами, поэтому периодически смотрела на Муниба и улыбалась. К тому же он танцевал, часто дурачась, и это было делать легко. Я улыбалась, и он улыбался в ответ.

Его кола закончилась, поэтому он снова ушел к бару. В это время рядом с нами оказался пьяный голландец, он попытался сначала обнять Олесю, а потом меня. Мы отпрыгнули обе так, что я наступила на чью-то ногу, и меня недовольно толкнули в спину.

Парень не собирался сдаваться и постарался приобнять теперь уже нас обеих, едва не разбрызгивая на нас пиво. Я взяла Олесю за руку, и мы перешли на другое место в клубе, пока шли, я искала глазами Муниба, но клуб был переполнен, оставалось только надеяться, что он нас найдет.

Муниб все не показывался, зато два других парня вдруг обратили на нас внимание и начали пританцовывать напротив. Один уже старался встать с Олесей в тандем, подстраиваясь сзади и приготовившись положить свои руки ей на бедра. Что вообще в этот момент ожидали парни – что девушка, как кошка в течке, отреагирует на призыв?

Олеся смотрела на меня в ужасе. Другой парень пританцовывал напротив меня, но я не смотрела в его сторону и ровным счетом ничего не меняла в танце. Я увидела Муниба, он шел теперь уже с двумя стаканами колы.

Я помахала ему, а он, пританцовывая, вдруг вклинился в наш круг.

Я стала с ним танцевать, взяв у него стакан колы, Олеся тоже приблизилась, мы начали повторять его движения. Интересующиеся парни сразу пропали, хотя Муниб был намного ниже их ростом и менее мускулист.

– Спасибо тебе. – Я снова улыбалась ему в открытую, со мной такое бывало не часто, у меня возникло ощущение, что я танцую в баре с братом, правда, он не ругается на меня, что мы уже слишком долго здесь и пора домой.

– За что? – Муниб тоже улыбался, но не останавливал свой танец с нами, Олеся сместилась в сторону, так как опасность миновала.

– За колу, ну и что ты спас нас от этих, – мне уже не приходилось кричать, потому что Муниб был очень близко, я могла в деталях изучить его губы, но изучала я его глаза.

Если раньше они были такие внимательные, как будто все, что я могла бы сказать, было важным, то сейчас в них что-то поменялось: больше не было комфорта, появилась неловкость. Я опустила свои глаза, глотнула колы, а потом снова подняла их и широко улыбнулась, чтобы найти опять те же заботливые глаза Муниба. Он еще приблизился, и его ступни почти начали касаться моих, но в тот момент, когда увидел мою улыбку, он шагнул назад, отвел глаза, а потом снова вернул и улыбнулся.

Олесе наш вечер не очень понравился. А мне что-то такое в нем было. Электрическое.

В субботу вечером Муниб пригласил меня в кафе.

Пойти с ним в кафе? Так все-таки что-то было там, в баре. Конечно было, я прекрасно это знаю, зачем еще было нас звать парочками куда-то?

Я не была готова к свиданию – взять и сократить все наши возможности, вечеринки и мою свободу до отношений один на один.

Да и с кем отношений – с арабом.

Меня волновало его происхождение, притягивало. Я вспоминала рассказы и арабские сказки. Будоражило мою фантазию и увиденное в сериале «Клон», когда я была совсем девочкой.

Но одно дело романтический сериал, а другое – реальная жизнь. Что мне можно ждать от этих отношений? Он наверняка захочет сделать меня мусульманкой, наверняка захочет ограничить мою свободу, а может, и просто хочет поиграть со мной, не относится серьезно.

К этому времени в мои социальные сети регулярно стучались египтяне, турки, марокканцы, которые хотели знакомства со славянкой. Они закидывали комплиментами, были обаятельны, но в итоге все сводилось к желанию виртуального секса.

Здесь было не так, я знала его по-настоящему, а не в Сети, и он не был тем лоснящимся человеком из «Фейсбука» – он был простым, смешным и даже близким.

– Олеся, нас Муниб в кафе зовет завтра после бассейна, ты не против? – кричу я ей через всю квартиру.

– Нас или тебя? – Олеся Муниба уже давно раскусила.

– Он написал you, так что можем читать «нас», – говорю я с энтузиазмом.

– Да ну ты брось, небось свиданку захотел устроить, а ты припрешься с подругой, вот дела! – кричит через полквартиры Олеся.

– Олесь, да чего бы он меня звал одну! Мы же друзья, тем более так хорошо сходили в четверг все вместе. Да и потом, что ты будешь делать одна после бассейна, он обещает какое-то секретное место показать, пошли! – я снова кричу, поворачиваю голову и вижу ее в проходе моей комнаты. В шерстяных носках, шортах с пчелками и футболке с ананасом.

– Ну пошли, Ксю, что с тебя взять, – смеется она, машет пальцем у виска и уходит.

«Привет! Все в силе?» – пишет мне Муниб за сорок минут до встречи, я вытираю голову после бассейна.

«Привет! Конечно, мы выезжаем через 20 минут», – отвечаю ему я, чтобы подготовился немного.

«Мы? Хорошо, жду у входа в магазин Van der Poel».

Мы красимся, сушим голову, я снова изучаю себя в зеркале, из-за бассейна и фена у меня покраснело лицо, и мне это не нравится. Я вообще чувствую себя очень смущенно, это мое первое свидание в Голландии, благо подруга есть, а иначе я вообще бы никуда не пошла, прикинулась бы утонувшей в бассейне.

После бассейна неудобно натягивать джинсы, они прилипают к телу, волосы не ложатся так, как хотелось бы, а по спине уже начинает стекать пот в душной раздевалке.

Это ощущение мне знакомо: так из-за своей школьной подруги я ходила после бани по субботам в ночной клуб, где все курили. На мягкое, распухшее тело я натягивала нейлоновые колготки, красила глаза и губы, укладывала волосы, выбирала нарядное и часто неудобное платье, ехала на такси к подруге, оттуда мы ехали вместе в клуб.

В клубе я танцевала, смотря в пол, напрасно ждала, что меня заметят, и напитывалась со всех сторон табачным дымом. А потом в пять или шесть утра я ехала домой, абсолютно обессиленная и разочарованная, стягивала вонючие вещи, засовывала их в пакет или накрывала чем-нибудь, чтобы не пахли, и заваливалась в постель.

В воскресенье я просыпалась не с ощущением чистоты, как после бани, но с вонючими волосами. Жалела, что пропустила очередной завтрак воскресным утром, жалела, что вообще больше уже не маленькая и не могу понежиться после бани в кроватке – ведь это самый сладкий сон на неделе.

И с этими руинами своего настроения спускалась к родителям, чтобы реабилитировать остаток дня, который в зимнее время уже начинал темнеть.

Я ездила в клуб, потому что подружке это было нужно. Я ездила, потому что не оставляла надежду в дымном клубе с глазами в пол.

Сейчас у меня снова создавалось впечатление, что я делаю не то, что хочу. Делаю это из страха пропустить возможности, а желанием моим, да и Олеси тоже, после бассейна был диван с сериалом и с супом на ужин.

Мы въезжаем на просторную пустую площадь – когда нет рынка, она сиротеет. Все вокруг становится слишком коричнево-кирпичным. Без запахов селедки и карамельных вафель воздух стерилен. Лучше всего быть здесь в десять утра в субботу и вторник, тогда площадь, как пещера с сокровищами, предложит смесь медово-карамельных, соленых и молочных запахов.

Муниб стоит у стеклянных автоматических дверей на входе в большой четырехэтажный магазин.

Сегодня он только в одной, белой футболке – мне нравится на нем белый. Широкие серые штаны, как обычно, держатся на бедрах только за счет ремня, неужели никто не может сказать ему, что его размер как минимум на один меньше?

– Привет, Муниб!

– Привет, привет, девчонки! – Муниб улыбается. – Так вот это ты с кем.

Я делаю вид, что не замечаю его слов.

– Куда пойдем, в магазин? – Я смеюсь, конечно, но он необидчивый.

– Здесь на четвертом этаже классное кафе с выходом на террасу, пойдемте, – бросает Муниб и поворачивается к нам спиной.

Я чувствую его разочарование и негодование одновременно. Ну и пусть, не хотел сказать точнее, что это свидание, – сам виноват. Все равно мы сами за себя заплатим, да и вообще…

Мы молча, почти не переговариваясь, поднимаемся этаж за этажом по эскалатору – вот уж мучительное начало свидания бы было, еще никакой атмосферы, но уже такая близость ступенек и разница в уровнях.

Наверху нас ждет фуд-корт – красивый, голландский, но фуд-корт. Берешь поднос и выбираешь себе еду и напитки.

Второй провал для свидания был бы обеспечен, хорошо, что я с Олесей.

– А где десерты? – спрашивает Олеся, мы пока на том уровне финансового развития, на котором только десерты и едят в кафе. В лучшем случае. К кофе.

– Вон там, поодаль, вы не голодны? – с облегчением спрашивает Муниб.

– Ого, какие они тут классные! – Олеся восторженно вскрикивает, я ловлю благодарную улыбку Муниба.

– Да, замечательные какие, правда, красота! – добавляю я, но Муниб не улыбается на мое замечание.

– Выбирайте, девчонки, я вас на кассе подожду, – бросает он и уходит.

Мы выбираем красивые пирожные со взбитым кремом и ягодами, заказываем кофе, ставим все это на подносы и идем к кассе, уже на кассе я шепчу Олесе:

– Олеся, мы же сами заплатим ведь?

– Конечно, конечно, – заверяет меня Олеся.

– Я угощаю, я же вас пригласил, – вдруг откуда-то из-за спины говорит Муниб. Я его не заметила, а он уже подошел.

– Нет, нет, что ты, мы сами можем, – говорю я.

– Я пригласил, я и плачу, Ксюша, – твердо повторяет он.

– Нет, слушай… – начинаю я.

– Посчитайте два подноса вместе, – говорит Муниб продавщице.

– Но… – снова начинаю я.

– С вас двадцать один евро, карточкой или наличными? – безучастна к нашему спору продавщица.

– Я скатываю десятиевровую купюру в трубочку и пытаюсь просунуть в кулак Мунибу.

– Перестань, Ксюша, – строго говорит мне Муниб, – я обижусь.

Я останавливаюсь, ведь я и так уже его обидела.