Читать книгу Иллюзия свободы - Татьяна Окоменюк - Страница 4

Женился Денис в двадцать один год. Учился он тогда на четвертом курсе авиастроительного, Катя же была второкурсницей Института культуры. Познакомились они на студенческом вечере, который проводили у себя «культуристы». Будущие авиастроители часто захаживали в этот «малинник», дабы оторваться по полной. «Культуристки» довольно легко шли на интим: не ломались, не набивали себе цену, не разыгрывали этюд «Я не такая – я жду трамвая». Не то что «педагогини», которым «утром – синяк в паспорте, вечером – секс».

Катю Смирнов приметил сразу: симпатичная, яркая, одетая во все «буржуазное», она резко контрастировала с однокурсницами, облаченными в «самопалы». «Отпрыск номенклатурного папашки, – неприязненно подумал он, – или фарцовщика, за взятку воткнувшего свое дитя в «очаг культуры».

Воспитанный матерью-одиночкой, ставшей на производстве инвалидом первой группы, Денис еще в детстве дал себе слово: из шкуры вылезет, но жить будет безбедно. Для этого нужно было идти в торговый, но мать неожиданно уперлась: «Дениска, посадят ведь! Как пить дать, посадят. Ты ж у меня бесхитростный, воровать не умеешь. Иди в авиастроители – станешь уважаемым человеком. Профессия солидная, перспективная. Я буду тобой гордиться!» Уговорила.

Вступительные экзамены он сдал легко, особенно свою любимую математику. Ответив по билету, настроился на сонм дополнительных вопросов, но гроза лоботрясов профессор Либерман подсунул ему чистый лист бумаги и, ухмыляясь, прокартавил: «Если вы, молодой человек, гешите эту пгостенькую задачку, будем считать, что с испытанием вы спгавились. Итак, какова длина минутной сгелки часов на башне администгативного когпуса МГУ, если известно, что часовая стгелка на два метга когоче, и ее кончик за один час пгеодолевает по цифегблату тги метга четыгнадцать сантиметгов?».

Денис стал рассуждать вслух, фиксируя на листке ход своих мыслей: «Если за час кончик часовой стрелки пробегает 3,14 метра, то за двенадцать часов он преодолеет 3,14 умножить на двенадцать, что является полной длиной круга. Математическая формула длины круга – два пи эр, где пи равно 3,14, а эр – длина часовой стрелки. Сокращаем в формуле эти цифры и получаем, что эр равно у нас шести метрам. Длина минутной стрелки на два метра больше, то есть, восемь метров».

Он отложил листок в сторону и, в ожидании подвоха, недоверчиво посмотрел на Либермана, но тот, обращаясь к остальным членам комиссии, резюмировал: «Светлая голова! Больше вопгосов не имеется». Коллеги профессора согласно закивали.

Так полусирота из задрипанного поселка, без всякого блата набрав девятнадцать баллов при семнадцати «проходных», стал студентом престижного вуза и временным жителем областного центра.

Учился Денис хорошо – стипендия нужна была позарез. Помощи ждать было неоткуда – мать на пенсию по инвалидности едва сводила концы с концами. Впору было ее поддерживать. Ему же хотелось иметь фирменный джинсовый костюм, как у городских студентов, блестящую куртку с нашлепкой «Пармалат», туфли без пятки на деревянной платформе с загадочным названием «сабо», кожаный кейс с кодовым замочком. Парень мечтал обладать плоским импортным кассетником с записями Макаревича, Науменко и Гребенщикова. Дисками «Modern Talking», «Queen», «Ricchi e Poveri». Наконец видеомагнитофоном «Электроника ВМ-12».

А еще ему надоело травиться гороховым пюре с минтаем да зеленоватыми макаронами с дубовой котлеткой, из которой иногда торчал седой волос столовской поварихи бабы Клавы. «Вот бы заглянуть в ресторан „Парламент“ и, как белый человек, заказать салат из крабов „Чатка“, грибы в сметане, шашлычок из ягненка, окруженный крупно порезанным лучком и мелко порубленной зеленью», – мечтал он.

Но финансы упорно пели романсы. Какой там фирменный костюм, если за «битые» самопальные «Ливайсы» фарца ломит сто двадцать рублей. Это же три его стипендии!

Пришлось свободное от занятий время вкалывать, как проклятому. После лекций он бежал на рынок разгружать грузовики с прибывшими с юга арбузами. По выходным стоял за прилавком, торгуя удобрениями. На каникулах сколачивал ящики на пивзаводе. Чуть позже его приметил народный умелец дядя Коля и привлек к своему ремеслу – изготовлению мебели на заказ. Огромный гараж мастера был превращен в мебельный цех, где они в четыре руки конструировали довольно качественные кухонные уголки, стенки, шкафы и гардеробы для коридоров и спален по размерам, указанным клиентами. Вскоре к мебельщикам стала выстраиваться очередь по записи, и финансы парня заиграли бравурные марши.

Появились у Дениса и модная одежка, и вожделенные диски, и видак с кассетником. Вскоре Фортуна преподнесла ему еще один, совершенно невероятный, подарок – собственный дом в областном центре.

Дело было так. Купили они с дядей Колей в киоске два лотерейных билета. Через три дня тот заявил, что было у него видение: приходил, мол, к нему во сне покойный дед и велел обменяться билетами с подмастерьем, иначе быть несчастью. Денис долго тянул с обменом: отнекивался, отшучивался, исполнял Колянычу частушку:

но, в конце концов, сдался: ссориться с работодателем – себе дороже. К тому же, он абсолютно не верил в реальность выигрыша, памятуя народную мудрость: «Лотерея – это не охота за удачей, а охота за неудачниками».

Через месяц областные СМИ обнародовали результаты розыгрыша. Выяснилось, что главный приз, сборный деревянный дом на три комнаты с кухней, котлом, газовым отоплением и комплектом шифера, выиграл билет Смирнова. Тот, который вначале был у дяди Коли. Дополнительно газеты сообщили, что все вышеперечисленное добро, в запечатанных ящиках, будет доставлено на место сборки вместе с бригадой монтажников, а счастливому обладателю выигрыша городские власти предоставят возможность выбора площадки под застройку в любом из трех самых красивых районах города.

От неожиданного подарка Судьбы у Дениса чуть не сорвало крышу. А у дяди Коли таки сорвало. Он буквально преследовал Смирнова, просьбами, мольбами и угрозами вынуждая парня отдать выигрыш ему. «Да, выживший из ума дед подтолкнул меня к необдуманному поступку, – тряс он перед носом подмастерья кулаками размером с пудовые гири, – но билет-то изначально принадлежал мне, стало быть, я и есть настоящий владелец дома!».

Денис был непреклонен – подобная удача случается в жизни всего лишь раз, и надо быть полным идиотом, чтобы профукать не только дом и прописку в областном центре, но и распределение на местный авиастроительный завод.

Тогда Коляныч объявил парню войну. Их деловое сотрудничество прекратилось. И очень вовремя. Через полгода цеховика1 арестовали. Кто-то из конкурентов стукнул в ОБХСС2 о его незаконном промысле. Так Фортуна в очередной раз выказала парню свою благосклонность.

Везучесть Смирнова не могла не вызвать зависти у окружающих. В роли кумы, которая сошла с ума, выступили не только одногруппники Дениса, но и его преподаватели. И если первые лишь мелко гадили, то вторые взялись за третьекурсника всерьез. Сразу три преподавателя, которым ему предстояло сдавать экзамены, предложили парню за дом хорошие деньги и гарантировали отличные оценки до конца учебы. Смирнов отказал всем троим, и в результате, получил двойки по их предметам. Если б не Либерман, добившийся создания незаинтересованной комиссии для пересдачи, Денис бы вылетел из вуза.

Опять повезло. Правда, не на все сто процентов – о стипендии до окончания института молодому человеку пришлось забыть. Как он ни готовился по предметам своих недругов, выше тройки не получал никогда. Этому способствовали и периодически происходившие с ним недоразумения: то конспект из дипломата исчезнет, то курсовая за день до защиты куда-то запропастится, то какой-то барабашка изгваздает тушью его чертежи.

Когда Денис познакомился с Катей, дом у него уже был, а денег не было. Того, что он зарабатывал написанием курсовых и изготовлением чертежей для сокурсников-лоботрясов, хватало лишь на скудное питание и оплату коммунальных услуг. Именно поэтому Смирнов испытывал неприязнь к мажорам.

Катя, стоявшая на дискотеке у стенки, смахивала на типичную представительницу «хай-класса». Один ее лохматый свитер, который фарца называла «травкой», стоил сотни полторы. О цене расшитых узорами замшевых сапог на тонкой металлической шпильке страшно было и подумать.

Общаться с девушкой Смирнов не собирался, но та сама пригласила его на белый танец.

– Катя, – представилась она. – Будущий режиссер самодеятельного драматического коллектива.

– Денис, – пробасил Смирнов. – Будущий Туполев, Илюшин или Антонов.

– Тот, у которого «первым делом – самолеты, ну а девушки, потом»?

– Тот, для кого самолеты – средство создания крепкой материальной базы для будущей семьи.

Почему они стали встречаться, Денис так и не смог себе объяснить. Не иначе, случилось помутнение рассудка. Куклы с интеллектом садовой скамейки не нравились ему никогда!

Несмотря на получаемое девушкой «культурное» образование, та была очень примитивной: плохо ориентировалась в литературе, совсем не разбиралась в музыке, театр не любила, кино не жаловала. Исключение составляли лишь зарубежные фильмы о несчастной любви.

Зато Катя «секла фишку» в ценах, знала названия всех иностранных фирм, чьей продукции удавалось просочиться сквозь «железный занавес», была знакома со многими «полезными» людьми.

Со временем Смирнов понял причину этого гуманитарного перекоса – выросла Катя в семье «торгашей». Ее мать, Галина Петровна, заведовала мясной секцией в самом крупном городском гастрономе «Хлебосол». Отец был экспедитором на спиртзаводе и сгинул от «зеленого змия». «Бог дал, бог взял», – изрекла вдова, покончив с похоронными хлопотами. – Начинаем, Катька, человеческую жизнь!».

В течение года они, действительно, перебрались в новенькую кооперативную двушку в центре города и купили «Москвич-2140». Вскоре материализовался и «архитектор» их «человеческой жизни» – Вениамин Абрамович Ривкин, заведующий отделом торговли, бытовых услуг и потребительского рынка при горисполкоме.

Был он человеком глубоко женатым, своим присутствием не докучал, а пользу приносил ощутимую: Катя несколько раз побывала во Всесоюзной здравнице «Артек», в их квартире появились два новых импортных гарнитура: белый перламутровый – в спальне Галины и темно-вишневый, под самый потолок, – в гостиной, где обитала Катюха. Но самое главное – Галина Петровна пошла на повышение. Она стала заведующей «Хлебосола», получив при этом власть, возможность «ковать звонкую монету» и кучу полезных связей. Поскольку теперь именно к ней стекались за дефицитом халдеи городского и областного начальства, завмаг имела возможность «решать вопросы» не только с горторгом, билетными кассами и очагами культуры, но и с прокуратурой, УВД, горкомом партии.

Ветрова с дочкой отмечались на «нескучных премьерах», ездили на моря, одевались в поступивший «на базу» дефицит. Катя щеголяла в пышной беличьей шапке, югославских сапожках, модной канадской дубленке, чешском мохеровом шарфе, венгерском замшевом плаще с бахромой…

В вуз девушка поступила без труда, оказавшись в списках студентов задолго до сдачи вступительных экзаменов. Правда, учиться она хотела вовсе не в «культурном», а в торговом, но мать жестко пресекла ее «нездоровые поползновения».

«Куды прешь, убогая? – орала Петровна на весь подъезд. – В торговле нужны: железные нервы, луженая глотка, на плечах – голова, а не жопа с ушами!».

У нее самой и с первым, и со вторым, и с третьим все было в полном порядке. Подчиненные, как впрочем и покупатели, очень боялись гнева заведующей. Стоило той появиться на горизонте, все тут же старались слиться с местностью. На лоснящихся рожах выскочивших из подсобок продавцов в мгновение ока появлялись доброжелательные улыбки, на головах – белые кокошники, в руках – мелкая сдача и оберточная бумага.

Покупатели прекращали толкаться, дисциплинированно выстраиваясь в ровную, как струна, очередь. Грузчики «завязывали» с перекурами и старательно имитировали производственный процесс. С последними Галина Петровна общалась исключительно на их языке, в котором цензурными были только предлоги «в» и «на».

Однажды, после закрытия магазина, в торговый зал просочились два изрядно поддатых бандюгана. Поливая бранью продавца отдела спиртных напитков, стали требовать, чтобы та вынесла «из закромов родины пузыря три «Солнцедара». Ответ: «Касса снята, магазин закрыт» молодцы проигнорировали. Один из них схватил толстуху за шиворот, да так, что пуговицы ее халата брызнули в разные стороны. Другой же, поигрывая ножом с выкидным лезвием, шарил по залу взглядом «всех урою».

Персонал и парочка замешкавшихся покупателей были в шоке. Клавка из рыбного отдела застыла за прилавком с выкаченными на лоб водянистыми глазами. Такими же, как у замороженной рыбы, горкой лежащей в ее холодильной витрине.

Пожилой мужчина с авоськой, из которой наружу торчали жилистые цыплячьи ноги, ухватился за сердце и медленно осел на низкий мраморный подоконник.

Бабулька, дотошно изучавшая у окна выбитый чек, выронила из рук пакет с яйцами и бутылку подсолнечного масла. Дзенннь – и жирная янтарная лужица растеклась по бетонному полу.

Последний как раз елозила техничка Пахомовна, причитая при этом на весь гастроном: «Натаскают грязюки, сороконожки окаянные, а баба Вера корячься! Хоть бы сусла квасного пару банок дали как премиальные, так нет…». Услышав звон разбитого стекла, она обернулась в сторону звука и увидела огромного железнозубого детину с ножиком в руках. От страха у Пахомовны потемнело в глазах. Женщина бросила на пол швабру и стала мелко креститься на рекламный плакат с надписью:

Таскавший тару грузчик Вован потянулся было к увесистой бутылке из-под шампанского, но лиходей засек этот маневр. «Кадык вырву!» – процедил он сквозь зубы. Поперхнувшись зажатой в зубах «Примой», Вован опустил глаза в пол и стал внимательно изучать свои дырявые войлочные тапки.

Продавец винно-водочного отдела, тем временем, отбивалась тяжелыми деревянными счетами, визжала и отчаянно молотила ногами, демонстрируя присутствующим розовые панталоны с резинками, крепко впившимися в ее толстые ляжки.

На шум из своего кабинета выскочила Галина Петровна. Узрев на подведомственной территории столь вопиющее безобразие, схватила с плахи топор для рубки мяса и закатала обухом в лоб любителю «Солнцедара». Тот рухнул на пол и затих.

«Старинная русская головоломка», – ухмыльнулась заведующая, перебрасывая в левую руку орудие труда, коим много лет собственноручно рубила туши от плеча и до хвоста.

Напарник поверженного злодея пребывал в полной прострации. Растопырив руки, как огородное пугало, он мычал что-то невразумительное. Смекнув наконец, что бешеная тетка и его башку сейчас превратит в скворечник, со всех ног бросился к выходу. Уже практически достиг двери, но выскочить не успел.

«Стоять, двуногое!» – рявкнула Ветрова и метнула в урку лежавшее на прилавке замороженное бычье сердце. Обледенелый фиолетовый комок попал тому прямо в затылок, отскочил и, ударившись о бетонный пол, с каменным стуком поскакал к стене.

«Мишень» дернулась, резко сложилась вдвое и распласталась в луже из битых яиц и подсолнечного масла. В торговом зале завибрировала звенящая тишина. С багровым от гнева лицом Галина Петровна обернулась к персоналу:

– Что стоите, как столбы пограничные? На ваших глазах шефиню убивают, а вы и рылом не ведете. Уволю всех на хрен, дармоеды чертовы!

Подчиненные пристыженно молчали.

– Языки проглотили? Тащите из подсобки шпагат, вяжите ласты ухоботью! Пахомовна, звони ментам: грабителей, мол, задержали, вооруженных кинжалами.

Вскоре тушки бандюганов были отскирдованы в кладовку с инвентарем и закрыты на засов.

– Ну вот, – вздохнула заведующая, поправляя на стене покосившийся плакат: «Советский продавец – образец вежливости!». – Кто с чем к нам зачем, тот от того и – того.

А через двадцать минут их участковый, капитан Выхухоль, помирая от смеха, жал шефине пухлую, унизанную перстнями ручку:

– Вам, Галина Петровна, нужно не гастрономом – полком командовать. Лучше смертниками.

Об этом комичном эпизоде Смирнов узнал от Кати, безуспешно пытавшейся познакомить его со своей колоритной родительницей.

«На фига мне знакомиться с чужой мамашей? – удивлялся тот настойчивости девушки. – Детей нам вместе все равно не крестить. Пока диплом получу, у меня таких Кать будет – на рубль – ведро».

Как же он ошибался…